– А Вы, наставник, считаете ли себя свободным? – лукаво улыбнулся Лонг Лей.
– Видит Сущий, что я хочу быть свободным и всеми силами стараюсь быть таким, – вздохнул Симонид, – но, конечно, я не достиг еще полной свободы. Я слишком еще дорожу своей плотью. Мне слишком еще хочется, чтобы тело мое было невредимо, несмотря на то, что оно уже давно повреждено – своими алхимическими изысканиями я довел его до изнеможения. Однако если тебе нужны примеры разумных, на самом деле свободных, то знай, что такие бывают, а значит, свобода возможна.
– Кто же это?
– Вспомни Серафима Рассекателя. Он был свободен не потому, что родился от свободных родителей, а потому, что освободил себя от привязанности ко всему, что ведет к рабству. Не за что было прицепиться к нему, дабы сделать его рабом. От всего он мог отказаться, ибо был, как бы привязан ко всему лишь самою тонкою нитью. Он говорил: «Я свободен, ибо мне ничего не надо. Тело свое я считаю не своим. Для меня закон Бога – все, а остальное для меня ничего не значит». Он не боялся смерти даже тогда, когда его за это преследовали и грозили ему. Вспоминай почаще жизнь Серафима. Его слова и дела помогут тебе самому достигнуть свободы. Но помни, что если ты на самом деле хочешь сделаться истинно свободным, то ты должен всегда быть готовым отдать Богу то, что ты от Него получил. Ты должен быть готов не только к смерти, но и к самым мучительным страданиям и пыткам. А если ты не хочешь заплатить такую цену за свободу, то ты на всю жизнь останешься рабом между рабами, хотя бы у тебя и были всевозможные мирские почести. Все то, чем так восхищаются, все, ради приобретения чего так волнуются и хлопочут, все это не приносит разумным ни малейшего счастья. Покуда они хлопочут – думают, что благо их в том, чего они домогаются, но лишь только получают желаемое, опять начинают волноваться, сокрушаться и хотеть того, чего у них еще нет. И это очень понятно, ибо не удовлетворением своих праздных желаний достигается свобода, но, наоборот, избавлением себя от таких желаний. Если хочешь увериться в том, что это правда, то приложи к освобождению себя от своих пустых желаний хоть наполовину столько же труда, сколько ты до сих пор тратил на их исполнение, и ты сам скоро увидишь, что таким способом получишь гораздо больше покоя и счастья.
– Я все же наследник великой империи, у меня обязанности, ответственность за целый народ, – покачал головой Лей, даже в столь юном возрасте он уже понимал это, – я не могу принять такого учения, наставник.
– Участь твоя незавидна, – вздохнул Симонид, – был бы ты простым аристократом, я бы сказал тебе покинуть общество богатых и влиятельных, но ты наследник императора… Посему, я скажу лишь одно – властвуй, а не подчиняйся.
Многому научил Симонид Лонг Лея, пусть и не все уроки воспринял юноша, они все же не прошли даром. Именно Симонид научил Лея всегда оставаться верным себе, и даже, находясь в отвратительном положении, не терять присутствия духа и не отчаиваться.
Глава 3 Встреча трех гениев
«Вся алхимия бесполезна и даже вредна для нас, если мы не сдерживаем свои научные порывы строгой моралью. До чего дошел Дьявол в своей безумной жажде знания? Он действительно сделал для науки многое и внес неоценимый вклад в медицину и алхимию. Но какой ценой? Ценой тысяч невинно убиенных…»
«Величайшая наука» Симонид Апатинский
***
Четыре тысячи восемьсот восьмидесятый четвертый год от Сошествия. Лонг Лею пятнадцать лет, он на грани прорыва на пик Архиепископа и уже самый молодой Архиепископ за всю историю континента Благоденствия. Александр из рода Гелиоса, родившийся на год позже Лонг Лея, и Мэй из клана Хань были приглашены в Нефритовый дворец. Это событие вошло в историю как «Встреча трех гениев». Все трое уже стали Архиепископами.
