— Всё на этом. Николай Иванович запретил проводить воздействие. В следующий раз попросим, чтобы кто-то из операторов обеспечил прикрытие, тогда, думаю, доведём дело до конца.
Но времени на то, чтобы довести дело до конца, у нас уже не оставалось: было самое начало октября.
Тревожные сводки Совинформбюро превращались в катастрофические. Но не могу сказать, что я как следует понимала всю глубину бедствия. Карты у нас в здании не было, географии я почти не знала. А все кругом держались стойко и упрямо старались верить в лучшее, поэтому события на фронте почти не обсуждались. Кроме того, нас стали готовить ещё интенсивнее, и мы были заняты пуще прежнего — не до размышлений о военной стратегии. Вскоре пришёл приказ о подготовке к эвакуации. События закрутились воронкой, в которую утягивало наши судьбы, а куда из той воронки выход — никто, кроме руководства, не знал.
* * *
Большинство мужчин форма красит: делает стройнее, строже, сильнее на вид. Николай Иванович принадлежал к немногочисленным исключениям из этого правила. Хорошо и по моде сшитый цивильный костюм мог облагородить его невысокую фигуру и неказистую его внешность сделать импозантнее. Но френч-рубаха и галифе сидели мешком, как ни старалась хорошая портниха подогнать форму под владельца…
Какая только чепуха не лезет в голову, когда подряд несколько суток практически не спишь! Николай Иванович ненадолго заскочил в своё жилище и попытался собрать личные вещи. Одежда — любимая, удобная, уютная — была разложена на диване, на стульях. Он старался отсортировать то, что необходимо взять, от необязательного и сложить. Переложил какую-то рубашку из необходимых в ненужные, потом — обратно. Взялся за демисезонное пальто, стал соображать, какое будет время года там, когда… Когда?.. Он обнаружил, что несколько минут уже стоит с пальто в руках, тупо глядя прямо перед собой, без единой мысли в голове.
В квартире было холодно: топить ещё не начали, и неизвестно, начнут ли.
— Да ну к лешему! — пробормотал Николай Иванович про себя и быстро убрал всю без разбора цивильную одежду и обувь обратно в шкаф.
Сейчас он наденет свою малоношеную форму — почти полный комплект: холодно. Сейчас так надо: быть в форме, как и вчера, когда отправлял в эвакуацию первую партию.
Издалека беспрерывно доносились неровные, навязчивые удары: бои почти у границ города, бьёт артиллерия, рвутся снаряды. На западе всполохи взрывов и огни пожарищ сливались в сплошное зарево — его было видно даже в окно: этаж высокий.
Бродов автоматически опустился на стул у обеденного стола, потёр лицо, да так и остался сидеть, опустив голову в ладони.
Если бы не был подготовлен заранее к тому, что в случае непосредственной угрозы Москве предстоит эвакуация, было бы гораздо труднее смириться с необходимостью покинуть город в самый тяжёлый момент…
Отряду нейрозащиты ещё в начале октября была поставлена новая задача: теперь они должны были не только прикрывать центр города от ударов с воздуха, но работать на защиту Москвы от вторжения. Долго совещались, консультировались со специалистами — и разработали совершенно новые методы, в том числе было решено задействовать ряд мощных артефактов, о которых прежде и не вспоминали, не придавая должного значения. Отряд вкалывал днями и ночами, и приглашённые специалисты подтверждали: на тонком плане дело идёт, результаты усилий бойцов отряда очевидны.
Так почему же нет результата реального?! Неужели всё, что делается под командованием Бродова — вся деятельность отряда и Лаборатории, — лишь иллюзия, плод пустых фантазий кучки экзальтированных личностей?
