Блядь, а он ведь сорваться может. Начнет орать, что я сделал из него убийцу, еще что‑нибудь. А он ведь при этом владеет оружием в обоих смыслах этого слова. И что мне тогда, очереди в спину от него ждать? Или первым его убить?
Это плохо кончится. Но это мой отряд, так что и здоровую атмосферу в нем поддерживать именно мне.
Он сейчас в шоке. А чем можно вывести человека из этого состояния? Только еще более сильным потрясением. И у меня, кажется, есть идея, как это сделать.
Я двинулся к нему, но он даже не обратил на это внимания, пока я не встал совсем рядом, и солнце ему не загородил. Только после этого поднял голову, посмотрел на меня.
– Пошли, – сказал я.
– Чего? – не понял он.
– Банку отложи и пошли. По дороге доешь.
– Зачем?
– Потому что тебе надо посмотреть на кое‑что, – ответил я. – Тогда и поймешь, чего я так взбесился.
– Ты про яму? Ну, трупы там…
– Пошли, говорю, блядь, – я уже начал злиться.
– Ладно, – он встал. Я повернулся к Степанычу и проговорил. – Вы заканчивайте тут, мы сейчас отойдем кое‑куда, потом вернемся и поедем.
Тот только кивнул. То ли он догадался, что я задумал, то ли ему в общем‑то не было до этого дела.
Вместе мы прошли через территорию санатория и двинулись вверх, по направлению к шоссе. Прямая дорогая занимала гораздо меньше времени, чем наш скрытный путь в обход.
– Ты как в Росгвардию попал? – спросил я.
– После срочки пошел, – ответил он. – А что?
– Да, просто выяснить хочу, зачем. Армия – она против врагов внешних. Росгвардия – против врагов внутренних. И вот, мне и интересно, почему ты вдруг решил, что хочешь именно с внутренним врагом бороться.
– А, ты про то, что мы менты, типа, – он усмехнулся, но было видно, что это далось ему с большим трудом. – Да на самом деле просто все. Я – местный, крымчанин. Отец у меня полковник, и он всю жизнь мотался повсюду, куда отправят. А Росгвадия… Ну, это тоже как военная служба, только при этом служишь там, где живешь по сути.
– А ты прям хотел служить всю жизнь?
– С таким‑то отцом, – он хмыкнул. – У меня и других вариантов‑то не было. Только вот я служить хотел., а не воевать, вот в чем разница.
– Да, – кивнул я. – Я вот наоборот, воевать, похоже, больше хотел, чем служить. Ну, судя по тому, что помню о себе.
– И, я так понимаю, что тебе не впервой мирняк валить? – заметил он. То ли спровоцировать хотел, то ли просто с языка сорвалось.
– Там, где я был, мирняк от вояк не отличить, – ответил я. – Днем проходишь – мирная деревня. Ночью – уже лагерь партизан. Так что тут с какой стороны посмотреть. Эти люди – они не мирные, это уж точно.
Мы тем временем добрались до шоссе. Труп убитой мной женщины так и валялся на асфальте, никто его не трогал. Похоже, что зомби в окрестностях действительно нет, раз они до сих пор не пришли сюда на стрельбу.
Впрочем, тут и от поселка‑то одно название, десяток домов есть ли. То ли дальше будет.
Мы двинулись дальше, в гору.
– Слушай, если честно. Хрен с ней, с бабой, которая на тебя бросилась. Или девчонка, она реально за ствол схватилась. Но ты же детьми, как живым щитом прикрывался. И мужика убил вообще ни за что. А он – хрен знает, грабил или нет.
– И что, ты думаешь? Он жил с грабителями, но при этом высокоморально отказывался жрать то, что они с убитых взяли? Он – такой же пособник, как и все остальные.
– Но он сдался, – возразил Овод. – Он сдался, а ты его пристрелил. И вообще, мы никому из них не предложили сдаться. Просто вошли и убили все.
– Они тоже нам не предлагали, – сказал я. – А просто перегородили дорогу и стали стрелять, чтобы забрать машины.
– А‑то мы, типа, сдались бы, – хмыкнул Овод.
– А они?
Я прошел мимо первого трупа нападавшего. Осталось совсем недалеко.
– Нет, но…
– Ты воевал? – спросил я. – Приходилось вообще в людей стрелять до этого?
