— Какая ерунда! — засмеялась Валентина, — у меня с собой вон целый чемодан вещей. Я оставлю тебе их все, Вера! Ну, кроме исподнего белья, конечно же. Так что забирай и пользуйся. Мы с тобой практически одного роста, и ты даже похудее. Ну что, если захочешь — перешьёшь. У меня вещи все добротные, отец по знакомству доставал.
— Правильно, Валентина, правильно, — кивнул я и, чтобы подсластить ей пилюлю, сказал, — Когда мы вернёмся в Москву, я тебе пару шмоточек, которые Йоже Гале привёз из Югославии, презентую.
— Вот и славненько! — захлопала от радости Валентина, — Спасибо, Мулчка!
Вера так обрадовалась, что аж прослезилась и бросилась Валентине на грудь. Девочки захихикали, зашептались, что-то там начали секретное обсуждать и побежали рассматривать из чемодана вещи Валентины.
Ну вот, уже какая гора с плеч, — подумал я. — Не надо думать, где брать билет для Валентины. Вера здесь остаётся, чемодан Валентины тоже будет опустошён, и туда можно будет положить вещи детей. Ну, в принципе всё нормально. За детей мы прямо на месте уже доплатим, и, в принципе, детские билеты всегда дополнительно взять можно.
А по приезде домой меня встречала хмурая Дуся. И хотя она страшно мне обрадовалась, но виду не подала, всплеснула руками и сказала озабоченным голосом:
— Модест Фёдорович уехал! Я так просила его остаться, дождаться тебя, но он всё равно уехал!
Ну вот, начинается… И это она ещё про детей Адиякова не знает (я отвёз их к Мише Пуговкину на квартиру в Котельнической. Думаю, прежде нужно Мулиного отца как-то морально подготовить. Я хотел привести его к детям, а дальше пусть он сам с Надеждой Петровной разбирается).
— Дуся! — начал успокаивать я, поглядывая украдкой на часы, ведь с Мишей я договорился, что привезу Адиякова в течение двух часов, но вижу, что категорически не успеваю. — Сама пойми, мы же давно с ним говорили, и взяли ему билет, и всё остальное. Зачем бы он меня ждал? Тем более что я мог и задержаться в Якутии. А там бы начались морозы. В конце концов, я бы мог и через год приехать. Всё может быть, а разрешение на выезд за границу сегодня могут дать, а завтра и отозвать могут. Нет, нет, Дуся, это всё опасно. Поэтому, когда только у него появилась возможность, он правильно сделал, что уехал, тем более тётя Лиза там ждёт.
— Всё это так, — вздохнула Дуся. — Ну как же теперь мы без него будем?
Она всхлипнула.
— Тише, Дуся, тише, — попытался успокоить я её. — Я тебе там из Якутии хороших подарков привёз.
— Погоди ты, Муля, с подарками, — покачала головой Дуся, — Модест Фёдорович тебе кое-что оставил.
— Что именно? — удивился я. — В принципе, он вообще всё оставил? С собой-то, может, забрал только какие-то личные вещи.
— Нет, нет, он вот что тебе оставил. Просил передать.
Она вытащила откуда-то из потайного кармана, сложенные вчетверо листочки, протянула мне. Я развернул записку. Там было написано:
«Муленька, сын! Я уезжаю в Югославию. Сердце рвётся на части. Не знаю, встретимся ли мы с тобой ещё хоть раз в этой жизни, но очень надеюсь, что встретимся. Также надеюсь, что я там приживусь, и всё будет хорошо. За Машеньку не беспокойся. Я оставил ей денег (через Трофимова). Это мой старый друг и соратник, и он обещал присмотреть за ней, когда она родит ребёнка. Хоть это и не мой ребёнок, но тем не менее бросать её просто так будет нехорошо. Ты тоже за ней иногда присматривай, Муля, если она к тебе обратится за помощью. Что уж, сын, не откажи ей. И ещё: всё, что у меня есть, я оставляю тебе. И сберкнижку, и все мои накопления. Ну, кроме того, я тебе оставляю, сын, самое главное, что есть у меня. Там, в шкафу, на самом заднем ящике есть щель. Аккуратно поддень её и вытащи оттуда тетрадь. Это самое ценное, что у меня есть, и оно теперь отныне твоё. Пользуйся им умело, и я думаю, что оно тебе очень пригодится. Крепко обнимаю и целую. Твой отец, Бубнов М. Ф.».
Я прочитал и аж сердце сжалось.
