Глава 3
171, червень (июнь), 22
Темнота.
Тишина.
Робко нарушаемая лишь легким белым шумом, вроде всплесков воды в реке да стрекота ночных насекомых.
Берослав спал, облачившись в доспехи. Как и все в лагере. Было неудобно, но рисковать князь не хотел. Германцы могли напасть в любой момент.
Даже ночью.
Нервной, беспокойной ночью.
Он то и дело просыпался, так как ему казалось будто его зовут или звучит сигнал тревоги. Глупо. А что делать? Его «тараканы» бастовали, неуверенные в собственной компетентности и опасающиеся отселения от тела, вместе с головой.
Там, в прошлой жизни, он командовал малой группой. В этой довелось водить в бой сотню. Успешно. Но Иван Алексеевич отлично знал, что у любого человека есть порог компетентности и не каждый ротный может стать хорошим полковником.
Здесь же рост выглядел совершенно реактивным.
Этакий карьерный прыжок — от сотни он рывком возвысился до тысячи. По римским меркам став кем-то из старших командиров легиона. А учитывая задачу и специфику этой кампании, считай, натуральный легат. И в реалиях того же Доминанта таковым бы он и считался. Потому как после реформ конца III века численность личного состава в легионе уменьшилась [238]…
Берослав вновь открыл глаза.
Покой, в который был погружен лагерь, давил на него психологически, вызывая тревогу. Хотя и понимал — это все не более, чем обычная защитная реакция. Играл-то он ва-банк, впервые, ставя на кон все что ни есть, а не только свое существование.
Кроме того, его беспокоил один пустяшный вопрос.
Вот сдохнет он и что дальше? Умрет и умрет? А если нет? Если весь этот перенос неспроста?
Его вполне рациональное и материалистическое мышление натурально лихорадило под давлением местного мистицизма, который он сам же и разгонял. Вот ему и прилетало бумерангов. О том же, что творилось в голове у аборигенов, Берослав старался даже не думать…
— Ту-ту-ту ту-ту-ту ту-ту-ту-ту-ту-ту… — горна ударил по ушам так резко, словно кто-то приложился физически.
Он ждал этого сигнала.
И все равно — скривился и скорчился, в глубине душе рассчитывая на то, что ошибался в своих ожиданиях. Но нет. Германцы поступили точно так, как он и подумал.
Несколько секунд спустя князь резко встал.
Потер лицо руками, разгоняя кровь и бодрясь.
И, прихватив шлем, решительно вышел из палатки.
— Что у нас? — спросил он, поднимаясь на «мостик».
— Идут, — ответил дежурный боярин [239] и махнул рукой в сторону правого берега.
Берослав глянул в указанную сторону.
Действительно — шли.
Причем, как он и предполагал — плотно сбитой толпой, отдаленно напоминающей колонну, прикрывшись щитами со всех сторон.
— Дрочиле [240] с его ребятами дать два залпа особыми пулями. — громко и отчетливо скомандовал князь.
Секунд пятнадцать.
И отряд из двадцати пяти пращников-ополченцев разместился на одном из участков вала. Зарядили свои пращи и по отмашке командира метнул пули максимально слитно.
Раз.
И те кучно накрыли толпу германцев, уже идущую по броду, застучав по щитам. Разбиваясь и покрывая всю эту массу людей взвесью из толченого перца и горчицы.
Несколько секунд.
И толпа поплыла. Более того — от нее послышался натуральный вой и крики. Глазки пекло и носоглотку, а у кого-то и легкие. Не у всех, но эффект оказался достаточным, чтобы германцы совершенно расстроили свою «скорлупку» из щитов, открываясь для удара.
— Онагры! Стрелками! Бей! — крикнул Беромир.
Там было уже все готово. Оставалось только дернуть за рычаг. И берестяные туески, заполненные мелкими мини-флешеттами, улетели вперед. Не очень далеко. Едва ли сильно.
