– Семья Чу? – пожала плечами Сюли.
– Чу? Хм, они буквально орлы, но их род угасает, в нем осталось только три старика. Не думаю, что им есть дело до нашего сына. Они живут в уединении и не появляются в столице.
– Тогда Цинь? Их символ орел, и они весьма могущественны.
– Цинь!? – заскрежетал зубами Вейшенг. – Точно, они давно стоят в оппозиции к нашей семье, но их род такой же древний и влиятельный, а ментальная сила делает их чрезвычайно полезными для империи.
– Да, так и есть, – задумчиво проговорила Сюли, – и мы не можем что-то сделать им только на основании твоего сна, по крайней мере, в открытую. Другие семьи не поймут.
– Однако, мы должны что-то сделать, – принял решение Вейшенг.
– Верно, даже, если они не имеют никакого отношения к твоему видению,император, – коварно улыбнулась Сюли, – давно пора их приструнить. Мы что-нибудь придумаем.
– Но нельзя уничтожать целую семью обладателей ментальной силы, они еще нам пригодятся, – кивнул сам себе Вейшенг.
– Пару секунд назад ты был готов стереть с лица любого, кто угрожает нашему сыну, – усмехнулась Сюли.
– Менталисты слишком полезны, – покачал головой Вейшенг, – мы не можем лишиться такой силы…
– Ты прав, владыка, – улыбнулась Сюли, – но, кажется, я знаю, что делать. Тебе, правда, не понравится мой план, однако он позволит нам сохранить и ментальную силу для империи, и обезопасит Сяо-Лея.
– Я слушаю… – сложив руки на груди, Вейшенг стал внимать совету жены.
Пока они обсуждали заговор против семьи Цинь, малыш Лей мирно посапывал на руках своей матери, на его лице сияла блаженная улыбка, будто он наслаждался своим появлением на свет. До рождения Александра из рода Гелиоса оставался один год.
***
Шел четыре тысячи восемьсот семьдесят третий год от Сошествия. Лонг Лею стукнуло пять лет, он уже пробудил молниевую эссенцию и начал тренироваться, демонстрируя невероятный талант в обучении. Но одной силы для будущего императора недостаточно, посему с ним уже занимались лучшие учителя столицы, мальчик должен был поражать всех не только своим боевым талантом, но также умом, манерами и высокой нравственностью. Император Вейшенг даже пригласил в Нефритовый дворец знаменитого алхимика и софиста Симонида Апатинского, так как юный Лей изъявил желание обучаться великому искусству алхимии.
В это же время империю Лонг потрясла новость о гибели семьи Цинь, кто-то напал на их поместье и всех убил. Считалось, что погиб весь род, ибо именно тогда в родовое гнездо созвали всех членов семьи. Мало кто знал истинных убийц, еще меньше знало о том, что вовсе не все члены семьи Цинь погибли.
***
Наступил четыре тысячи восемьсот семьдесят девятый год от Сошествия. Лонг Лею уже десять лет, он смог пробиться на этап Архиепископа и продолжает поражать всех своими боевыми умениями, поскольку техники легко даются ему. В алхимии наблюдается значительный прогресс, но кроме этих занятий, Симонид проводит куда более полезные уроки, он учит Лея любомудрию.
Лонг Лей, по натуре веселый и непоседливый, шутник и любитель поиграть, когда дело касалось тренировок и учебы, становился будто другим человеком. Как, если бы взбалмошный юнец в нем уходил спать, а взрослый и сосредоточенный мужчина просыпался. Он всегда внимательно слушал наставников и усердно выполнял их поручения. Отец и мать не могли не нарадоваться – их сын, их гордость, демонстрировал поразительные результаты.
***
Симонид любил прогуливаться по дворцовому парку и вести беседы со своим юным учеником. Я приведу лишь одну из многочисленных бесед между ними.
– У нас есть разум, ты согласен? – молвил Симонид, его голос казался немного жестким, но в нем слышалась подлинная забота. Учителя действительно волновала судьба его великородного ученика.
– Конечно, – кивнул Лей, идущий по правую руку от наставника. Его лицо было предельно серьезным, как всегда во время таких бесед.
– Именно он отличает нас от диких зверей, верно?
– Я думаю, да.
– Получается, чтобы отличаться по-настоящему от диких зверей, мы должны жить согласно разуму? Это соответствует нашей истинной природе, верно?
