Год 1985. Ваше слово, товарищ Романов (СИ) - Михайловский Александр Борисович

Звонить в дверь нам не пришлось: старушка божий одуванчик открыла нам сама, ибо не заметить нашего прибытия и того, что все наше внимание обращено на ее дом, было невозможно. Острый взгляд холодных серых глаз из-под седых кустистых бровей просветил визитеров (то есть нас с Бригиттой номер один) будто рентгеном, сухие губы исказила кривая усмешка.

— О, а вас я знаю, видела в телевизоре, — сказала она по-русски в мой адрес. — Вы — император Сергий из рода Сергиев, странный человек, зачем-то поддержавший своих классовых врагов, а не тех, кто стремился сжить нас всех со свету. За помощь, конечно, спасибо, только лично мне непонятны две вещи. Во-первых, с чего это вдруг с вашей стороны был проявлен такой парад невиданного великодушия? В-вторых, что вам понадобилось лично от меня, бедной отставной сотрудницы Министерства Государственной Безопасности, раз уж вы заявились ко мне прямо на дом? Сразу скажу, что никакими служебными секретами я не торгую…

Мы с Бригиттой Бергман за номером один переглянулись, и моя напарница пожала плечами. В момент попадания в мои заботливые руки и Бригитта за номером один тоже была таким же колючим ежиком.

— А мне, геноссе Бергман, ваши секреты не требуются, — ответил я так же по-русски. — Часть из них не имеет для меня никакого значения, а все остальное я могу получить из других источников. Мое разведывательное обеспечение, знаете ли, значительно лучше, чем может вообразить себе любая местная великая держава. Здесь и сейчас мне нужны лично вы, и более ничего.

Бригитта Бергман за номером два вгляделась в меня, будто ученый-энтомолог в экзотическое насекомое, и хрипло каркнула:

— Интересно пляшут девки по четыре штуки в ряд, герр Сергий! Надеюсь, вы не хотите предложить мне пост министра своей государственной безопасности или должность своей любовницы?

— Пост министра государственной безопасности, сестра, уже занят мною, — сухо произнесла Бригитта Бергман за номером один. — Так что придется тебе удовольствоваться какой-нибудь иной должностью, попроще… Впрочем, работы по нашему с тобой профилю вполне достаточно, так что без поля деятельности ты не останешься.

— Сестра? — переспросила Бригитта Бергман за номером два. — У меня никогда не было сестры, при этом должна заметить, что по возрасты вы, девушка, годитесь мне даже не в дочери, а во внучки. При этом могу поклясться, что никогда прежде вас не видела, но кого-то знакомого вы мне напоминаете.

Мы с моей начальницей службы безопасности переглянулись и усмехнулись.

— Я — это ты, — сказала Бригитта за номером один, — только из другого мира, пятью годами позже по временной шкале, а ты — это, соответственно, я. Нам не нужны твои секреты еще и потому, что я знаю даже больше, чем ты.

— Твой мир пятью годами позже, и ты такая молодая⁈ — воскликнула Бригитта Бергман за номером два, и тут же с апломбом Станиславского заявила: — Не верю!

— Я и сама не поверила своим ушам, когда мне, старушке шестидесяти восьми лет от роду, вместе с принесением клятвы на верность герр Серегин предложил пройти процедуру радикального омоложения, — ответила Бригитта Бергман за номером один. — Как видишь, результат получился выше всяких похвал. Я ношу это новое тело уже больше года, и все это время не имею к нему никаких претензий.

— Омоложение, да еще и радикальное? — переспросила Бригитта Бергман за номером два. — Звучит как сказка… или, хуже того, как история из плохого фантастического романа…

— А мой линкор планетарного подавления на орбите вокруг Земли вашего мира — это тоже история из плохого фантастического романа? — с небольшой подковыркой спросил я. — Впрочем, геноссе Бергман, если вы положительно ответите на мое предложение, эта фантастика тоже станет для вас реальностью.

— Мне хочется в это поверить, но я не могу, — мотнула седой головой старушка. — Вы, наверное, специально морочите мне голову, чтобы посмеяться над старой одинокой женщиной…

— Иди к нам, — сказала Бригитта Бергман за номером один, — и ты больше никогда не будешь ни старой, ни тем более одинокой. Стоит тебе стать одной из Верных, и у тебя сразу появится полмиллиона верных и любящих братьев и сестер, которые никогда не злословят, не лгут, не предают, не бьют в спину и не бросают в беде. Кстати, среди сподвижников товарища Серегина довольно много этнических немцев, но у нас не принято делить людей по национальным и религиозным сортам.

