Круто повернувшись на тонких высоких шпильках, Синтия Элленджайт направилась в сторону огромного, агрессивно сверкающего в отсвете фонарей, джипа.
Катрин так и подмывало толкнуть бесовку в спину. Но, естественно, она этого не сделала.
— Тебе нужно было бы подождать меня в больнице. Здесь слишком холодно, — передёрнул плечом Альберт, распахивая перед Катрин дверь в нутро автомобиля.
В салоне было не теплее. Пока мотор не прогреется, придётся терпеть.
— Далеко отсюда до отеля?
— Мы не поедим в отель.
— А куда поедем?
— Домой.
— Нет у меня дома, — буркнула Катрин, поглубже запуская руки в карманы куртки.
Альберт скользнул по ней взглядом:
— Есть. Ты просто пока ещё к нему не привыкла. Но он всё равно ждёт тебя.
— Я…
— Не спорь. Ещё утром я распорядился перевести наши вещи. В доме уже хозяйничает прислуга. Наверное, протопили комнаты и накрывают на стол?
— С трудом представляю, что смогу проглотить хоть кусочек.
Катрин чувствовала себя вымотанной и уставшей. Меньше всего ей хотелось выяснять отношения, ковырять болячки. Но, с другой стороны, если она не заговорит о Синтии сейчас, не обсудит то, что случилось, потом обсуждать проблему станет поздно, словно бы и ни к месту.
Альберт вёл машину так ровно и мягко, печка, наконец, нагрела воздух и тянуло в сон.
— Приехали, — вырвал Катрин из полудрёмы его тихий голос.
Дом во мраке походил на корабль. Светились окна на первом этаже. На втором в некоторых будто ловили его отсвет. Наверное, камин?
— Идём, — позвал Альберт.
Тепло охватило иззябшие руки, обнимая за плечи ласково и расслабляюще.
Альберт взял Катрин за руку и потянул за собой вглубь дома.
Она переступила порог большого особняка, не чувствуя к белокаменному исполину ни симпатии, ни отторжения. Сложно представить, что когда-нибудь может прийти время, и эти ступени, перила, эстампы на стенах могут стать ей родными.
Дом выглядел более жилым и обитаемым, чем в прошлый раз. Чувствовалось присутствие людей, но они были словно невидимки.
— Я распорядился, чтобы нас не ждали, — пояснил Альберт, прочитав вопрос в глазах Катрин.
— Когда успел?
— По телефону это недолго.
Он упал в одно из мягких светлых кресел, окруживших кофейный столик стройным рядом.
— Мне хотелось, чтобы этот вечер запомнился чем-то особенным. Правда говорят, с желаниями нужно поосторожнее. Обыденным день не назовёшь, это верна. Но я как-то иначе представлял себе его события. Ты так и будешь стоять? — откинув упрямую светлую прядь со лба, разражённое тряхнул головой Альберт.
— Боюсь, если сяду, встать уже не смогу. Усну прямо в гостиной.
— О чём вы говорили с Синтией?
Вопрос прозвучал с неожиданностью выстрела. И почти так же резко.
— Она тебе угрожала?
— Нет. Скорее давила на психику. Говорила, в общем, очевидные вещи…
— В чём же их очевидность?
— Ты собираешься поставить точку в ваших отношениях? — задала она прямой вопрос. — Я понимаю, после всего, через что мы прошли сегодня, говорить об этом не совсем уместно. Я и не настаиваю на немедленном ответе. Но я не хочу притворяться. Для меня вопрос принципиальный и он встанет ребром: либо я — либо она.
Синтия предполагает, что она вне конкуренции. Её легко понять. За ней прошлое, вы во многом похожи. А я даже не уверена, что мне вообще есть что тебе предложить. Кроме твоих денег, разумеется. Это всегда пригодится.
А вообще, если говорить на чистоту, мне непонятно, как такая умная Синтия допустила, чтобы наследницей оказалась не она?
— Сложно притворяться моложе чем ты есть из столетия в столетие. Это накладывает определённого рода ограничения. Так что Синтия здесь не причём. Ей просто приходится играть по чужим правилам.
Катрин поморщилась:
— Мне безразличны трудности Синтии. Если они и вызывают во мне что-то, то только злорадство. Если ты не заметил, твоя драгоценная сестрица мне не нравится, Альберт.