Даже не думал, что так привяжусь к этому человеку.
Но как бы там ни было, любопытство победило и я, не откладывая в долгий ящик, отправился искать то, что оставил мне предусмотрительный Модест Фёдорович.
Когда я с невероятными усилиями всё-таки вытащил пухлую тетрадь из узкой щели и раскрыл её на первой странице — глаза у меня полезли на лоб: там, на всю страницу было написано крупным каллиграфическим почерком:
«Алкилирование бензола пропиленом в присутствии ряда фосфорных кислот, содержащих фтор и фтористый бор».
Глава 11
А потом грянул Армагеддон…
Нет, поначалу всё было чинно-благородно. Сперва мы с Дусей сели пить чай. Ну это она так сказала «пить чай». На самом деле там стол аж ломился от еды. Видно, что Дуся меня ждала. Здесь был и наваристый борщ с мозговой косточкой и такой густой от свеклы и капусты, что аж ложка стояла. И тушенная с мясом картошка, с золотистой корочкой и ароматной подливой, и сочные котлеты (причём двух видов, рыбные и обычные), и любимое Дусино рагу с кроликом и зелёным горошком, и пару салатов, и пироги с начинкой трёх видов: с рыбой, с печёнкой и с капустой…
В общем, наготовилась Дуся, прямо как на свадьбу.
О чём я ей так и сказал.
— А ты разве не подженился? — с подозрением спросила Дуся, прищурив глаза, — Верка-то не зря же за тобой аж до Якутии увязалась. Я и подумала, что вы вдвоём сюда вернётесь…
— Ой, Дуся, — рассмеялся я, — знала бы ты, за кого там наша Верка замуж выскочила!
И я рассказал ей о якутском женихе, славном Еремее Данилыче.
— И правильно сделала, — вдруг абсолютно серьёзно сказала Дуся. — Зря смеёшься, Муля.
— Да ладно! — не поверил ей я, — сама подумай, что её там, в захолустье этом, ждёт?
— А здесь её что ждёт? — сердито парировала Дуся, — одинокая старость в общежитии для ткачих?
— Ну… — замялся я, не в силах подобрать аргумент для возражения.
— Вот то-то же! — удовлетворённо констатировала Дуся. — Здесь её и замуж никто не возьмёт. Вон девок молодых да ладных сколько много. А зато там она — московская актриса. Никто и проверять не будет, что она тут по кабакам всю молодость ноги задирала. Актриса и актриса. Да ещё и русская к тому же. Знаешь, какой этому директору гостиницы сразу почёт и уважение будут? И я уверена, что у него там своя квартира есть. Или дом. Так что ей всяко лучше там жить будет. Ещё и ребёночка от него родить успеет…
Я слушал и понимал, что Дуся-то полностью права.
— Хотя трудно ей будет в таком возрасте с ребёночком-то, — вздохнула Дуся, — детей лучше по молодости заводить, когда сил много и башка ещё дурная… Намучится она с ним, с ребятёнком-то… попробуй ещё общий язык найди, когда разница в возрасте между матерью и дитём большая.
— Да нет же, Дуся, Вера с детьми умеет. Вон с Алёшей и Анфисой очень даже хорошо поладила, — брякнул я и прикусил язык, но было уже поздно.
— С Алёшей и Анфисой? — прошлась по мне рентгеновским взглядом Дуся, — а это ещё кто?
Я сделал вид, что полностью увлечён рагу с горошком, и больше меня на всём белом свете ничего не интересует. Но Дуся не была бы Дусей, если бы не умела расколоть любого, даже самого крепкого партизана:
— Муля! — сердито воскликнула она, и даже блюдо с рагу отодвинула от меня подальше, — я, кажется, тебе конкретный вопрос задала. Отвечай давай и не выкручивайся!
— Да так, были там детишки… — с невинным видом отмахнулся я, словно вопрос малосущественный, но Дуся просканировала меня рентгеновским взглядом и свирепо сказала:
— Что за детишки, Муля? — и отодвинула тарелку с пирогами и даже мою тарелку, с которой я ел ещё дальше. — Признавайся!
Пришлось всё рассказывать, иначе же не отцепится.
— Да-а-а-а-а… — ошалело вытаращилась на меня Дуся, — а я вот сразу поняла, что гнилой он человек, Адияков этот. Извини, Муля, что про твоего родного отца такое говорю, но ты всё равно в деда пошёл, в покойного Петра Яковлевича, так что, надеюсь, дурная кровь не передалась…
