"Хотя сначала надо разобраться с министерством," — одернул я себя, проверяя документы в портфеле.
Семен, зевая, выполз из-за угла:
— Ты уходишь? — он потер глаза. — Подожди, я с тобой.
— Ты же сегодня дежуришь в лавке?
— Закрою на час. Не могу же я тебя одного отпустить в министерство! — он уже натягивал куртку. — Там же бюрократия, бумажки... Тебя запросто могут завернуть, если что-то не так оформишь.
Я хотел возражать, но он прав — один я бы точно запутался.
— Ладно, только быстрее, — кивнул я.
Семен на ходу запихивал в рот кусок хлеба и кричал что-то про "фармацевтический факультет", но я уже выходил на улицу, где яркое утро обещало...
Что?
Приключения?
Или очередную бюрократическую волокиту?
"Посмотрим," — подумал я, вдыхая свежий воздух.
Город ждал.
***
Как же хорошо, что я пошел с Семеном! Без него я бы точно сдался после третьего окошка. Всё утро превратилось в бесконечный квест:
— "Молодой человек, вам в 15-е окошко!"— "А где подтверждение дворянства?"— "Покажите кортик... Не тычьте, в меня своим штуцером!"— "Вольнослушатель? Да вы что, это же прошлый век!"
К обеду у меня уже дрожали руки от злости. Особенно запомнилась пожилая чиновница в 23-м окошке, которая, скривившись, заявила: "Ой, не врите, молодой человек, вы все врете!" — и демонстративно захлопнула окошко перед моим носом.
Но Семен не сдавался. Он то уговаривал, то шутил, а в какой-то момент даже достал из кармана старинную серебряную монету и как бы невзначай положил ее на стойку перед очередным чиновником. И — о чудо! — бумага внезапно оказалась подписана.
Когда к вечеру я наконец получил заветную гербовую бумагу с золотой печатью, то не поверил своим глазам:
"Вольнослушатель, дворянин Черноморской Губернии, Егоров Петр Иванович"
— Ну что, надо бы это отметить! — радостно потирал руки Семен, когда мы вышли из министерства.
Я устало улыбнулся:
— Я смотрю, ты больше меня радуешься.
— Конечно радуюсь! — Семен вдруг стал серьезным. — У меня теперь в Академии будет друг. Я же могу тебя называть другом?
— Естественно, друзья, — кивнул я, чувствуя неожиданное тепло в груди.
Но тут же вернулся к насущным проблемам:
— Надо решить, где я буду жить. Завтра в Академию, потом в другие вузы — студенческие билеты оформить...
Семен перебил меня:
— Живи у меня. Дед все равно в больнице, его не пускают. Кухарка, я уверен, уже наготовила еды на три дня вперед.
Я хотел возражать, но Семен махнул рукой:
— Не благодари. Кстати, как тебя по батюшке? И деда как зовут?
— Дед — Степан Федорович Карасев. А я — Семен Юрьевич, — ответил он. — Но мы же друзья — просто Семен.
— Договорились, — я крепко пожал ему руку.
По пути мы заскочили в кондитерскую на углу. Семен с азартом набрал целый пакет булочек:
— Ватрушки с творогом — для мозговой активности! С яблочным повидлом — для настроения! Бублики с маком — для бессонных ночей! — он подмигнул. — Чувствую, у нас их будет много — с чаем, книгами и разговорами.
Неся драгоценный пакет с выпечкой, я вдруг осознал: этот день, начавшийся так неудачно, стал одним из самых счастливых за последние полгода. Впереди была учеба, новые знакомства и… кто знает, может быть, те самые фармацевтки из мечтаний Семена.
Но главное — у меня теперь был друг.
И ключ от его дома в кармане.
***
Возле лавки стояла черная машина с зеркальными тонированными стеклами, такая же мрачная и неестественная, как ворон на фоне белого снега. Когда мы проходили мимо, бесшумно открылась задняя дверь, и оттуда вышел мужчина в идеально сидящем пиджаке, под которым угадывалась атлетическая фигура. Его движения были слишком плавными, слишком точными — словно не человека, а хищника, привыкшего рассчитывать каждый шаг.
