Трещина в коре приоткрывается, образуя беззубый рот. Слова идут натужно, скрипуче.
— Здравствуй, Фея. Уж триста лет твой народ не заглядывал сюда. Что привело тебя? — произносит он.
— Меня прислала великая Книга-Всех-Историй. За эти триста лет произошло много всего. Сказочная страна гибнет, и мне нужна ваша помощь, господин Корявый Дуб. Я должна призвать на эту поляну радугу.
В ответ раздаётся рокочущий смех. Даже корни, которыми могучее дерево надёжно вцепилось с землю, обнажаются и взрывают почву.
Мне приходится отскочить.
Так и землетрясение вызывать можно!
Дуб успокаивается, и взгляд его становится серьёзным и грустным:
— Книга-Всех-Историй, конечно, мудра, но с тех пор, когда она росла здесь говорливой берёзкой, много воды утекло. Вернее, вся утекла. Реки засохли. Листва, как видишь, облетела. Трава иссохла. А радуге надо переливаться и сверкать в каплях росы.
Сердце сжимается, когда представляю, как умирал лес, а все наши сказочные умники страдали не пойми чем в своих королевствах: балы, пиры, поиски принцесс, хрустальные туфельки…
Мне становится стыдно перед дубом. Ведь он всё видел и ничем не мог помочь. Да и окривел, видно, не сам, а от горя.
— Простите, господин Корявый Дуб, что подняла эту больную тему. Но всё может стать ещё хуже — Чёрная Злоба проснулась, вещники шастают по академии…
Дуб качает кроной.
— Да, дела. Но как же мне помочь тебе, милая фея?
— Поделитесь со мной воспоминаниями о вашей последней радуге.
Он улыбается, если это можно сделать при отсутствии рта, и протягивает мне ветку.
С опаской берусь за неё, и меня срывает с места и кружит в водовороте памяти. И выбрасывает где-то в Незапамятных временах…
Кроны деревьев взмывают под самое небо, куполом накрывая поляну. Переплетение веток и узоры листвы — ажурный витраж, по которому разливаются зелень и золото. На поляне — ковёр цветов: хвастаются бело-жёлтыми сарафанами ромашки, алеют нарядными косынками маки, тёмно-голубыми серёжками звенят колокольчики. Кругом кипит жизнь — снуют туда-сюда деловитые жучки, порхают бабочки и стрекозы, наигрывает мелодию сверчок. Из леса его музыке вторит птичий оркестр. Да и говорливый ручеёк, что ловко огибает камни и корни, влетает свой голос в общий радостный гомон.
Несколько секунд я стою, оглушённая и ослеплённая воистину сказочной красотой Чаролесья. А потом соображаю: не для праздного любования дуб закинул меня в это место.
А для чего? Оглядываюсь, пытаясь понять. И снова счастливо вздыхаю: ах, какие краски!
Точно! Краски! Радуга!
Как создать радугу там, где серо и чёрно? Только раскрасив.
Я — художник, передо мной — палитра, волшебная палочка — кисть. Возьму синевы у неба, зелени — у листвы, красноты — у маков, желтизны — у ромашек… Моя радуга будет лучшей!
Когда понимаю, что волшебная палочка напиталась нужными красками, снова ищу дуб.
Вон он, величественный, гордый, королём и защитником высится над поляной. Его крона густа, жёлуди тяжелы, ветви могучи. Он прекрасен.
Подхожу, кланяюсь.
Дуб по-доброму улыбается и снова протягивает ветку.
Хватаюсь за неё… и…
Мир вокруг будто стёрли. Нет, не так — замалевали чёрно-бурым. Охватывает тоска, будто это я не уберегла, не спасла от гнилого дыхания Чёрной Злобы, не укрыла от алчности и глупости людей…
— Простите, господин Дуб… — бормочу вновь и часто моргаю, потому что щиплет глаза.
Дуб ласково трогает веткой за плечи, разворачивает к поляне:
— Поспеши, Фея. Светлячки долго не продержатся, а им ещё обратно тебя вести.
И действительно, замечаю, как яркими метеорами пикируют к земле и гаснут мои маленькие фонарщики.
Сглатываю ком.
— Ну же, Фея, — по-доброму ворчит Дуб, — подари нам чудо. Я уже триста лет не видел радуги, дай хоть напоследок взглянуть на неё.
Киваю, решительно размазываю по щекам влагу и выхожу в центр поляны.
Она — полотно, мне — рисовать.