— Теперь я поняла! — воскликнула местная Бригитта Бергман. — Император Сергий сын Сергия из рода Сергиев внезапно оказывается товарищем Сергеем Сергеевичем Серегиным, что, конечно же, объясняет его позицию в международных делах. Но все же мне непонятно, как человек, именующий себя товарищем, мог вдруг стать императором… Или я чего-то еще не знаю об этой породе людей?

— Императоры бывают разные, — произнес я, непроизвольно срываясь на громыхающий бас. — В переводе с латыни этот звание переводится как Верховный Главнокомандующий. Быть истинным императором — это тяжкий труд, чтобы для тех, кто оказался твоими подданными, каждый следующий день был лучше предыдущего, в стране непрерывно росли урожаи хлеба и надои молока, а промышленность каждый год показывала новые рекорды производительности. Недобрые соседи, сколько бы их ни было, должны бояться даже смотреть в сторону такой правильно организованной державы, а друзья и союзники должны видеть в ней надежную опору и защиту. А если кто-то красиво сидит на троне, но не делает всего вышеперечисленного, он не настоящий император, а только так называется. Самым настоящим императором был Иосиф Сталин, а самым ненастоящим — последний царь из династии Романовых. Все деятели, что правили Советским Союзом после Сталина, были в лучшем случае местоблюстителями, а в худшем — временщиками.

— Интересная теория, — хмыкнула старушка божий одуванчик, — однако я вижу, что вы уверены в том, что говорите. Я тоже думаю, что все хорошее для Советского Союза и его друзей было связано с именем товарища Сталина, а все плохое — с именами его врагов. Вот только разве же не советская коммунистическая партия на двадцатом съезде публично прокляла имя своего бывшего вождя и учителя, назвав его кровожадным преступником и жестоким тираном?

— Товарищ Серегин не разделяет этого заблуждения, а потому водит дружбу сразу с пятью воплощениями товарища Сталина из разных миров, — возразила Бригитта Бергман за номером один. — Самому младшему из них, происходящему из мира русско-японской войны, сейчас двадцать семь лет, а самому старшему из мира пятьдесят третьего года -почти семьдесят пять. Усилиями товарища Серегина антисталинистский заговор в том мире был предотвращен, его участники пошли под нож по первой категории, а здоровье товарища Сталина было восстановлено настолько, чтобы гарантировать как минимум еще полвека успешного правления. Если человек еще жив, для имперской медицины возможно все, и даже немного больше. И напоследок товарищ Серегин своей тяжелой дубиной со всей пролетарской ненавистью основательнейше отдубасил американских империалистов, схватившихся было за план «Дропшот», по ходу этого дела лишил Америку ядерного оружия, а потом помог Советской Армии и ее союзникам вышвырнуть янки из Восточного Полушария.

— Да, — сухо усмехнулась местная Бригитта Бергман, — дубасить дубиной товарищ Серегин умеет, это я поняла еще по событиям в Пакистане и Афганистане. Да и сейчас в Европе все идет так, что любо-дорого смотреть. Только вот мне непонятно, зачем ему понадобилась еще и моя скромная особа, раз уж у него уже имеется моя куда более понятливая сестра-близнец, получившая из его монарших рук все то, о чем только может мечтать обычный смертный?

— Не в моем обычае, геноссе Бергман, бросать в одиночестве без помощи и попечения хороших людей — сказал я. — Я вас знаю даже лучше, чем вы сама себя, ведь та Бригитта Бергман, что стоит сейчас перед вами, это тоже вы, а вы — это она. Кроме того, чем выше я поднимаюсь к своему родному миру, тем сложнее внутре- и внешнеполитическая обстановка, и больше работы для мотивированных сотрудников моей службы безопасности. А что вас ждет здесь? Одинокая старость, а потом такая же одинокая смерть в собственном доме… Я же готов дать вам новую жизнь, наполненную самой кипучей деятельностью, отодвинув перспективу конца в неопределенно далекое будущее.