— Это Арбат, — пояснил Николай Иванович. — Главная торговая дорога Москвы была. Он уже значительно позже стал дворянским… Речка в овраге течёт или низкие берега у неё?
— Речка не широка, а течёт внизу, берега обрывистые. Скорее, овраг.
— Значит, Сивка. А ну-ка: какого цвета стены Кремля?
Я задумалась, напрягая мысленное зрение, но ничего необычного не заметила. Пожала плечами:
— Красные.
Николай Иванович кивнул.
— Конец пятнадцатого — середина шестнадцатого века — что ты описываешь. В огороде что растёт? — спросил он азартно.
— Огурцы, — ответила я влёт.
У меня эта грядка огуречная так и маячила перед глазами. И я всё удивлялась, какие плети жалкие: короткие, с мелкими, полузасохшими листьями, но плоды на них были. Плети гороха — тоже короткие, по земле стелются, подсыхают уже. Такой же сухой и невзрачной выглядела ботва репы на соседней грядке, а репа прямо из земли выпирала — крупная, жёлтая! Должно быть, август? Несколько грядок были пустые и совсем сухие: видно, урожай с них собрали. А в отдалении — густая зелень — не разглядишь. Пополам с сорняками. Может, морковь, а может, и петрушка. Рассказала.
— А картошка-то? — удивился товарищ Бродов. — Неужели картошки нет?!
Я смутилась. Какой огород без картошки! Но нету. Зря я затеяла эту игру: ничего-то я толком не умею разглядеть! Честно созналась:
— Не вижу. Но они ж купцы, богатые. Так просто грядки сажали, не для прокорма, — постаралась я оправдаться.
Николай Иванович весело хмыкнул и сказал непонятное:
— Два века ещё до картошки! Давай дальше!
Дальше я представила, как по улице идут навстречу друг другу красивый синеглазый мужчина, похожий на артиста Столярова, только очень уж загорелый, в нарядном красном кафтане, и девушка в длинном красном сарафане. На улице много народу и все — нарядные: какой-то большой праздник. Лето. Мужчина и девушка впервые видели друг друга. Она была дочерью богатого купца с той дороги, что не стала ещё улицей, а он — тоже купец, но ему дали приказ — какой-то «посольский» приказ. По этому приказу он побывал в дальних странствиях и только что вернулся…
«Кино про любовь» я бы товарищу Бродову ни за что не стала пересказывать, хоть бы он пытал меня.
— Посольский приказ, — выдавила я непонятное словосочетание. — Купец приехал из дальних стран, привёз тайные сведения и докладывает прямо царю. Царь доволен, одаривает купца…
Я опять глянула на Николая Ивановича. Его глаза цвета военной формы — впервые обратила внимание на цвет глаз товарища Бродова! — расширились и сверкали.
— Ты знаешь, что такое «Посольский приказ»? — спросил он быстро.
— Нет, — легко созналась я.
— Какие тайные сведения? — продолжился допрос.
— Не знаю. Он приехал с востока. Ой, нет, с юга… Из жарких стран. Может, из Индии. Или… где-то там.
Мои познания в географии на этом заканчивались. Я видела мысленным взором карту, но не названия стран.
— Что же он узнал?
— Как живут люди, что хотят покупать, чем готовы торговать. Какие слабости у местных правителей. Иностранных купцов он там повстречал, из Европы… Кто с кем воюет там тоже… Потом он стал здесь принимать иноземных послов, договариваться с ними — тоже по приказу царя, по посольскому. Это его служба…
Я совершенно выдохлась. Я слабо соображала, что говорю.
— Браво! — приглушённо, но с энтузиазмом произнёс Николай Иванович. — Не устала, Тая?
— Устала, — ответила я честно.
— Хорошо, остановимся. Отдыхай!
Я не поняла, можно ли отпустить живые картины, владевшие моим воображением, или надо пока удерживать их, чтобы мы потом вернулись к исследованию. Я сидела, вцепившись обеими руками в края лавочки. Николай Иванович накрыл мою руку своей ладонью и ободряюще сжал.
— Молодец, Тая! Хватит, отдыхай.
Яркие картинки и так уже стали блёкнуть перед глазами.
— Николай Иванович, что со мной случилось? — прошептала я на всякий случай, хотя, в общем, догадывалась.
— Ты видела Москву шестнадцатого века. И скажем так, стратегическую разведку Ивана Грозного.
— Почему?.. Как?
— Это называется «ясновидение прошлого». Это — редкий дар. Мы потом попросим специалистов, и они тебе как следует разъяснят. Хорошо?