Однако прежде, чем мы перейдем к этой истории, будет лучше показать, каким именно был пятнадцатилетний Лонг Лей, фактически взрослый человек, рано познавший все прелести такой жизни. Учение Симонида и классическое воспитание породили занятный синтез воззрений в разуме юного гения. Вот некоторые случаи из его увлекательной жизни, о которых я не могу не рассказать.
Однажды, Лонг Лей велел купить красивого фазана за сорок золотых. Когда его раб – старый Ченг начал осуждать его за это и жаловаться, он спросил:
– А если бы фазанчик стоил один серебряный, ты купил бы его?
Ченг ответил утвердительно.
– Так для меня сорок золотых не сильно больше одного серебряного, – усмехнулся Лонг Лей.
Как-то раз его отец предложил ему на четырнадцатилетие, из трех гэцзи (гетер по-нашему) выбрать одну, но Лонг Лей увел с собою всех троих, с улыбкой сказав:
– Не хочу никого из них обидеть своим отказом.
Однако он довел их только до своих дверей и отпустил. Так легко ему было, и принять, и пренебречь. Посему и сказал ему Симонид перед своим уходом:
– Тебе одному дано ходить одинаково как в желтом лонгфу, так и в лохмотьях.
Однажды в Пакине, где он праздновал свой четырнадцатый день рождения, Лей повел своего младшего брата Сана во Дворец наслаждений, тот перед входом сильно покраснел, тогда Лей с улыбкой сказал:
– Не позорно входить в подобные места, но позорно не найти сил, дабы выйти.
Как-то его решила упрекнуть в показной роскоши старшая сестра, сказав, что надо подавать хороший пример простолюдинам, как она. Но он насмешливо ответил:
– Если бы роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов.
Своим друзьям Лей говорил, что лучше быть нищим, чем невеждой: если первый лишен денег, то второй лишен разума. Когда кто-то хвалился своим умением плавать, Лонг Лей удивленно заметил:
– И не стыдно тебе хвастаться тем, что под силу даже морским тварям?
На вопрос, чем отличается мудрый человек от немудрого, он ответил с ехидной улыбкой:
– Отправь обоих нагишом к незнакомым людям, и ты узнаешь.
Кто-то хвастался, что может много пить не пьянея.
– Это может и мул, – пожал плечами в ответ Лонг Лей.
Старшая сестра осуждала его за то, что он живет с гецзы, которая запятнала свою чистоту. Тогда Лей улыбнулся и спросил:
– Но разве не все равно, занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил?
– Все равно, – отвечала сестра.
– И не все ли равно, плыть ли на корабле, где уж плавали тысячи разумных, или где еще никто не плавал?
– Конечно, все равно.
– Вот так же, сестрица, – усмехнулся Лей, – все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто еще не трогал.
Даже отец упрекнул его за то, что он стал любовником одной известной гецзы, ибо наследнику империи полагалось вести себя сдержаннее, или, по крайней мере, скрывать свои увлечения. Лей на это ответил:
– Ведь я владею ею, а не она мною. Лучшая доля не в воздержании от наслаждений, а во властвовании над ними.
И действительно, он всегда легко мог отказаться от сиюминутных блаженств, если считал, что это необходимо.
Как-то раз ему досаждал один аристократ из рода Линь, по имени Дэшен. Был он человеком неприятным, но любил много хвастаться. И вот уговорил он, наконец, прийти к себе в гости Лонг Лея и начал показывать ему свои пышные комнаты с мозаичными полами и разукрашенными стенами. Раздраженный Лей кашлянул и сплюнул ему в лицо, а в ответ на возмущение аристократа с легкой улыбкой развел руками, говоря:
– Прости, тут так роскошно и красиво, нигде не нашлось более подходящего места.
Однажды к нему зашел старик Ченг и, увидев у него женщин и роскошный стол, начал вновь причитать. Лонг Лей, подождав немного, спросил:
– А не хочешь ли и ты побыть с нами? – и когда тот согласился, то усмехнулся, – что же ты ругаешься? Как видно, не роскошь тебе претит, а расходы!
Один симдский патриций из семьи Максимусов сильно раздражал своими вопросами Лея на одном из пиров, и когда спросил его, верит ли он в Бога, который стоит над всеми, Лей весело воскликнул:
