– Если и имел, то это вовсе не касается того, о чем мы говорим.
– Разве? Ведь это желание принуждало тебя к чему-то постыдному, – улыбнулся Симонид, – ну, поговорим о другом… Каждый знает, когда можно назвать зверя свободным. Есть те, кто держат у себя прирученных зверей, к примеру, твой отец.
– Да.
– Они держат их взаперти, кормят и водят повсюду за собою. Никто не скажет, что такой зверь свободен.
– Да, клянусь Аполлоном! Чем слаще его жизнь, тем больше он раб.
– Ни один разумный не захочет быть на месте такого зверя, да и многие звери готовы ужасные муки претерпеть, лишь бы только вырваться на свободу. Некоторые даже морят себя голодом, чтобы избавиться от неволи. Нужно много труда и хлопот для удержания их в рабстве. И если они не убегают, то все-таки погибают. А как только найдут они малейшую лазейку, то убегут, или же улетят. Вот как любят эти дикие звери свою свободу! Если бы ты мог спросить у них: «Разве вам здесь плохо? Вас кормят, поят, о вас заботятся, почему же вы недовольны?» – они ответили бы тебе: «Безумец, что же ты такое говоришь? Мы ведь созданы для жизни свободной на вольном воздухе, мы должны летать и бежать, куда хотим. И когда это отняли у нас, ты удивляешься, отчего нам здесь плохо?!»
– М-м-м-м.… – задумался Лей.
– И с разумными бывает такое. Вот почему я назову свободным только того, кто поступает по своей совести, не боясь никаких напастей и мук, ни даже самой смерти. Вспомни, что говорил по этому поводу Серафим Рассекатель?
– Хм, – Лей закрыл глаза и напряг свою память, – «только тот истинно свободен, кто всегда готов умереть»?
– Верно, – одобрительно кивнул Симонид, – он писал владыке белых тигров: «Ты не можешь сделать истинно свободных людей рабами, как не можешь поработить рыбу. Если ты и возьмешь их в плен, они не будут рабствовать тебе. А если они умрут в плену у тебя, то какая тебе прибыль от того, что ты забрал их в плен?» Вот – речь человека свободного! Он знает, в чем состоит истинная свобода. Но… большинство разумных несчастны, ибо не живут они согласно с законами правды и добра. Часто они не понимают этого и думают, что несчастны по другим причинам.
– Нет! – запротестовал Лонг Лей, – многие несчастны, ибо больны и их мучает какая-то хворь.
– Разве? – вздохнул Симонид, – они несчастны, ибо не могут переносить терпеливо эти болезни.
– Кто же свободен? – спросил тогда Лей, разводя руками.
– Ищи и найдешь, – улыбнулся Симонид, – если ты видишь, что разумный несчастен, страдает, ноет, жалуется, то знай, что он не свободен: он непременно кем-нибудь или чем-нибудь порабощен. Свободный не может быть и мерзавцем. Если хочешь узнать, свободен ли разумный или нет, то вглядись в него хорошенько и прежде всего узнай, чего он хочет. И если он хочет чего-нибудь такого, чего он получить не может – он тоже раб.
– Не нравится мне это все, – нахмурился Лонг Лей, – по-вашему, учитель, выходит, что и я, и отец, и все аристократы – рабы.
– Обдумай вот что. Если мы позволим себе желать того, что не вполне в нашей власти, – продолжал говорить Симонид, – то нашим хозяином будет всякий, кто может дать нам это или отнять у нас желаемое нами. И их будет у нас целое множество, ибо мы захотим много таких вещей, которые зависят от других. Через это они эти сделаются нашими господами. Мы любим богатство, почести, и посему те, кто могут доставить нам все это, делаются нашими господами. Мы боимся тюрьмы, ссылки, смерти и посему те, кто могут причинить нам все это, делаются нашими господами. Чтобы правильно и хорошо жить, нужно уметь и хотеть жить свободно. А чтобы выучиться свободно жить, нужно, прежде всего, хорошенько подумать об этом и разобраться в том, что такое свободная жизнь. Давай-ка попробуем сделать это.
– Давайте! – с интересом кивнул Лонг Лей.
