Однако в новой системе не оказалось того, что обычно называется «засадой».
Светило системы представляло собой ещё один коричневый карлик с температурой около двух тысяч градусов, вокруг которого крутилось всего четыре планеты. Две обычного типа, потерявшие или же не имевшие плотной атмосферы, размером с Венеру Солнечной системы, одна – газовый гигант, окружённый десятками газовых шаров поменьше, и последняя, точнее, ближайшая к звезде, преподнесла сюрприз.
Впрочем, и громадный псевдо-Сатурн здесь тоже оказался необычным объектом, так как практически все его спутники представляли собой газожидкостные сферы диаметром от сотни до тысячи километров. Ядра их были водяными или ледяными и не имели чётких границ между ядром и атмосферой. По мере спуска в глубины сфер газы (азот, кислород, гелий, аммиак, водяной пар) становились плотнее, но даже при достижении плотности фазового перехода не сразу становились твёрдыми. Вероятно, срабатывали какие-то местные законы физики. Естественно, эксперты заговорили об искусственности спутников, что обрадовало молодёжный состав экспедиции. Поле для изучения феноменов системы представлялось очень большим.
Но ближайшая к звезде планета оказалась ещё феноменальнее, и космолётчики тотчас же обратили внимание на неё.
В первую очередь, планета имела необычную форму – гладкого эллипсоида (материал которого издали отсвечивал серебром, несмотря на густой поток багрового света звезды), покрытого кольцевыми структурами таких удивительных форм, что язык не поворачивался называть их естественными реалиями.
Ещё большее удивление вызывал тот факт, что эти реалии (готика, доведённая до нечеловеческого гротеска, по выражению Архипа) окружали ровные и плоские, как стол, участки поверхности планеты, из-за чего её эллипсоид усеивали кляксы неведомой прозрачной субстанции, напоминающей лёд или хрусталь с чёрными прожилками внутри. При взгляде на эллипсоид создавалось впечатление, что на его поверхность выпал из космоса редкий дождь, гигантские капли которого разбились о твёрдую оболочку, образовав плоские звёздчатые всплески, сохранившие форму.
Разумеется, исследователи развили тему, заговорив об искусственных ландшафтах планеты-яйца, требуя от руководства немедленно начать процедуры изучения. Антон в их хоре не услышал голоса Никиты и даже мимолётно забеспокоился о самочувствии молодого оператора. Вероятно, Голенев предупредил парня о возможных последствиях его излишней активности там, где проявлять её не стоило. «Что ж, – пришла мысль, – пусть учится сдерживаться».
Антон хотел связаться с молодым оператором по личной линии, но сдержался. Ещё больше ему хотелось выяснить настроение Олеандры, а также Дарьи, начавшей избегать его, что стало заметно, однако и с ними не хотелось выяснять отношения. Хотя ни в чём виноват Лихов и не был.
Волна дронов разбежалась по системе.
Эксперты разбились на группы, управлявшие своим беспилотным аппаратом, приникая к виомам связи.
Через два часа Стоум выдал людям свои выводы, из которых вырисовывалась следующая картина.
Никаких искусственных сооружений, ни разрушенных, ни целых, обнаружить не удалось, если не считать таковым эллипсоид ближайшего спутника звезды. Возможно, все газоледяные сгустки, окружавшие единственную газовую планету, и являлись остатками твёрдых тел, прямых доказательств этому тоже найти не удалось. Эксперты экспедиции разделились на два лагеря, каждый со своим мнением. Один (Лог-Логин, Майя и Артур Варакин) видел в газовых шарах зародыши для создания новых объектов, второй (Бартош, Сандро Лем и Магдалина Леонова, второй навигатор корвета и дипломированный ксенопсихолог) за то, что все тридцать три шара – столько их насчитал Стоум – представляют собой остатки взорванных искусственных спутников.
Антон больше склонялся к первому варианту, однако объявлять своё отношение к нему не торопился. Было интересно слушать дебаты учёной братии, приводящей разные аргументы в пользу своих идей. Особенно запомнился ему последний перед спуском на яйцепланету спор спутников, в котором участвовали и члены экипажа.
