В дверь просунулся молодой Сабо.
— Есть.
— Так неси их сюда. Объединим усилия!
— Вам скажут, что данные — мусор, они не отражают, и вообще народное, то есть контрабандистское достояние, не зависит от глупых цифр. Мир, данный нам в ощущениях: когда контрабандисту хорошо, не надо убеждать его в обратном.
— Что ты предлагаешь?
— Я предлагаю дождаться первого инцидента, когда судно из-за помех не прибудет вовремя, раздуть историю по максимуму и показать пальцем на виновных. Пусть люди сами думают, как выскочить из-под подозрений. А кто не спрятался, я не виноват. Назначишь одного виновного, остальные разбегутся.
— Интересно, — нахмурился Ангелос. — Мне нравится. А что это должен быть за инцидент?
— Этого я не знаю. Надо смотреть вашу специфику. У нас бы сыграла несвоевременная доставка лекарства или сгенерированной крови.
— Да, ребят, вы свернуты на здоровье.
— Я знаю. Заметь, я не пиарщик, я понятия не имею, как это должно делаться. Что-нибудь символическое? Что для вас будет важнее? Рог священного быка опоздал к открытию плотины?
— Прекрати издеваться, найдем что. Но я понял. И, знаешь, я думаю, эта блестящая идея принадлежит мне. Полностью, от первого до последнего слова. Только я, как великий знаток региона, смог урегулировать проблему в кратчайшие сроки. Ты согласен со мной? Вадим?
— Да, абсолютно. А чтобы я не смог поставить твою экспертизу под сомнение, нас с Корсаком надо срочно отправить домой. Чтобы эта идея пришла тебе в голову в наше отсутствие. В результате размышлений в тишине.
— Да? А как же таннат?
— Придется нам обойтись. Мы будем сидеть дома и тосковать по солнцу, мягкому вкусу и чему там еще?
Вадим подхватил бутылку и уставился на этикетку:
— Нотам черной смородины и аромату кожи.
— Какой еще кожи? Чьей? — Ангелос отобрал у Вадима бутылку. — Да, действительно, кожа. Кожа-рожа, нет тут такого, напридумывают ерунды, потом люди пугаются. В общем, я решил. Езжайте в свои снега.
— У нас пока только листья желтые.
— Это одно и то же. Наливаем по последней и катитесь.
* * *
Ко второй половине сентября потоки студентов стали более упорядоченными, а мероприятия сместили фокус с организационых и терапевтичных на академичные и сплачивающие, прием новых студентов окончательно завершился, и все более-менее устаканилось.
Баклан благополучно перешел в кейтеринг и забил для себя на следующие недели по два вечерних заказа и один воскресный. По часам должно было получиться нормально, не хуже, чем в баре, а сегодня он был вообще свободен. Донес себя до лекции по теории принятия решений, чуть не умер там от тоски, но всё тщательно записал. Лучше все-таки ходить самому, конспекты Самсона — не панацея. Довольный собой, рано вернулся в общагу, постирал и высушил постельное белье. На удивление ажиотаж вокруг модной сушки еще не спал, и народ из других корпусов ежедневно умолял разрешить им прикоснуться к экспериментальному устройству. Их прачечные карточки за пределами своих корпусов не работали, поэтому в общаге царил сложный многоступенчатый бартер. Но в любом случае это даже рядом не стояло с историей вокруг пены и сломанной ноги Коркина с последующим выкладыванием тела.
Шанкс был очарован результатом вмешательства художников: к моменту, когда он вернулся из клиники, в душ уже никто не лез, потому что все остались снаружи — слушать лекцию декораторов о возможностях преображения силиконовой куклы. Шанкс застал самый конец, но успел снять фотку для отчета перед Аглаей о проведении культурного мероприятия. Он, помнится, собирался сделать что-то вместе с Бакланом и Рицем, но в результате заездил их так, что было неудобно обращаться еще и с культурой. А тут мероприятие само себя провело.
Декораторы были польщены вниманием и обещали зайти снова, рассказать про фальшивые бутылки и ножи. Когда прибыли хозслужбы, чтобы уничтожить проклятую пену, Шанкс был уверен, что справился с кризисом как нельзя лучше.