Молодой стратегический разведчик Столяров и купеческая дочь уже поженились и радостно ставили на будущем Арбате самый высокий и красивый терем…
— Николай Иванович, вы и про древнюю Москву столько знаете! — сказала я, стараясь подавить новый приступ внезапной мечтательности и вернуться в нынешнюю действительность.
Он усмехнулся:
— У Москвы много загадок.
Вроде бы и невпопад ответил, но мне остро захотелось тоже прикоснуться к тайнам и загадкам Москвы — её переулков, старых зданий, башен и подземелий…
— Что ж, Тася, дальше пойдём?
— Да!
Я вскочила с лавочки первая и не стала досматривать, как мои герой и героиня рассаживают по лавкам своих ребятишек — мал мала меньше, и как героиня рассказывает им увлекательные сказки, сочиняя на ходу, и как послушать её собираются дети и взрослые со всей длинной улицы — теперь гораздо более обжитой…
Погода постепенно портилась: небо затягивала всё более плотная серая пелена, потянуло сырым и холодным ветром. Я поёжилась. От Николая Ивановича это не укрылось.
— Замёрзла? Может быть, вернёмся?
Уже?! Мы сейчас войдём в метро, доедем до «Дворца Советов», и на этом прогулка завершится? Я только начала по-настоящему знакомиться с городом, который уже люблю. А вдруг товарищ Бродов так деликатно даёт понять, что его время, отведённое мне, закончилось? У него куча других дел.
Я растерялась лишь на мгновение, а потом нашла отличный выход:
— Николай Иванович, если вам уже некогда, я могу одна ещё погулять. Я, честное слово, не потеряюсь! Я же знаю адрес, и станцию метро, и дорогу запомнила. Я в Ленинграде везде ходила одна, не бойтесь!
Николай Иванович делано проворчал:
— Конечно, ты всё можешь сама. Надоело таскаться со старым дедом по пыльным закоулкам?
Товарищ Бродов шутит? Вот неожиданность! Я осторожно улыбнулась. В действительности, если он сейчас оставит меня в городе одну, я огорчусь. В стенах Лаборатории я побаивалась руководителя и сторонилась по возможности, но бродить с ним «куда ноги несут» оказалось легко, спокойно и ужасно интересно. Как бы выразить свою мысль, чтобы не вышло подхалимажа? И я сказала — серьёзно, потому что отвечать шуткой на шутку не умела:
— Мне не надоело. Я просто подумала: у вас время вышло.
Николай Иванович посмотрел на свои часы.
— Я же сказал, что у меня свободны полдня. Они ещё не прошли.
— Тогда, если можно…
— Можно. Идём!
Мы уже начали подниматься по улице Горького, когда зазвучали позывные из репродуктора. Вместе с другими прохожими мы подошли послушать сводку.
На фронтах в этот день царило относительное равновесие: ни значительных отступлений, ни крупных прорывов. Повсюду — тяжёлые, ожесточённые бои. И хоть наши войска несут такие потери, что страшно представить, а всё же невольно вздыхаешь с облегчением, когда знаешь, что ни один город сегодня не сдан. Правда, Николай Иванович с непонятным мне скепсисом повел бровью, как будто не слишком поверил сводке. Я собралась «подслушать» его мысли, однако он быстро закрылся — уж это он умел мастерски. Я же не могла себе представить, в чём Советское информбюро могло бы нас, граждан, обмануть и, главное, с какой целью.
Улица Горького выглядела такой цельной в своей торжественности и современности. Николай Иванович упомянул, как двигали дома, чтобы расширить улицу, но ничего не прибавил и шёл дальше молча: крутой подъём давался не так уж легко. Я не тревожила его расспросами, но короткая эта история так поразила моё воображение, что я, осматриваясь, самостоятельно рисовала себе удивительную картину.
Заглянули в Елисеевский. В такой же магазин, похожий на дворец или театр, меня водила соседка… Давно… Ещё в Ленинграде… Неясная грусть на меня навалилась, но я поспешила стряхнуть наваждение… Сейчас полки и витрины-прилавки гастронома № 1 были странно пусты — как в нашем райцентре. Стояли длинные очереди — отоваривать продталоны. Николай Иванович велел мне подождать, никуда не отходя, и скрылся за неприметной дверью в углу торгового зала. Появился он оттуда с бумажным пакетом, из которого вкусно пахло свежим хлебом. Он отдал пакет мне, и оказалось, что там, помимо двух булок, стоит бутылка молока. Роскошь! За молоко и на рынке, по взвинченным ценам, люди, говорят, давятся.
