Я тогда этому сильно удивился, но потом я увидел сами игрушки и они меня очень «порадовали», в кавычках. Для мальчиков были металлические машинки. Я вспомнил, в наше время ходила ехидная поговорка о том, что, мол, он такой несчастный, потому что игрушки в детстве у него были железные… и я понял, что народное вот такое вот творчество возникло отнюдь не на пустом месте. Да даже посмотреть на эти машинки нельзя было без слёз: два каких-то несчастных грузовичка и один трактор, все металлическое, блёклое. Тащить этот кошмар на себе я вообще не представлял как, да и у ребёнка руки отвалятся.
Но Лёша, когда увидел это, у него глаза стали по пять копеек. Да, дети хоть и были голубоглазыми, но при этом разрез глаз у них всё равно был восточный, азиатский. И глаза сами по себе были не столь большими, как у европоидов. Но когда Лёша увидел машинку, его глаза стали огромными-огромными и круглыми-круглыми, как у Шрека.
Он смотрел на эти машинки, у него аж губы задрожали. Но при этом следует отметить, он не просил меня купить их, видимо, не приучены они были выпрашивать.
Я вздохнул и понял, что эти машинки придётся мне всё-таки тащить в Москву на себе.
— Ты хочешь это? — хорошо, что продавщица понимала якутский, и она перевела всё по-якутски.
Мальчик засмущался и отошёл в сторону, опустив глаза в пол. У него даже уши покраснели.
— Почему он так? — спросил я, глядя на продавщицу. — Не хочет?
— Он сказал, что вы и так на них много денег потратили, — ответила она.
— А вы можете ему перевести, что это не проблема и что мы купим всё, что он хочет из игрушек? — попросил я.
Продавщица перевела, тогда Лёша несмело подошёл к прилавку с игрушками, и посмотрел на меня вопросительно. Я кивнул и улыбнулся ему самой доброй и нежадной улыбкой. Тогда Лёша, смущённо посмотрев на самую большую машинку, подошёл к следующей, затем к следующей, и в результате показал пальцем на самую маленькую и самую некрасивую машинку, которая бы уместилась практически на ладони.
Вера посмотрела на меня и сказала:
— Какой скромный мальчик! Ты видишь, Муля? Но, ты же купишь ему вон ту большую машинку?
— Нет, Вера, — сказал я. — Большую машинку, чтобы увезти в Москву, надо нанимать отдельный ледокол, а у нас и так багаж такой, что я не знаю, как мы его весь перевезём. Поэтому я предлагаю, что сейчас мы ему купим маленькую машинку, которую он хочет, а уже в Москве у него будет столько игрушек, сколько нет даже в этом отделе суммарно.
Вера, прикинув логику моих слов, успокоилась и кивнула. Уже буквально через полсекунды вожделенная машинка была в руках у Лёши, который прижимал её к своему сердцу, словно самое дорогое в жизни.
Затем настал черёд Анфисы. Девчоночьи игрушки были чуть дальше. Мы туда подошли, но выбор там тоже был небольшой, всего два-три вида кукол. Одна была огромная, с голубыми глазами, неестественно вывернутыми руками и ногами и в тёмно-коричневом платьишке, зато с кружавчиками. Зато вторая была несоразмерно большая, в виде пупса, а вот ни рук, ни ног у неё не было, и она напоминала гипертрофированный эмбрион, но зато у неё во рту была соска.
— Какую ты хочешь? — спросил я, втайне надеясь, что она не прельстится такими монстриками.
Продавщица перевела. Анфиса посмотрела на меня и покачала головой.
— Опять стесняется? — спросил я продавщицу.
— Нет, не стесняется. — усмехнулась продавщица, — Она говорит, что такие куклы стоят много денег, она не зарабатывает денег, поэтому она купить себе не может.
— Скажите ей, что это будет подарок от брата.
Продавщица перевела, и Анфиса на меня посмотрела испытывающим взглядом и что-то сказала.
— Что она говорит? — нетерпеливо спросил я.
— Она говорит, что если вы ей дарите подарок, то и она должна вам подарить подарок в ответ, но у неё нет подарка, и нет денег. Поэтому она принять от вас подарок не может.
