— Может быть тот, для кого книги — самая большая ценность? — озвучиваю своё предположение.
Моргана прыскает:
— Червяк-книгожора, что ли?
— Или сказочник.
— Последний умер в Поздне-незапамятные времена, если что.
— А если ничего…
— В смысле? — вскидывает брови Моргана.
— В прямом. Что если ничего этого не произошло. Если сказочник не умер? А просто — переместился.
Вскакиваю со стула, начинаю метаться туда-сюда. Мысли скребутся в голове, как сбрендевшие мыши, которые лихорадочно ищут выход наружу.
— Книга говорила, что Христиан забросил крысоров в Страну Фантазий. Что это за страна?
— Думаю, нет такой страны. Никто потом так и не нашёл в неё входа.
— Возможно, вход в Страну Фантазий знали только сказочники. И если они умели закидывать туда кого-либо, что мешало им и самим перемещаться туда?
— Ты считаешь, что Христиан жив и в другом мире?
— Я лишь предполагаю.
— Это опасные предположения. Оставь их. Лучше займись Хмурусом. Даю тебе ещё две недели, потом, не обессудь, закатаю выговор.
Она отключается.
А я опускаюсь на стул, растерянная и взбаламученная своими мыслями. Но как всегда даже подумать спокойно не дают, потому что в комнату вваливается Мурчелло с криками:
— Все пропало!
Вздрагиваю, мотаю головой, чтобы переключиться на реальность, и досадливо морщусь от его воплей.
— Да что стряслось-то?
— Ветром сдуло!
Мурчелло, как всегда, в своём репертуаре «догадайся, мол, сама». Но я всё-таки преподаватель и должна уметь спокойно задавать наводящие вопросы. Пару раз глубоко вздыхаю, успокаиваюсь и говорю с улыбкой:
— Ты о чём, друг мой пушистый?
— О мявельнице. Где Галета прокляли. И где, наверное, прятались крысоры.
— И что с ней?
— Тот ураган, что унёс крысоров вчера, сдул и мявельницу.
Так-так, а вот это уже нехорошо. Похоже, тот, кто раньше беспечно оставлял следы, теперь начинает их усиленно заметать.
А это может означать… что он не только впереди нас.
Он везде.
Он играет с нами.
Он всё знает.
Он создал этот мир.
Он — сказочник…
Падаю в кресло, придавленная осознанием, бормочу:
— У нас нет времени. Совсем нет времени. Нужно скорее будить кудесника. Без Хранящего со всем этим не справится…
— Тогда почемяу ты здесь? — говорит Мурчелло, упирая руки в бока. — Бегом буди!
— Не всё так просто, — говорю, разводя руками.
— А кто сказал, что будет просто, — фыркает Мурчелло. — Любовь вообще штука сложная. Уж ты мне поверь, я был влюблён. А тут ещё и мир спасать надо. Так что простоты не жди.
— Я и не жду, — сознаюсь честно, — но чтобы разбудить кудесника, мне нужно попасть в Злобнолес. Вот, морально готовлюсь…
— Готовься, только быстро. А я пока экипировку тебе подберу.
И вытягивает прямо из воздуха громадный сундук.
Должно быть, у меня очень удивлённый взгляд, потому что Мурчелло усмехается и подмигивает:
— Эх, детка, — произносит он хрипловатым голосом, опираясь одной лапой, согнутой в локте, о крышку сундука, — когда ведёшь бродячую жизнь, быстро учишься уплотнять и прятать свой скарб.
Он открывает крышку и ныряет в недра воистину бездонного сундука. Оттуда начинают вылетать вещи, будто гигантская землеройка попала на склад старого хлама и теперь пробивает себе путь на свободу.
— Не то, снова не то, — доносится вслед очередному предмету, который перелетает за борт сундука и ложится в уже довольно-таки большую гору своих собратьев.
— Вот, нашёл.
Мурчелло выскакивает, оглядывает устроенный беспорядок, машет лапой: мол, неважно, и протягивает мне предмет, напоминающий фонарь.
— В Злобнолесу это тебе точно пригодится, мяв! — крайне довольный собой гордо заявляет мяв-кун.
Верчу вещицу и так и сяк. Но, увы, кажется, Мурчелло давно не проводил инспекцию своих пожитков и эта штуковина неисправна.
— У него же фитилька нет, — говорю, наконец, хотя и жаль расстраивать мяв-куна. — Как зажечь?