– До всего этого? – вопросом на вопрос ответил он, но все‑таки продолжил. – Нет, если честно. Потом уже пришлось, но только в зомби. В людей сегодня в первый раз стрелял.
– Но при этом наверняка отличник боевой подготовки? – продолжил я.
– Ну да, – кивнул он и посмотрел на меня. – А ты откуда знаешь?
– А то, что реальный мир – это не полигоны. Ты до этого, подозреваю, митинги разгонял, так? Может быть, в охране стоял на каких‑нибудь объектах? Но война у тебя вся была на полигоне?
– Ну да.
– А суть в том, что на полигоне учат одному, а в жизни работают совсем другие решения. И они зачастую гораздо проще, чем там. Если кто‑то засел в доме, и его нужно оттуда вытаскивать – разъеби дом танком или артой.
– А если заложники? – спросил он.
– Заложники, – я хмыкнул. – Заложниками занимается спецназ. Если нужно освободить заложников, то действуешь иначе. Пытаешься проникнуть, не спалиться на этом. Входишь быстро, работаешь быстро и четко. Но я же про войну говорю. На войне тебе, чаще всего, плевать на заложников. Знаешь почему? Потому что с тобой твои парни, а те, кто там сидит – чужие. И лучше потерять кого‑то из них, чем убьют твоего.
Я пошел напрямую в сторону ямы, пробираясь все выше и лавируя между деревьями. Он же двигался за мной. И чувствовал, как внутри него борются эмоции.
– Короче, мы сейчас живем в жесткое время, – сказал я. – Уверен, что еще немного, и не такое будет. Не удивлюсь, если уже сейчас где‑нибудь жрут людей. Не зомби, люди.
– Да ну это перебор, – проговорил он. – Край богатый, можно ведь и землю пахать, и сажать, да и охотиться есть на кого. Тут люди, считай, испокон веков жили, и ничего вполне себе выживали.
– А если это психи? Что с ними делать? Если среди них тоже женщины и дети есть?
– Стрелять, естественно, – ответил он. – Тот, кто человечину жрет – тот сам уже не человек.
– А эти, думаешь, лучше? – спросил я. – Ты принюхайся.
Мертвечиной действительно несло уже достаточно сильно. Я обернулся, и увидел, что его лицо сморщилось. Да, запах не из приятных, а он к нему еще и привычен не особо, подозреваю.
– Немного осталось, – сказал я. – Вот тут вот, на холмик подняться.
– Блядь, Край, – ответил он, остановившись. – Я уже не уверен, что хочу туда идти.
– Надо, – спокойно ответил я, повернувшись к нему лицом. – Тебе надо это увидеть. Остальных я сюда вести не стану, но у тебя вопросы есть, зачем мы это сделали. И вот, я хочу тебе на это ответить.
Несколько секунд он стоял, а потом все‑таки поднялся и остановился у склона овражка. Глянул вниз, резко развернулся и блеванул. Ну, тут действительно зрелище не для слабонервных.
Быстро выпустив из себя содержимое желудка, он еще полминуты стоял, трясясь от спазмов. Потом, не разгибаясь, повернулся ко мне, утер лицо ладонью и проговорил:
– Хорошо хоть я не пожрал.
– Но теперь ты понимаешь, почему я такой бешеный был? – спросил я.
– Теперь понимаю, – он кивнул.
Было видно, что ему не хочется на это смотреть, но он все‑таки пересилил себя, обернулся и уставился на трупы. Его передернуло, он снова прижал ладонь ко рту, но он упрямо не отводил взгляда. Я молчал. Тут и так все было понятно.
– Все, увидел, – сказал я через несколько минут. – А теперь пошли отсюда. Нас остальные ждут.
***
Долго задерживаться мы не стали, погрузились и поехали. В прежнем составе, и мы со Шмелем снова ехали впереди на мотоцикле. Санаторий покинули, оставив его обитателей самих разбираться со своими проблемами.
Дальше дорога стала уже, гораздо извилистее, а брошенные машины встречались чаще. Но признаков грабежа больше не было: ни пулевых отверстий, ни гари. Так, будто электромагнитный импульс просто застал в дороге, движки отказали, и они в итоге бросили свой транспорт и ушли. Может быть, так оно и было, черт знает.
Хотя встречались и аварии, причем не один раз. Приходилось постоянно лавировать, съезжать на встречную полосу, да и вообще траектория нашего движения стала больше напоминать вусмерть пьяного человека.