Я засмеялся от такой немудрёной детской логики и попросил продавщицу:
— Ещё раз скажите Анфисе, что я старший брат и у нас принято, чтобы старший брат дарил младшей сестре подарок. Вот когда она вырастет, а я стану стареньким, тогда уже она в ответ подарит подарок мне. Это справедливо. Так что пусть выбирает куклу, и мы её купим.
Продавщица перевела и улыбнулась. Анфиска похлопала глазами и опять что-то прощебетала на якутском языке.
— Она спросила, можно ли ей выбрать не куклу, а зайчика.
Я кивнул:
— Конечно, можно.
И Анфиса с радостным полувсхлипом-полувизгом бросилась к прилавку и схватила синего плюшевого зайца. Точнее, это был даже какой-то не плюш, а какой-то прапредок плюша, небольшой, скорее всего валяный, сильно похожий на валенок, только тёмно-синего цвета. Но Анфиса была столь счастлива, прижимая это уродство к своей груди, что у меня дрогнула бы рука, если бы я его не купил. Хочет она играться таким уродцем — пусть играется.
Я с удовольствием оплатил игрушки детям. Также мы им купили альбомы и цветные карандаши. К сожалению, фломастеров в продаже не было, а от пластилина меня категорически отговорила Вера, потому что по её аргументации отмывать комнату гостиницы от пластилина она не будет, а буду я. Но я тоже не собирался заниматься клинингом, поэтому вопрос с пластилином категорически отпал.
Затарившись по самое не могу, гружёный, словно верблюд, я понуро шёл к нашему отелю. Вера вела за руки обоих детей и что-то весело им щебетала, причём, что интересно, дети отвечали ей, но на якутском языке. Как они, не зная русский и якутский языки, умудрялись понимать друг друга — я не представлял совершенно.
И тут я вдруг увидел вывеску: «Кафе-мороженое».
— Стойте! — крикнул я так, что все испуганно оглянулись. — Давайте зайдём и купим мороженое!
— Отличная идея, — обрадовалась Вера и даже в ладоши зашлопала (ей вся эта суета ужасно нравилась). — Я как раз устала ходить. Эти туфли мне немного жмут, поэтому я только за!
— Думаю, дети тоже не откажутся от мороженого.
— Ты считаешь, что они его хоть раз в жизни ели? — усмехнулась Вера.
— Ну, значит, попробуют в первый раз. Мне кажется, для них сейчас всё будет в первый раз.
Так, весело болтая, мы зашли в помещение.
За столиками сидело не так уж и много людей: какая-то молодая мамочка с двумя близнецами, которые постоянно капризничали. Дородная бабушка с лунообразным лицом и толстой маленькой внучкой. Пожилая пара пенсионеров, которые явно зашли чуть передохнуть.
А вот за крайним столиком сидел человек, при виде которого я меня сильнее забилось сердце…
Глава 10
— Валентина? — удивился я.
Вера тоже была изрядно шокирована этой встречей. От удивления у неё аж, как говорится, «челюсть отвисла» и глаза стали практически по пять копеек:
— Ого! — протянула она, во все глаза рассматривая Валентину, затем взглянула на её стол и вдруг заразительно рассмеялась.
Невольно и у меня рот растянулся до ушей.
И действительно, Валентина сидела за столиком в кафе-столовой и с аппетитом наворачивала пельмени. Перед нею стояло аж три тарелки с пельменями, два стакана сметаны, какой-то салатик, стакан компота и большое блюдо со сдобными, щедро посыпанными сахаром, булочками.
При виде нас у Валентины тоже «отвисла челюсть», и она так и сидела, пытаясь прийти в себя, и даже не обращала внимания, как из наколотого на вилку пельменя скапывает сметана прямо на стол.
— Муля? — закашлялась она, могучим усилием воли проглотила еду и тут же схватила стакан с компотом и жадно к нему припала.
Пока она пила, мы с Верой ждали. Дети, Алёша и Анфиса, уже чинно сидели рядышком за соседним столиком. Они искоса рассматривали всё вокруг, бросая застенчивые любопытные взгляды то на Валентину, то на нас с Верой.
— Давайте закажем мороженое, — радушно предложил я, чтобы заполнить неловкую паузу и дать Валентине время откашляться, — Вера, ты какое будешь? Валентина, тебе тоже заказывать? Хотя здесь, скорей всего, только один вид…