— Добрый день. С вами желает поговорить моя госпожа, — произнес он, и в его голосе не было ни вопроса, ни просьбы — только констатация факта.
— С нами? — переспросил Семен, на мгновение растерявшись. — С нами двоими?
— Да, с вами двоими, — мужчина едва заметно улыбнулся. — Присядьте в машину. Никто вас не съест.
Мы переглянулись. В воздухе витало что-то тяжелое, почти осязаемое — как перед грозой. Но отступать было поздно.
В салоне пахло дорогим кожаным салоном и едва уловимым ароматом жасмина. Напротив нас сидела женщина, лицо которой скрывала тонкая вуаль. Но даже сквозь нее я разглядел острый подбородок, алые губы и холодный блеск глаз. Ее пальцы, унизанные кольцами с темными камнями, неторопливо перебирали складки платья.
— Семен, — ее голос был мягким, но в нем чувствовалась сталь, — вашему другу можно доверять? При нем можно вести деловой разговор?
— Можно, — Семен ответил без колебаний, но его пальцы незаметно сжались в кулаки.
Женщина кивнула и продолжила:
— Я знаю, ваш дед в больнице. На его лечение, наверное, нужны деньги. Она сделала паузу, будто давая нам осознать вес этих слов. — Я хочу купить вашу лавку. Мне она... очень срочно нужна. Готова заплатить за срочность и за все ее содержимое. У меня есть подающий надежды артефактор, и я хотела бы, чтобы он работал именно здесь. Кроме того, — ее голос стал чуть тише, — мне нужны наработки вашего деда. За отдельную плату, разумеется.
Она наклонилась вперед, и свет от уличного фонаря скользнул по ее вуали.
— Ваша цена!
Семен замер на секунду, но ответил твердо:
— Ни за какую. Это дело нашего рода. Семейные секреты не продаются. В отсутствие деда я уполномочен только продавать содержимое лавки. Он сделал паузу, и в его голосе появились нотки вызова. — И, если уж на то пошло, с дедом все хорошо. Да, он в коме. Но я верю, что он придет в себя. Медицина творит чудеса.
Женщина медленно откинулась на спинку сиденья.
— Даю вам неделю на размышления. — в ее тоне появилась опасная сладость. — Кстати... — она намеренно затянула паузу, — чем дольше ваш дед в коме, тем меньше у него шансов очнуться. А если очнется... будет инвалидом. Это не угроза, увы, — медицинская статистика.
Ее пальцы сомкнулись вокруг сумочки.
— Я бы настоятельно рекомендовала вам, молодой человек, продать лавку и обеспечить деду полноценное лечение. Я даже могу поспособствовать, чтобы его осмотрел именитый специалист Империи, профессор Пирогов Николай Иванович... вне очереди. Она улыбнулась. — Но он берет дорого.
В салоне повисло молчание.
— Что ж, до свидания, молодые люди. Мне пора.
Мы вышли на улицу, и дверь бесшумно закрылась за нами. Машина тронулась, исчезнув в потоках вечернего города так же внезапно, как и появилась.
Мы стояли, оглушенные этим разговором.
— Что это было?.. — наконец выдавил я.
Семен молчал, но в его глазах горел огонь — смесь ярости и решимости.
— Это была война, — наконец сказал он. — И она только началась.
***
Мы вошли в лавку в гнетущем молчании. Даже привычный скрип старых половиц под ногами звучал сегодня как-то зловеще. На кухне Семен механически достал из холодильника кастрюлю с тушеными ребрышками - видимо, кухарка приготовила их с утра. Аромат мяса с чесноком и лавровым листом постепенно заполнил кухню, но не смог развеять тягостную атмосферу.
Ребрышки были идеально золотистыми, мясо буквально отваливалось от костей. Свежий салат хрустел на зубах. Мы ели молча, лишь изредка переглядываясь. Только когда опустели тарелки, Семен не выдержал:
"Ну не стерва ли она?!" - он швырнул вилку на стол с таким звоном, что я вздрогнул. - "Как будто это не она подстроила тот 'несчастный случай' с дедом! Машина-то скрылась, и полиция даже не пытается искать..."
