Мы расспросили Евдокию Елистратовну, где находится ближайший магазин, чтобы купить одежду. И, взяв детей, отправились с Верой туда.
— Что интересно, Якутск пятидесятых и Якутск тот, который я видел в своей прошлой жизни, — это два совершенно разных мира. Сейчас, вот в данный момент, Якутск напоминал большой посёлок с хаотично разбросанными бараками, деревянными домишками, и кое-как размещёнными то там, то сям избами.
Мы шли по дороге, хорошо, что она была подмёрзшая, иначе я даже не представляю, что здесь творится, когда снег растает, какая здесь стоит слякоть и колдобины. Мы немного попетляли по грязи, но, в принципе, дошли до центральной улицы, дальше держались только её, и вскоре вышли-таки к магазинам.
Ура!
Здесь было несколько магазинов, типичные советские блочные постройки, скучные и серые, без всяких там изысков. На одном из магазинов была вывеска с написанными от руки масляной краской буквами: «Промторг».
— Нам сюда, — сказала Вера и, приоткрыв дверь, первая нырнула внутрь.
Мы с детишками последовали за ней.
Надо сказать, что для детишек это вышла очень необычная экскурсия, конечно. Ведь они впервые в жизни выехали за пределы своего отдалённого улуса и впервые попали в такое оживлённое для них место. Они таращились на окрестные дома, на проезжающий мимо грузовик с таким изумлением и восторгом, что я в душе прямо посмеивался: представляю, что они будут испытывать, когда попадут в Москву.
И вот мы зашли в магазин и прямиком отправились сразу же в отдел, где была детская одежда.
Якутский магазин, к моему необычайному удивлению, порадовал некоторым разнообразием. Из верхней одежды здесь были детские пальтишки, правда все исключительно тёмно-коричневые, в серую и какую-то серо-буро-малиновую клетку. Причём они не делились на пальто для мальчиков и пальто для девочек, очевидно, здесь их носили все подряд. К этим пальтишкам полагались цегейковые воротнички крашенного тёмно-серого или пыльно-коричневого цвета.
— Берём! — моментально сказала Вера и отложила сразу два пальтишка: одно более буроватого цвета, другое, поменьше, более сероватого.
Ну, в принципе понятно, для кого эти пальтишки. Но я внутренне не мог смириться, что дети будут носить такое.
— Послушайте! А другого чего нет? — покрутил головой я в надежде увидеть что-то ярко-малиновое или ярко-синее.
И Вера, и продавщица посмотрели на меня круглыми от удивления глазами.
— Это прекрасные пальто! — возмущённо сказала Вера. — Детям их возьмём немножко на вырост. Ходить тогда в них можно будет года полтора, или даже два. Хотя мне кажется, Алёша вытянется быстро.
Ну, раз так, значит, так, — философски подумал я, рассчитывая, что по приезде в Москву я их тотчас же переодену в румынские и югославские шмотки, которые подогнал Йоже Гале и мы не успели их распродать.
А вот дальше мы занялись подбором обуви, и уже буквально через несколько минут и Анфиса, и Алёша щеголяли в хороших добротных полусапожках, больше похожих на ботиночки, из хорошо выделанной телячьей кожи. Потом Вера выбрала им одинаковые вязаные штанишки, свитерки, точнее, кофточки, но на трёх пуговичках (не знаю, как оно у баб называется) и такие же шапочки с большими пушистыми помпончиками. Отрадно, шапочки были ярко-жёлтого цвета. И когда ребята их надели, то стали похожи на стайку цыплят. Также мы закупились для них всяким бельишком. А ещё для Анфиски прикупили фланелевое платьишко, а для Лёшки ещё кое-какую одежду на переодевание. Вера справедливо рассудила, что иметь в таком возрасте только один комплект одежды — это чревато.
И я был солидарен.
Дети при этих бесконечных примерках были очень спокойными, вели себя хорошо — не баловались и не шалили, как обычные дети их возраста. Наоборот, они чинно стояли или сидели, в зависимости от того, что им велели делать в данный момент. Мы, конечно, с ними разговаривали больше с помощью жестов, но, тем не менее, они уже кое-как начинали нас понимать. Дети вообще в этом возрасте быстро учатся. Хорошо, что в гостинице была уважаемая Евдокия Елистратовна, которая знала якутский. Вот она детям и объяснила, что они сейчас пойдут в магазин выбирать одежду и надо слушаться дядю Мулю и тётю Веру. Хоть я и считался им братом, но почему-то Евдокия Елистратовна назвала меня дядей Мулей. Ну, я был не в претензии: дядя Муля так дядя Муля, — потом попозже разберёмся.