Но…
Этих скромных подарочков было очень много. Убить они не могли. Нет. Слишком легкие и медленные. А вот поранить — вполне. Так что, секунд пятнадцать спустя вой среди германцев резко усилился.
Следом отработали скорпионы, метнувшие маленькие чугунные ядра — под килограмм каждое, то есть, в три либры. Конечно, не пушки. Совсем не пушки. Но с этой дистанции эти и ядра не только пробили щиты, но и грязи там натворили всякой за ними. Через что фронтальная часть этой колонны раскрылась.
Новый бросок специальных пуль.
Туда же — в голову колонны.
И новая волна воя.
— Лучники! Три залпа! Бей! — рявкнул Берослав, увидев, что сирийские наемники уже готовы включится, заняв позиции и построившись.
Секунд через пять в германцев на броде улетела первая порция стрел. А потом и вторая с третьей. Натворившие дел среди неприятеля, натурально охваченного паникой.
И гёты побежали.
Потери вроде бы и небольшие — едва ли пару процентов выбили. А все одно — поплыли. Отчего даже Берослав удивился. Он-то думал, что придется драться куда серьезнее.
А тут…
В конце концов, можно ли требовать больше от вчерашних общинников, идущих, по слухам, на самого верховного жреца бога войны? А конунги разболтали. Не сумели сдержать язык за зубами. Да, попробовали высмеять. Однако общинники услышали то, что хотели, ну и отреагировали соответствующе…
— Распорядись готовить завтрак, — вяло зевнув, произнес Берослав и пошел с «мостика» вниз.
— А как же гёты? — удивился Маркус.
— Они несколько часов эту толпу будут приводить в чувства. А то и до вечера. Нам что, голодными ждать, пока они разродятся?
С этими словами князь вернулся в свою палатку.
И нервно выдохнул.
Играть невозмутимого человека было сложно. ОЧЕНЬ. У самого и уши горели, и сердце бешено колотилось. А выглядеть требовалось так, словно тебя больше тревожит прыщик на жопе, чем неприятель.
Лег.
И попробовал успокоиться.
Вдесятеро большая армия — это аргумент. Тем более что Гатас со своим отрядом конницы ушел в степь по приказу князя. С тем, чтобы имелась возможность удара в тыл. Мало ли эти германцы прорвутся и возьмут лагерь в осаду? Но кто знает, как этот роксолан себя поведет? Веры ему не было от слова совсем. Не заслужил пока…
Полежать князю не дали. Не прошло и пяти минут, как постучавшись, вошел его отец — Путята.
— Решил доспать?
— А что еще делать? — несколько вяло переспросил Берослав, старательно играя равнодушие.
— Корабли готовы.
— Только сейчас? — удивился князь.
— Да. К сожалению, быстрее не получается.
Берослав встал с лежанки и тихо покачал головой:
— Долго.
— Очень долго. Понимаю. Но быстрее никак.
— Сколько времени с тревоги прошло?
— Немало. Больше склянки.
— Может ребятам спать на кораблях?
— Там же очень тесно. В них ведь людей вон сколько набилось. Всем лечь негде разом.
Берослав медленно прошелся по палатке.
Молча.
Ситуация ему не нравилась. Корабли стояли слишком уязвимыми. Но тут — у укрепленного лагеря имелся хоть какой-то шанс. Впрочем, ауксилию, как экипажи он не трогал и не привлекал к тренировкам и работам по укреплению лагеря. Просто в силу того, что они не были отданы под его подчинение, оставаясь сами по себе. Более того — отец по римским законам ему мог приказывать, что создавало тонкие и острые моменты. Отчего князь и не обострял, дабы не плодить ненужные юридические курьезы…
— Если германцы ночью перейдут брод и нападут на корабли… — нарушил тишину отец.
— То, что? Много они разом не проведут? Речная гладь хорошо просматривается.