– Клянусь Аполлоном, это так! – воскликнул тоненьким голоском юный Лей.
– И если мы живем согласно разуму, то избегаем того, что противно ему. Ведь если рассмотреть повнимательнее нашу жизнь, то мы ясно увидим, что ни от чего она так не страдает, как от того, что неразумно, и что всего более ей привлекательно то, что соответствует разуму. Ты согласен?
– Да… Но разве можно определить, что именно соответствует ему? – нахмурился юный Лей, – я скажу одно, Вы другое, иные добавят третье и четвертое.
– Ты прав, – одобрительно кивнул Симонид, – не все согласны между собою, что полагать разумным и что неразумным. Так бывает со всеми суждениями: один так думает, другой – иначе. Неодинаково думают и о добре, и о зле, что не может не ужасать каждого. И посему, для нас важно всякое учение, которое помогает верно судить о том, что поистине добро, что зло, что согласно с разумом, что противно ему. Но мне кажется, ты согласишься, разумно то, что способствует свободе?
– М-м-м-м… – задумался Лонг Лей, остановившись и устремив свой взор в небо, – Вы считаете, что свобода есть величайшая ценность?
– Конечно, – Симонид слегка улыбнулся, – но не свобода в привычном понимании слова, которая дозволяет тебе делать, что угодно. Я говорю о свободе духа. Именно она является подлинной свободой, и ее не могут отобрать даже так называемые боги Совета.
– Но разве нельзя сделать любого рабом? – насупился Лей, – у нас множество рабов, они не свободны! Только тот свободен, кто живет так, как хочет, и никто на свете не может ему в этом помешать.
– Занятно! – весело рассмеялся Симонид. – Выходит, что раб не свободен, а ты свободен?
– Конечно! – гордо заявил Лонг Лей, выпячивая грудь.
– А кто еще свободен? Твой отец свободен?
– Да, – уверенно кивнул Лей, – как и все аристократы в нашей империи.
– Хорошо, – лукаво улыбнулся Симонид, – скажи мне, а кто-нибудь желает быть виноватым, хочет заблуждаться и жить неправедно?
– Нет, конечно.
– Получается, что никто не выбирает себе нарочно такой жизни, от которой он будет печалиться и мучиться, никто не скажет, что ему хочется жить скверно, верно?
– Клянусь Аполлоном, это так!
– Получается, все живущие такой жизнью, живут так не по своему желанию, а против своей воли. Они не хотят ни печали, ни страха, а между тем и страдают, и боятся. Они делают то, чего не хотят.
– Да.
– Вот мы и пришли к пониманию – они несвободны, – улыбнулся Симонид.
– Получается, что несвободны… – ахнул Лонг Лей.
– Получается и ты несвободен, и ты раб?
– Что?! – возмутился Лей, тут уже ему было невозможно контролировать свои эмоции, – я раб!? Я наследник могучей империи, и у меня есть целая толпа рабов!
– Во-первых, дорогой мой наследник, – по-доброму усмехнулся Симонид, – очень может быть, что далёкие предки твои когда-то были рабами. Ведь не станешь ты спорить с тем, что многие нынешние рабы давным-давно являлись аристократами?
– Да, такие семьи есть, – нахмурился Лей, – но моя никогда не была рабской!
– Хорошо, хорошо… – продолжая улыбаться, проговорил софист, – однако ответь мне, разве не раб тот, кто действует не по своей воле, а по принуждению?
– Конечно, раб. Но меня никто ни к чему не может принудить! – уверенно заявил Лей, однако быстро добавил, – кроме отца.
– Ха-ха, – рассмеялся Симонид, – ты только что сказал, что у тебя есть господин, который может тебе приказать и навязать свою волю.
– Нет, нет, нет, – покачал головой Лей, – вот посему-то, наставник, некоторые простолюдины и презирают софистов. Во-первых, он наш общий господин, не только мой! Во-вторых, когда-нибудь я стану императором, и тогда никто не сможет мне приказывать.
– А Совет?
– Совет… – нахмурился Лонг Лей, сложив руки на груди.
– Что ж, – махнул рукой Симонид, – оставим Совет и императора в покое. Но разве только они могут считаться твоим господами? Не рабствуешь ли ты еще и перед другими? Отвечай мне вот на что: было ли у тебя когда-нибудь такое желание, исполнение которого ты страстно желал, хоть и понимал, что это неправильно?