После того, как мы выбрали одежду, настал черёд чемоданов. Ведь куда-то же нужно было всё это складывать.
— Так! Нам туда! — сказала Вера и устремилась в очередной отдел.
Со вздохом мы с детьми последовали за нею.
Если я думал, что Вера, затарившись для детей одеждой первой необходимости, на этом успокоится, то я глубоко ошибался. После покупки чемоданов мы вернулись опять в отдел с одеждой. За одним платьишком для Анфисы пошло второе, потом Вера обнаружила какой-то необыкновенный вязаный костюмчик, юбочку с каким-то карманчиком и рюшами. Я в этих детских шмотках совершенно не разбираюсь, тем более для девочек. Затем она увидела какие-то изумительные шортики для Лёши.
Шортики, на мой взгляд, были самые что ни на есть обычные, ярко-оранжевые, в коричневые какие-то то ли мишки, то ли атрофированные зайчики. И, мало того, эти шорты ещё имели лямки, которые застёгивались перехлёстом через плечи. Я вот вообще не представляю, куда можно ходить в таких шортах. И главное — зачем? Но Вера, как их увидела, буквально засветилась от счастья и сразу же отложила эти шорты, чтобы купить.
Она сразу же захотела купить ещё какие-то почти такие же шорты, но с ёлочками на карманах. Повезло, что там был лимит — одни шорты в одни руки. Она пыталась пристроить и меня, чтобы одни — в её руки, одни — в мои, но непоколебимая продавщица сразу смекнула, что мы пришли все вместе, и решила, что мы муж и жена. Поэтому она сказала категорическим тоном, что нам положены только одни шорты!
Ну, я сразу же согласился, и когда Вера начала пытаться раздуть скандал, я заступился за продавщицу и сказал, что нельзя быть такой по-мещански жадной. Вера вспыхнула, фыркнула, ответила мне что-то язвительное, но затем её взгляд упал на полки, где была детская одежда для девочек: какие-то вроде как сарафанчики. Глаза её вспыхнули инфернальным светом, а из ушей пошёл дым. Углядев какой-то абсолютно чудесный зелёный сарафанчик, она устремилась туда, совершенно забыв обо всём на свете.
Буквально через несколько минут она вытащила какую-то жуткую жуть с кружавчиками и рюшиками, а ещё с помпончиками и воланчиками. Я как взглянул на этот ужас, у меня аж круги перед глазами пошли. Но Вера безжалостно отложила это тоже.
В результате, после всех её выбранных шмоток, я шёл за ней, гружённый, как верблюд. Нет, денег мне было совершенно не жаль, но я абсолютно не понимал, зачем здесь скупать полмагазина для детей, если мы приедем в Москву и там я их одену в нормальные импортные одёжки. Тем более, тащить это всё до Москвы мне не представлялось возможности. Я и так не понимал, как все эти тюки со шкурами и мехами я дотащу до Москвы. А ведь ещё есть золотишко и скоро будут алмазы!
Но Вера посмотрела на меня скептически и сказала:
— Вот что ты кривишься, Муля! У тебя уже и так столько багажа, что ой… На один тюк будет больше — ничего страшного. Если ты не захочешь, я сама понесу.
На эти слова мне сказать в ответ было нечего, поэтому я постарался подавить мучительный вздох и отправился за ней дальше.
Наконец, мы дошли до последнего отдела — с игрушками. Вот здесь меня удивляет советский маркетинг: если в том, моём прошлом мире игрушки ставили практически перед каждым отделом, потому что пока ребёнка дотащишь до той одежды, что надо, или там до тетрадей, то он увидит все эти яркие игрушки, и двадцать пять раз с помощью истерик и нехитрых детских манипуляций обязательно заставит родителей их купить. Здесь же игрушки были в самом тёмном, в самом дальнем углу, причём даже освещение там было не настолько яркое, как в предыдущих.