— Чего не отнять у неё, так это искусства внушать ненависть другим женщинам. Наверное, это особенность компенсирует талант внушать страсть мужчинам?
Катрин фыркнула:
— Это ты сейчас на место меня так поставил? Вроде как: «не завидуй, не ревнуй, не пытайся достичь недостижимого»? Отвечу на это просто — трудно проникнуться симпатией и сочувствием к человеку, знакомство с которым началось с его попытки тебя убить. Мне не нравится роль жертвы, что вы упрямо пытаетесь мне навязывать: Синтия с ненавистью, того хуже, с жалостью.
— Я не считаю тебя жертвой.
— А кем ты меня считаешь? — вскинулась она. — Кто мы? Что нас связывает? Необходимость? Обстоятельства? Какие обязательства мы имеем друг перед другом? Я согласилась стать твоей невестой с тем, чтобы в дальнейшем сделаться фиктивной женой. Если мы только друзья и ничего более, то я хочу услышать об этом от тебя здесь и сейчас. Я готова играть по любым правилам, но считаю, что заслуживаю хотя бы узнать их! Я требую честности, Альберт. Честности и уважения. Я имею на это право.
— Согласен, — кивнул Альберт.
— Тогда скажи мне, чего ты ждешь от нашего союза?
Альберт вздохнул:
— Для меня странно обсуждать такие вещи словно контракт. Как-то все это слишком прямо, по-деловому, в лоб.
— А для меня неприемлемо и мучительно теряться в догадках, мучиться подозрениями и переживаниями. Может быть это и не романтично? Я не сильна в романтике, в искусстве флирта и обольщения. Во всём том, что у твоей Синтии на сто очков вперёд.
— Оставь уже Синтию в покое, — поморщился Альберт.
— Это пусть она оставит меня в покое! — вскипела Катрин. — Я не искала её общества ни тогда, ни сейчас! Я не угрожала ей. Не переходила дорогу. Не говорила колкости. Не ко мне, а к ней следовало обратить эту фразу! Чему ты улыбаешься? — раздосадовано воскликнула Катрин.
— Ты закатываешь мне сейчас сцену ревности? Я правильно понимаю?
— А это смешно?
— Вот умница, даже отпираться не стала? Катрин, но для начала ты бы хоть поцеловалась со мной для приличия, что ли? А то предъявляешь права, избегая обязанностей.
— Прежде чем взять на себя обязанности, я хочу понять, какие права… — Катрин вдруг осеклась на полуслове, замолчав, понимая, что говорит совсем не то, что следует, а главное, вовсе не то, что чувствует.
Права? Обязанности? Её заботит не это.
— Альберт, я… я не хочу любить того, кто меня не любит — не полюбит никогда. Не хочу изводиться пустой ревностью, исходить злостью. У меня одно сердце, и я хочу подарить его тому, кому оно может принести если не счастье, так хотя бы радость и покой. Мне нужен мой дом. Мой! Не роскошный, не полный прислуги и дорогой мебели — просто место, где мне будет хорошо, даже если этот дом будет в одно маленькое окошечко, я буду там счастлива.
Синтия сегодня наговорила много ерунды, но одно она сказала совершенно правильно — я не сложный человек. У меня всё просто. Любить одно, увлекаться другим, хотеть чего-то третьего — мне это непонятно. Я хочу то, что я люблю. И отдам себя этому всю, без остатка. Не делясь на половинки, четвертушку и восьмушки.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Потому что хочу услышать от тебя в ответ правду. Любую — но правду! Хочу знать, кто я, что я для тебя — друг, средство, пустое место? Чем суровее и отрезвляющее это прозвучит, тем лучше! Я не хочу ложной надежды…
— Ты для меня не пустое место, Катрин. И не средство обогащения и выживания, это точно. Ты и сама это прекрасно знаешь. Я в это верю.
— Я не знаю.
— Так чувствуешь! — перебил ей Альберт, поднимаясь. — Не можешь не чувствовать, — сказал он, приближаясь. — Хочешь правды? Изволь. Не я возвожу между нами барьер. Не я боюсь любить. Не я кутаюсь в свое одиночество, как в плед. Это делаешь ты.
— Потому что не хочу, чтобы ты разбил мне сердце.
— Каким образом?
— Позволишь мне поверить, что мы можем быть вместе, а сам уйдёшь к своей Синтии! А если не уйдёшь, так будешь ходить к ней от меня, что ничуть не лучше — даже хуже!