Выбрасываю вперёд руку с волшебной палочкой и приказываю:
— Радуга, явись!
И всю свою любовь, всю страсть — в красный.
Отчаяние и вину, что сжигают изнутри, — в оранжевый.
Тоску и разлуку — в жёлтый.
Спокойствие — в зелёный.
Искреннюю надежду — в голубой.
Упрямую веру — в синий.
Величие мудрости — в фиолетовый.
И вот над поляной, искрясь и переливаясь, изгибается нарядный мостик радуги.
— Она совершенна, — восхищённо вздыхает Дуб и шмыгает носом-сучком. И я замечаю, как в отблесках светлячкового сияния, по его коре бежит слеза. Одна-единственная, но такая драгоценная.
Книга-Всех-Историй говорила, что я должна собрать радугу в росу, но росы здесь не выпадают давным-давно. Поэтому слеза дуба — невероятная ценность. Призываю её и окунаю в неё радугу.
Ну вот, моё лекарство готово. Теперь надо спешить, пока лес не погиб совсем.
Но не могу уйти так просто.
Ныряю под ветки и целую дуб в шершавую щёку.
Потом беру фонарь, тихо говорю ему:
— Веди!
И он песней вновь созывает фонарщиков-светлячков.
Покидая поляну, оглядываюсь и замечаю: пробивая сухую землю, выбираются на поверхность изумрудные горошины семядолей… А на дубе распускаются несколько молодых листочков…
Не могу не улыбнуться — значит, чего-то стою, как фея.
Возвращаюсь в академию, ликуя.
Выйдя из леса, отпускаю светлячков, награждая каждого за труд долгосиянием…
Расправляю крылья и мчусь прямиком туда, где спит, объятый проклятым сном мой милый кудесник…
Влетаю прямо в окно медотсека. Доктор-призрак, которого я застаю врасплох таким появлением, вздрагивает и даже машет на меня руками:
— Чур, меня, чур!
— Да что вы, сударь, — улыбаюсь ему. — Это же я, Айсель!
Но он юркает за шкафчик с медикаментами и пытается телекинезом метнуть в меня шприц. Вовремя уворачиваясь.
— Да что с вами такое? — уже злюсь.
— Это что с вами такое! — вопит доктор из-за шкафчика. — И как вы смеете порочить доброе имя Айсель!
И тут я понимаю, почему он так испугался: дверцы у шкафа стеклянные и в них я — вся чёрная, будто кто-то обсыпал и измазал меня сажей.
Усмехаюсь:
— Я просто выпачкалась. В Злобнолесу была.
— Нет-нет, вы не просто выпачкались. У вас даже аура изменилась, словно из неё вытянули все краски.
— Это временно, мне лишь нужно будет искупаться в лунном свете, и я стану прежней.
— Не станешь, — холодный жёсткий голос доносит от двери в лазарет. Кудесник едва стоит на ногах, опираясь о косяк двери, но сверлит меня злым взглядом и в глазах его полыхает зелёное пламя ненависти. — И никого больше не обманешь, Чёрная Злоба.
— Нет, милый кудесник, — говорю, подлетая к нему, — я не она. Я добыла лекарство, оно вернёт тебе силы. Вот.
Протягиваю ему небольшой флакончик, в который поместила напитанную радугой слезу. Она мерцает и переливается.
— Ты думаешь, я возьму зелье из твоих рук, гадкая тварь?
Его голос сочится ядом.
— Ты больше никому не навредишь, как бедной Лидии!
Откуда он узнал про Лидию? Ведь он был без сознания тогда?
Но понять и додумать он мне не даёт, кидается вперёд и быстрее, чем я успеваю выхватить волшебную палочку, впечатывает в стену, безжалостно ломая крылья и сдавливая горло. Пытаясь освободиться, я роняю волшебную палочку, на которую он тут же наступает, и она хрустит под ногой.
Пока ещё могу дышать, хриплю:
— Что ты делаешь? Это же я, Айсель! Ну посмотри же на меня! Доктор, доктор, спасите…
Я слабну, жалобно карябаю его руки, пытаясь оторвать их от своей шеи, лёгкие разрывает от нехватки воздуха, перед глазами плывут алые круги, крылья трещат…
Я проваливаюсь во тьму…
* * *
— … Айсель, Айсель!
Нежный голосок зовёт, тянет к свету из тёмной бездны.
Привстаю, закашливаюсь, горло нещадно болит. Но стоит двинуться, как спину пронзает болью…
С трудом открываю глаза…