Никита и в нём не принимал участия, подтвердив тем самым мысль Антона о получении предупреждения от капитана.
Спор завёл сам Лог-Логин, заговорив с компьютером, когда тот показал снимки «готики», кольцами окружавшей плоские днища в центрах разбившихся капель.
– Как ты оцениваешь эту геометрию? – спросил руководитель научной группы.
Стоум сделал солидную паузу, словно человек, долго размышлявший над сложными житейскими проблемами.
– Если принять как данность концепцию искусственного создания кольцевых структур, то их владельцы представляют собой разум негуманоидного типа.
– Согласен, – сказал Архип.
– А я нет! – заявил Бартош. – По каким критериям вы определили негуманоидность структур? Что это вообще такое? В космосе много объектов, которые выглядят как созданные искусственно, однако никто не говорит об их негуманоидности.
– Извините, друг Бартош… – начал компьютер.
– Подожди, Стоум, – остановил его Архип. – Ты правильно сделал оговорку, сказав «если». То есть если те кратеры с ломаными валами можно принять за искусственные сооружения. Да, они и в самом деле выглядят необычно, и шанс искусственности к параметру естественности можно приравнять, наверно, как пятьдесят на пятьдесят.
– Я не об этом, при чём тут негуманоиды? Вы хотите сказать, что кольца созданы не людьми?
– Ни один образец человеческого искусства, – заговорил Стоум своим мягким выразительным голосом, – или трансформная механика не имеют явно выраженного налёта нелинейной готики. Даже самые известные земные сооружения типа собора Нотр-Дам и Святого Семейства. Разумеется, я опираюсь только на человеческие отзывы, отзывы специалистов. Готика южноазиатских строений являет собой геометрию хищников. И это не мой вывод. Здесь же все композиции и переходы, кстати, отнюдь не фрактальных форм создают общий психологический фон угрозы. Вы этого не почувствовали?
Антон вдруг поймал себя на мысли, что Стоум действительно оценивает состояние всех присутствующих на борту пассажиров не просто как собеседник, а как система, считывающая эмоции людей ради их же защиты. Компьютер ничего не выдумывал.
Бартош хмыкнул:
– Надо посмотреть своими глазами… Архип Владиленович, а вы по каким критериям оцениваете негуманскую архитектуру?
– По таким же, что и вы, Бартош Карлович, – весело отозвался учёный. – Мы оба учились у одного и того же мастера – Всеволода Шапиро. А он всегда давал точные формулировки своим теориям и личностным оценкам. Правда, я с ним не всегда соглашался.
– По каким темам?
– Это долгая история, – сказал Антон. – Нет времени. Я отвечу коротко: Всеволод считал человечество самым хищным из отрядов разума, населивших Вселенную с момента Фазового Перехода.
– Какого перехода? – послышался озадаченный голос Щёголева.
– У нас в ходу сложившийся стереотип под названием Большой Взрыв.
– При чём тут переход?
– Минуту, парни, – сказал Антон, видя, что дискуссия отклоняется от реальности, – не теряйте времени, о Большом Взрыве и мнениях Шапиро поговорим позже. Прошу всех закончить расчёты. Перед тем как покинуть этот чудесный уголок скопления, мы прогуляемся по объекту…
– Можно я дам имя? – послышался неуверенный голос Никиты.
Антон усмехнулся:
– Валяй.
– Круглый Куб.
Раздался смех.
Судя по реакции Голенева (Лихов видел его, прохаживающегося по рубке), он тоже улыбался.
– Не поняла смысла, – проговорила Майя. – Где ты увидел круглый куб? Это что, прикол?
– Нет, просто в голову пришло, – смущённо ответил оператор.
Смех вспыхнул с новой силой.
Обещанная экспедиция к странной планете, название которой предложил Никита, состоялась через полчаса.
Полетели снова двумя группами на двух катерах: с Антоном пятеро, с Архипом шестеро.
Его «големом» управлял гордый своей миссией Никита. Каким бы невыдержанным на язык оператор технических систем ни был, специалистом он являлся отменным.
