Даже не знаю, что ранило меня сильнее — сама новость об этом нелепом браке или осознание того, что Синтия могла бы сама рассказать мне о нём, не дожидаясь, пока это сделает Кинг.
Похоже, пока я спал, в мире произошло гораздо больше интересного, чем я думал.
— Ну так, что ты там хотел мне предложить? — лениво протянул Кинг, отсалютовав уже наполовину опустошённой бутылкой.
Густая, алая жидкость оставляла жирные следы на тонком стекле.
Омерзительно похоже на кровь.
Откровенно говоря, не удивлюсь, если она и есть. При чём кровь самого Рэя.
Что делать? Во время приступов всё время сидеть в изоляции скучно, а бокал вина с алой жидкостью способен сделать идущую горлом кровь менее заметной для чужих любопытных взглядом.
— Предложение? — напомнил Кинг о поднятой мною теме.
— Ты не станешь отрицать, что у нас с тобой возникли весьма противоречивые разногласия, Кинг. Кстати, дурацкая у тебя фамилия. Сам выбирал? Или кто другой постарался? За тысячью лье отдаёт театральщиной.
— А что ты хотел? Театральщина у нас в крови. Но ты всё время норовишь сбиться с курса.
— Неправильная у тебя фамилия, Рэй. Слишком громкая для ублюдка.
На этот раз его взгляд сделался таким же вязким, как напиток в его чаше.
— Законнорожденность в наше время — пшик. Ничто.
— Ты ублюдок не потому, что остался без роду и племени — ты ублюдок по состоянию души. Для тебя ничто не имеет значение. Даже собственная семья.
— Ты меня не знаешь, милый. Как же можешь меня судить?
— Ещё немного, я и обольщусь мыслью, что тебя огорчает моё предвзятое мнение?
— Нет, к сожалению. На самом деле я был бы даже рад немного огорчиться. Или обрадоваться. Или влюбиться. Но — увы! Всё, что я могу чувствовать в последнее время — лишь жалкое подобие прежнего азарта. Вялый интерес.
Ты никогда не замечал, милый, до какой степени людям не хватает глубины? Когда я был молод, они, люди, казались мне увлекательными как новые книги — взять в руки, вдохнуть аромат, познать содержание. Но чем дольше читаешь, тем яснее понимаешь, что сюжетец чаще всего тухлый — концовка слита, внутри полно нелогичностей и всё так невнятно. А главные герои всё время не дотягивают до чего-то… а до чего, и сам никак не поймёшь. Хватаешь одно, другое, третье. Разочарование становится сильнее и горше.
Как по-твоему, милый мальчик из старинного дома, что движет людьми?
— Зависит от человека. У разных людей разные устремления.
— Разными людьми движет всего две страсти: похоть и жадность.
— А тобой что движет: похоть? Или жадность?
— Жадность. Люблю коллекционировать чужие пороки.
— Зачем тебе это?
Кинг усмехнулся, пригубливая бокал, слизывая языком рубиновые капли, оставшиеся на губах:
— Приятно не быть в одиночестве, милый, — он подался вперёд, насмешливо глядя на меня. — А ты как относишься?..
— К пороку или к одиночеству?
— К тому и к другому, — длинные тонкие пальцы Кинга потянулись ко мне.
Нельзя сказать, что это было приятно. Подобным жестом ласкают женщин. Я же не нуждаюсь ни в нежности, ни в ласке.
В сексе с мужчинами меня всегда привлекала боль, борьба, сходная с поединком и возможность выплеснуть ту, самую чёрную сторону моей натуры, которую чаще всего показывать женщинам я не решался.
За исключением Синтии. Она-то знала меня целиком.
Кинг это почувствовал — мою тьму.
Отведя волосы с моего лица, он ухмыльнулся, склоняясь почти к самым моим губам:
— Ты не любишь причинять боль — тебе нравится получать её. Скажи, что приятного в этом?
— Думаешь, я хочу об это говорить?
— Почему нет?
Он отодвинулся, подпирая подбородок рукой и насмешливо, явно провоцируя, в упор посмотрел на меня:
— Я жду обещанного. Что ты хотел предложить мне, милый? И в обмен — на что?
— В обмен на то, что ни ты, ни я не станем вмешивать в наше противостояние дорогих нам людей.
— Дорогих нам людей? — он потянулся, словно кот, демонстрирующий острые когти.
Я не был мышью, у него нет когтей. Так что его ленивая вальяжность не слишком впечатлила.
