Всё в мире виделось бессмысленном и полным лжи. Я топил остатки разума в вине и веселящих травах.
Я был уверен, что ни одна женщина никогда не войдёт больше в мою жизнь. Мне хотелось располосовать их лживые лица острыми когтями – мне все лица хотелось тогда содрать с костей.
В то время секс был не отделим от боли, но бить женщин мне всегда претило.
Убивать – это да. Но бить?
Поэтому моими многочисленными спутниками становились мальчишки, случайные юноши. Для меня они не были полноценными людьми – бледные тени, скользящие в гаснущем от крови, боли и алкоголя сознании.
А потом появилась ты, испуганная девочка с кукольным лицом и не детскими, жуткими глазами.
Сначала я увидел в тебе призрак дочери, что сгинула в лабиринтах точно таких же улиц, пусть и в другом городе.
Я захотел спасти одну душу, раз уж не мог спасти другую.
Только к тому времени я успел уже так опуститься, что не различал грани между пороком и добродетелью, болью и наслаждением, добром и злом. И вместо того, чтобы помочь, я заставил тебя опуститься туда, где пребывал сам.
Мне казалось, что сытной пищи и кровли над головой маленькой нищенке, подобранной мной с улицы, должно быть достаточно.
Для неё и это благо.
Теперь уже не могу точно сказать, когда ты начала значить для меня чуть больше, чем ничего.
Поначалу было просто приятно видеть твоё хорошенькое личико. Потом меня заинтересовала твоя странная молчаливость.
Женщины, которых я знал, всегда были болтливы. Они все чего-то хотели, о чём-то просили, капризничали, ругались, смеялись.
А ты – молчала. И убивала. Спокойно, точно, совершенно равнодушно. Как будто сама была ножом, без человеческих чувств, переживаний, мыслей.
Ты ни разу не колебалась. Не сопротивлялась. И твоё лицо оставалось столь же безмятежным, как лицо куклы, сидящей на каминной полке.
Вот тогда я тобой и заинтересовался.
Мне хотелось тебя расшевелить, заставить проявить хоть какие-то эмоции.
Но – тщетно.
На спарингах, в каком темпе тебя не гоняй, ты никогда не просила о пощаде. Либо молча дралась, либо так же молча падала в изнеможении.
Какие бы сложные задания тебе не предлагались, ты старательно, чисто, бесчувственно выполняла всё.
Идеальная внешность. Бесстрашие, какое не у каждого мужчины встретишь. Ни малейшего проявления женственности – кокетства, желание нравиться, ни тени вожделения, как ни старался я тебя заинтересовать.
Ты была твердым орешком. Интересной задачей. Вызовом, на который я не мог не ответить.
Я и сам не заметил, как жизнь, до твоего появления тёмная, как могила, засветилась красками, пусть те и был багровых цветов.
Я нисколько не сомневался, что смогу заинтересовать молоденькую неискушённую девочку. В конце концов, на моём счету было столько побед!
Но ты и здесь оставалась такой же бесчувственной и холодной.
Тебя не интересовали ни музыка, ни поэзия. Книги, что ты читала, имели точное прикладное значение.
Временами я начинал думать, что ты попросту глупа, но факты говорили об обратном.
Признаться, твоя попытка натравить на меня Дэйрэка застала меня врасплох. Но я не придал этому серьёзного значения, как оказалось – зря.
С упорством и последовательностью, так тебе свойственными в любом начинании, ты исхитрилась посадить мне на хвост Чеаррэ, от которых я предпочитал держаться подальше, по опыту зная, что значит столкнуться с ними на узкой дорожке.
А потом последовала та сцена, во время которой ты сделала вполне серьёзную попытку меня убить.
Я до конца не верил, что у тебя хватит сил…
– У меня и не хватило, – вздохнула я. – Я не смогла тебя убить.
– Но ты хотела. Меня это огорчило. А ещё больше то, что ты сбежала. Я потерял тебя из виду до тех пор, пока Заколар не притащил тебя ко мне, бурча себе под нос что-то о древних проклятиях и демонах.
Потом, как я понял, ты влюбилась в этого пустого мальчишку. Вцепилась в эти свои чувства с упрямством бульдога.