— Это необычный фонарь. Придёшь в Злобнолес — поймёшь, как работает. А теперь поспеши.
И подталкивает к окну.
Вспрыгиваю на подоконник и выпархиваю в сторону чёрной щетки проклятого леса. Чем ближе подлетаю, тем гуще становится тьма. Кажется, она выползает из-за каждого дерева, из-за каждого камня — злая, холодящая, голодная. Лианами тянется вперёд, вот-вот оплетёт, утащит, вберёт в себя без остатка.
И когда становится совсем страшно, когда страх повисает гирями на крыльях и тянет вниз, фонарь в моей руке начинает петь. А фонарная дверка — приокрывается, приглашая заглянуть внутрь. Мелодия, похоже, по нраву жучкам с блестящим брюшком: один за другим они залетают в фонарь. Светильник подрастает, вырывается из моих рук и воспаряет, полный тёплого золотого света.
Как же я сразу не догадалась — это же самый настоящий светлячковый фонарь!
Теперь бояться нечего. Теперь он точно привёдет меня к цели. Таково свойство это светильника.
Мой источник света мчится вперед, а я спешу за ним.
И — о, чудо! — хищные корявые деревья Злобнолеса будто расступаются, давая дорогу. Не рвут волосы, не мнут крылья.
А светлячковый фонарь поёт всё бодрее, звёздно мерцает и уверенно ведёт меня к поляне Корявого Дуба, где я призову радугу.
Верю — у меня всё получится.
А иначе зачем столько светлячков покинуло свой пост?
Да и Мурчелло не стал бы дарить ничего просто так…
Глава 23, в которой я заболела…
Но всё же, когда зубы леса смыкаются за спиной и тьма задёргивает штору, холодок пробегает по спине. Кажется, будто невидимый и недобрый взгляд следит за мной. Но я бодрюсь, мне нельзя паниковать и бояться.
Фонарь поёт и зовёт за собой.
Мрак и безмолвие, соприкасаясь с ним, разбегаются в стороны, как вспугнутые включённым светом тараканы. Стараюсь не оглядываться по сторонам, не думать о плохом, не накручивать себя. Просто лечу вперёд, пока фонарь не замирает. Он освещает место, которое, должно быть, является поляной.
Но у меня всегда были несколько более иллюзорные понятия о лесных полянах. Там цветочки-ягодки, грибок под зелёным лопухом, бабочки порхают. А тут — только низкая, пожухлая, серо-зелёная трава. И когда я ступаю на неё, она рассыпается прахом под ногами.
Как призвать сюда радугу? Она любит солнце, сочную зелень, летний дождь. Чем же мне заманить её туда, где царят темень и тлен?
Занятая невесёлыми мыслями, не сразу понимаю, что светлячковый фонарь замолчал и остановился. А светлячки бьются внутри и рвутся наружу.
Открываю дверку с опаской. Донимает эгоистичная мысль: сейчас выпущу, улетят, и я останусь в кромешной темноте.
Но… феи понимают все языки.
А светлячки умоляют:
— Отпусти нас!
Я открываю дверцу и выпускаю… Млечный путь.
Фонарь падает к моим ногам — самый обыкновенный, ничего волшебного.
Жучки же, мерцая животиками, по дуге взмывают вверх. Крутятся-крутятся, заверчиваясь в спираль. Новые и новые собратья спешат к ним со всех уголков Злобнолеса. И вот уже надо мной зависает огромный светящийся шар. И тогда я вижу его — Корявый Дуб.
Большущий, он накрывает поляну, как большущий зонт. На кряжистом, в десять обхватов стволе проступает угловатое старческое лицо. Дуб спит.
Книга-Всех-Историй сказала мне отыскать его. Стало быть, только это дерево сможет подсказать мне, как быть дальше.
Бегу через лесную прогалину, сухие травинки ломко гибнут даже от моих лёгких шагов. Это неприятно, будто идёшь по полю битвы, и под тобой хрустят кости крохотных воинов. Мысленно извиняюсь перед каждым рассыпавшемся в прах растением.
Добираюсь, наконец, до дуба и замираю, придавленная мощью, которая исходит от него.
Касаюсь ладонью шероховатой коры. Чувствую, как, чуть покалывая пальцы, по руке поднимается доброе тепло.
— Здравствуйте, господин Корявый Дуб, — вежливо говорю я.
Тяжёлые морщинистые веки с трудом понимаются, круглые карие глаза уставляются на меня.