— Думаешь, я поверю, что у тебя их нет? — покачал я головой. — Я не такой, как другие, Кинг. Веришь или нет, но в нашем случае наблюдается полный паритет сил… хотя, нет! У меня всё-таки сил больше. Потому что деньги у меня.
— Пока они не у тебя, а у той маленькой дурочки, что угораздило в тебя влюбиться.
— Те, кто стоят рядом с нами обречены рано или поздно влюбляться в нас. Таково наше проклятие.
— Большинство людей посчитало бы это даром.
Наши взгляды встретились.
— Большинство людей — да. Но ты-то не большинство, Кинг. И мы, — после небольшой паузы добавил я, — мы — не люди. Ты никогда не был человек. А я… я даже не знаю, что я теперь такое. Проклятое отродье, вырванное из ада ведьмой? Человек вне времени, привязанностей и законов?
Я есть, но меня вроде как бы и нет? Что я такое: чья-то иллюзия? Воспоминание? Болезненная навязчивая идея?
Мне вовсе не хочется понимать, до какой крайности я способен дойти, если мы объявим друг другу войну.
Кинг, тебя ведь не вводят в заблуждение мои белые локоны и нежный взгляд?
Я видел, что ты такое. Что такое я — ты не знаешь. Да откровенно говоря, я и сам уже представляю смутно. Я изо всех сил держусь за кое-как скроенную иллюзию об обретённых привязанностях. Разрушишь их? И я сам не знаю, какая тварь вырвется их клетки.
Я серьёзно, Кинг. Как на исповеди. Я прошу тебя не трогать женщин, стоящих за моей спиной. Я, в ответ, не трону твоих — ни твою сестру-жену, ни твою дочь.
— А если мне плевать, тронешь ты их или нет?
В тёмно-синих, как небо полуночи, глазах Рэя скользнула тень чудовищ, что залегли где-то на дне его глубокой, как Марианская впадина, души.
Тёмной и непроглядной души монстра, которому самое место в аду.
— Давай разрешим этот вопрос о лидерстве только между собой, не включая в наши игры никого третьего. Только ты и я, — закончил я мысль.
Рэй смотрел на меня, раскинув руки в сторону.
Узкие длинные пальцы спокойно, даже безвольно лежали на спинке дивана, по которому он растёкся.
— Только ты — и я… как многообещающе! Я весь в предвкушении главного десерта! Что же ты предлагаешь, мой сладкий?
— Поединок.
— Поединок? — расхохотался Рэй, словно с разочарованием откидываясь назад, на подушки. — Поединок? Как скучно!
— Будет достаточно весело, — пообещал я.
— И на чём предлагаешь драться? — скучающим голосом протянул Рэй.
— Я же сказал: ты и я. Никого и ничего лишнего. Только сила воли и концентрация внимания.
— Я не слишком хорошо понимаю, о чём ты?
— Я предлагаю выпустить наружу всех наших внутренних чудовищ. Пусть зверь сорвётся с поводка и хорошенько порезвится. Пусть наш чёрный кровавый дар вырвется. Пусть наша боль станет нашим оружием.
— Ты же понимаешь, что существует вероятность того, что один из нас эту увлекательную игру может не пережить?
Я улыбнулся почти нежно:
— Ты хочешь убедить меня в том, будто боишься смерти, Рэй Кинг?
— Боюсь? Я, откровенно говоря, перестал верить, что для такого, как я, она возможна.
Он поглядел на меня с искренним, уже не наигранным любопытством:
— Ты ведь был на той стороне? Что там?
— Ничего. Просто тьма, которую ты даже не осознаёшь.
— Ни бога? Ни дьявола?
— Ни бога, ни дьявола; ни рая, ни ада; ни света, ни тени — пустота. Когда ты умираешь, Рэй Кинг, просто перестаёшь существовать.
— И — всё?
— Увы! Если бы был страшный суд — поверь, уж я бы запомнил. Но всё было просто: в один момент я закрыл глаза — в другой открыл. Между пролетело больше полусотни лет, а для меня — одно мгновение, в котором не было ничего.
Рэй подпёр подбородок рукой, подавляя вздох:
— Значит, не будет ни встреч, ни примирений, ни прощаний? Ни кары? Ни награды?
— Ни искупления, ни кары, — кивнул я.
— Фу! Какой ты скучный! Стоять на позициях грубого материализма для того, кто воскрес из мёртвых как-то… даже слов не подберу, — развёл Рэй руками.