– Прежде всего, будем помнить, что нельзя быть свободным тому, кто хочет чего-нибудь, что зависит не от него самого, а от других. Взгляни повнимательнее на свою жизнь и разбери, все ли в ней вполне зависит от тебя одного, или же только кое-что находится в твоей власти, а остальное зависит не от тебя?
– Хм, – задумался Лей, поглаживая свой подбородок, – я хочу, чтобы тело мое было здоровым и невредимым, и чтобы оно было красивым и сильным, но ведь исполнение этих желаний не полностью зависит от меня, всегда есть элемент случайности. Я могу заболеть, и даже лекари моего отца не спасут меня.
– Значит, тело твое подвластно не тебе, а чему-то другому, что сильнее его, – серьезным тоном произнёс Симонид, – не от тебя зависит, и чтобы члены твоей семьи и твои друзья были живы и здоровы или, чтобы они были согласны с тобою. Все это не в твоей власти.
– Неужели нет у меня ничего такого, в чем я полновластный хозяин, ничего такого, чего никто у меня отнять не сможет?
– Вникни в самую суть твоей жизни и скажи мне, может ли, например, кто-нибудь на свете заставить тебя верить в то, что ты считаешь ложью?
– Нет, никто этого не может сделать! – уверенно произнес Лонг Лей.
– Конечно, менталисты на многое способны, но и им может противостоять разумный с сильной волей, – добавил Симонид.
– Отец говорит, что я пока еще не готов к изучению ментальных техник защиты, – вздохнул Лей, – но, когда мое обучение закончится, менталисты меня не одолеют.
– Хорошо. Если же исключить элемент ментальной силы, то получается, что в деле верования никто не может подвергнуться извне ни помехам, ни принуждениям. Скажи мне еще, может ли кто-нибудь принудить тебя захотеть сделать то, чего ты решился не делать?
– Тут уже может даже без ментальной силы, – слегка улыбнулся Лей, – если меня вдруг, что, конечно, невозможно, но все же, начнут стращать тюрьмой или смертью.
– А если бы ты не боялся ни тюрьмы, ни самой смерти?
– Тогда другое дело.
– А не в твоей ли власти презирать тюрьму и смерть?
– В моей? – задумался Лей.
– Конечно! А если так, то получается, в твоей власти находятся и твои желания, и нежелания.
– Хм, клянусь Аполлоном, это так! А вот, например, я хочу идти гулять в город, а отец останавливает меня и не пускает.
– Да ведь он что останавливает? Не останавливает же он твоего желания гулять?
– Все равно, он останавливает меня.
– Нет, это не все равно, – усмехнулся Симонид, – желания твои в твоей власти, и никто, кроме тебя, не может их изменить. Тело же твое подвластно не только тебе, но и всяким случайностям: какой-нибудь метеорит, например, может упасть тебе на голову и убить твое тело.
– Но все же мне помешали гулять, – вздохнул Лей.
– Я тебе и не говорил, что в твоей власти гулять без всякой помехи, – рассмеялся Симонид, – я сказал тебе, что в твоей власти подчиняться желанию гулять или не гулять. Только воля твоя свободна. Как только тебе понадобится помощь твоего тела, то это уже вовсе не в твоей власти. Я тебе это уже сказал. Итак, ты согласен, что никто не может принудить тебя пожелать того, чего ты не желаешь?
– Согласен.
– Могут ли тебя заставить сделать то, чего не хочешь?
– Нет, но могут помешать тому, что я хочу сделать.
– Если ты будешь желать только того, что в твоей власти, то как же могут помешать тебе в этом? И я тебе не говорил, что у тебя не будет помех в том, что от тебя не зависит.
– Неужели я не должен желать даже, например, здоровья или силу?
– Желать, во что бы то ни стало здоровья или силу так же неразумно, как вообще желать всего того, что не от нас зависит. Что от меня не зависит, этого я не могу по своей воле ни приобрести, ни удержать, а посему оно и не принадлежит мне. Я должен побороть в себе всякую зависимость от того, что мне не принадлежит. Иначе я сам на себя надеваю оковы. Я подставлю свою голову под тяжелое ярмо, если привяжусь душою к тому, что не от меня зависит, а от Сущего и что должно неминуемо погибнуть. Люди огорчаются только тогда, когда случается то, чего они боялись. Ты же ничего не бойся, никому не завидуй, живи спокойно, желай только того, что в твоей воле, что честно и что у тебя под рукой.