А Баклан грустил, что был занят и не увидел ни пенного Больеша, ни душевой инсталляции, но везде не успеть. Когда он вернулся в комнату с чистым бельем, там сидел один Риц и мучил планшет. Но на Баклана отреагировал живо.
— О, белье! Чего это ты вдруг решил?
— Понимаешь, — проникновенно сказал Баклан. — Каждый парень знает это чувство: когда постелешь свежее постельное и понимаешь, что следующие полгода будешь спать на чистом.
Риц проржался и сказал, что он тоже организует себе чистые полгода и начал снимать наволочку.
— Да ты стайный! — обрадовался Баклан.
— А то! — не стал отрицать Риц. — Еще как. Особенно когда такая аргументация.
Тут явился Дима и присоединился к бельевому флешмобу. А там и время ужина подошло.
На входе в столовую поставили большую корзину с яблоками и разрешили брать по два и с собой.
— Что это вдруг? — цапнул яблоко Риц. — О, хорошее, вкусное. А пироги будут?
— Время урожая, — басом ответил работник столовой. — Пироги будут позже, эти надо так есть.
— Они какие-то особенные?
— Просто мягкие. Это Штрифель, — объяснил повар.
— Осеннее полосатое, — заспорил Баклан.
— Штрифель.
— Осеннее полосатое.
— Не спорьте, это одно и то же, — сверился с сетью Дима.
— Ладно, — согласился повар. — Раз вы открыли мне глаза, можете взять по три.
— Спасибо! — парни распихали яблоки по карманам.
— Я чувствую, что ограбил сад, — задумчиво проговорил Баклан.
— А ты его грабил когда-нибудь? — заинтересовался Риц.
— Нет, но слышал, что так делали. Традиционное летнее развлечение в нашей полосе.
— А зачем?
— Для острых ощущений, я полагаю. Кому нужны немытые незрелые яблоки, да еще на деревьях?
— Какие у тебя проблемы с деревьями? — удивился Дима. — Ты же лазишь, как обезьяна? Вот если я полезу, возможно всякое.
— Думаешь, дерево сломается?
— Скорее я сломаюсь, когда упаду. В любом случае хорошо, что никуда лазить не надо, всё спелое и мытое, лежит себе в корзинке.
— Но не утрачиваем ли мы способность к добыванию еды?
— Ни в коем случае, я сегодня добыл зарплату, а от нее до еды рукой подать, — подключился Риц. — Мне понравилось то место, куда ты нас возил. Может, еще раз съездим на денек?
— Если в субботу, то можно, я свободен.
— Я тоже, — подал голос Баклан. — И Макса возьмем, он с семьей хотел. Там вроде есть что-то для детей. И можно еще кого-нибудь позвать. Что у тебя с Хмарью? Возьмем их с Олич?
— Ничего у меня с Хмарью, — нахмурился Риц. — Олич можешь взять.
— Но она идет только в комплекте с Хмарью. Ну или мне так кажется.
Риц закатил глаза.
Разговор от яблок свернул куда-то не туда, и Дима попытался вырулить обратно.
— Как у вас сложно. Мне вот звать некого.
— Дим, это потому что ты слишком много работаешь. Завалил себя чужими корпоративами и свадьбами, когда ты только учиться успеваешь? Я тут видел вашу стойку в библиотеке, там же ум за разум заходит. Какое-то миметическое желание, акторно-сетевая теория, и это всё на первый семестр.
— Это, между прочим, глубоко практические вещи. Вот я тебе про гребешков расскажу!
— Гребешки — это про желание?
— Это из акторно-сетевой теории.
— Нет, мне про желание! — потребовал Баклан.
— Ну чего вы тут застряли⁈ — возмутился Центурион, который устал ждать своей очереди к яблокам.
— Мы, уважаемый Центурионище, повышаем культурный уровень, присоединяйтесь, — ласково ответил Баклан.
Дима и Риц фыркнули, памятуя, как Центурион относится к версиям собственного имени. Но, на удивление, Центурион на реплику Баклана никак не отреагировал, протолкался к яблокам, положил одно на поднос и отправился за горячим.
— Какой-то он мирный сегодня, — задумчиво прокомментировал Риц.
— А чего б ему злиться? — улыбнулся Баклан. — Видел списки? Он в Студсовет прошел. У него праздник.
Глава 17
— Да ты что? — воскликнули мы с Димой.