И до сих пор призрак этой любви живёт в твоём сердце.
– Это только призрак, Миарон.
– Любовь к тебе словно нож в сердце, Одиффэ. Она причиняет боль, а вытащить нельзя, потому что вместе с ней уйдёт жизнь.
Ты мой свет. Жестокий, беспощадный свет. Наверное, другого я своей жизнью не заслужил. Но мне иного и не нужно. Я люблю тебя. Только тебя одну.
Я прижала ладонь к его горячей груди, чувствуя, как бьётся в ней сердце.
Сильно, быстро.
– Я не знаю, любовь ли то, что ты заставляешь чувствовать меня к себе. Но знаю точно – ненавидела ли я тебя, боялась ли, хотела, – ты никогда не оставлял меня равнодушной.
И, как не сопротивлялась я своим чувствам, глупо отрицать ту связь, что возникла между нами с первого взгляда. Это не просто похоть, и это, наверное, не совсем любовь. Ты словно часть меня. Хочу – не хочу, это так.
– Ты сказала не то что я хотел от тебя услышать.
– Ох, Миарон… эти слова так часто повторяли, что они не много значат.
– И всё же? – настаивал он.
Я вздохнула.
И выдохнула:
– Люблю тебя.
Эпилог
Когда-то я мечтала о маленьком домике, затерянном в сугробах большого леса.
Почему именно маленький домик? И почему именно в лесу?
Почему не в цветущих садах? Не посреди клумб? Белых арок и бесед-ротонд? Не где-нибудь у моря, где на закате и восходе шумят прибои и отливы?
Потому что именно в такой, уединённый, тихий и уютный особнячок в несколько комнат однажды привёл меня Теи Чеаррэ.
После Теней, оборотней и открытого пламени тишина того места запала в душу и прочно ассоциировалось с раем.
Там я искала спасения от преследующих меня демонов.
Снег заносил следы. Снег мельтешил в окнах. Снег остужал страсти и становилось легко и спокойно.
А ещё, когда выпадает много снега, становится светлее. Даже самый тонкий лунный луч множится в отблеске сотен тысяч мелких ледяных кристаллов, играет на их гранях, превращая пространство в сказку.
Зима – моё любимое время года.
И я наконец получила тот домик, о котором мечтала. Именно тогда, когда уже смирилась с тем, что грёзы на то и грезятся, чтобы никогда не сбываться.
Я получила всё, что хотела, но совсем не так, как воображала когда-то.
Жизнь сложилась так, что пришлось не только посмотреть в глаза собственным кошмарам – наверное, для красного словца стоило бы добавить, что пришлось полюбить их.
Но на самом деле я не люблю сейчас то, что ненавидела когда-то.
Просто я повзрослела достаточно, чтобы научиться отделять человека от его поступков.
Что мы такое?
Мы все?
Инструменты богов, на котором те выводят замысловатые мелодии, наполняющие бытие смыслом.
Есть барабан – он всегда звучит на одной высоте. Есть рояль, скрипка или гитара. В зависимости от исполнения, они рождают разные мелодии.
Миарон отчего-то представлялся мне именно таким сложным инструментом.
Иногда разыгранные им партии было чудовищны, иногда – прекрасны.
А может быть в этом и есть великая сила любви?
Чем сложнее натура человеческая, тем сложнее ей жить без этого чувства, тем ниже способна она опуститься без света и выше взлететь, когда этот свет проявляет себя?
Не знаю.
Как всегда, вопросов у меня больше, чем ответов. А уверенности нет ни в чём.
Да и в чём можно быть уверенным? Разве только в том, что, однажды родившись ты когда-нибудь непременно умрёшь?
Жизнь – дорога. Может быть и смерть – тоже дорога. Бесконечный путь к осознанию и познанию самого себя.
Быть может даже больше – жить это творческий процесс, где ты выступаешь соавтором Бога.
Ты творишь себя, раскрашивая собственную душу в различные цвета, используя всё богатство цветовой палитры, существующей во Вселенной.
И в конце пути, в конце всех жизней, ты либо вберёшь в себя весь спектр и станешь белым. Либо утратишь краски и станешь черным.