Если Москва падёт, он не станет дожидаться решения своей участи. Не факт, что будут какие-то решения, да и не имеет значения. Всё перестанет иметь значение: всё, что любил, — утрачено, всё, чем жил, — пустышка. Он посковыривает все знаки различия и уйдёт на фронт. Не важно куда, можно и рядовым в пехоту. Прибиться к какой-нибудь части в таком хаосе не сложно. Это никому не поможет и никого уже не защитит. Просто такой способ самоубийства. Между прочим, всегда на сборах он метко стрелял: руки крепкие, зрение острое — что не стрелять! Хорошо, если удастся захватить с собой несколько врагов. А то ведь он до сего момента имел опыт вычёркивать из жизни только своих. А зачем, если всё впустую?
Николай Иванович не гордился петлицами — гордость у него вызывали только успехи в работе… Не совсем так: ещё должность и особые полномочия, вписанные в «корочки». Вот когда Бродов доставал «корочки» из внутреннего кармана — «корочки», перед которыми блёкли одинокие ромбы на петлицах, — глаза его сверкали чувством превосходства. Это могло бы порядком испортить характер, если бы не попадалось на жизненном пути вполне достаточного количества нин анфилофьевнен: людей совсем невысокого звания, от которых так много зависело в деле, в быту, а то и в судьбе. С нинами анфилофьевнами надо всегда быть собранным и внимательным, относиться к этому опасному существу с подлинным, а не показным уважением — как к могущественному противнику. И никакого небрежного размахивания «корочками».
На сей раз тактика вежливого выжидания и стремительной атаки сработала идеально. Нина Анфилофьевна не едет в эвакуацию с товарищем Бродовым! Старая карга наконец отстранена от надзора за Бродовым ввиду бесполезности наблюдения, производимого без смысла и невпопад, и вреда, наносимого ею по невежеству его деятельности. Среди хаоса московской эвакуации, среди бешеного вихря сборов мысль о победе над старой сексоткой, попортившей столько крови, грела и успокаивала…
Грела… Грела… Вот и отопление прибавили. Налаживается жизнь…
Николай Иванович вздрогнул и судорожно втянул воздух. Рывком выпрямился. Вот это да: он же заснул! Мысли, казалось, текли так стройно и логично, однако то были и не мысли вовсе, а тревожные сны. Он поднялся из-за стола, обтер ладони, которые оказались мокрыми, и лицо. Глаза, что ли, от усталости слезятся? Ладно. Надо ещё немного продержаться — до отъезда. В поезде делать будет нечего, можно и отлежаться как следует, и выспаться. Чтобы взбодриться, Николай Иванович отправился в ванную и умылся неприятно холодной водой.
Парадная форма не нужна. Полевую — на себя: в поезде уж обязательно извозюкаешься. Комплект повседневной — с собой. Плащатку надо взять: она пригодится… Форменные вещи полетели в чемодан — тут задумываться было не над чем. Зубная щётка, мыло. Бельё — прямо стопкой, как лежало на полке шкафа, не разбирая. Вот и собрался. Сэкономлен минимум час времени и масса интеллектуальных усилий. Может, для того и придумана человечеством форма — чтобы не задумываться?
К счастью, на большинство людей форма оказывает гипнотическое воздействие, а если на неё нашиты петлицы с ромбами — и подавно. Добыть машины, пробиться с оборудованием и архивом сквозь переполненный вокзал, благополучно доставить сотрудников и «учеников». Хорошо, что готовиться начали согласно июньской директиве, заблаговременно — до начала массовой паники! Несколько напряжённых дней и бессонных ночей — и вот вся жизнь Николая Ивановича загружена в просторный четырехосный деревянный вагон, утеплённый войлоком, с заколоченными окнами, печкой-буржуйкой и бесполезной маскировочной сеткой на крыше.
Часть вторая. Эвакуация
Николай Иванович, с зеленовато-серым лицом — под цвет его мешковатой суконной военной рубахи, — вошёл к нам, неся очередной ящик.
— Девчонки, распакуйте, освойте: тут продукты. Будете готовить — чтоб вы знали, что есть, сколько. Внутри опись. Если нет — сами запишите. Для себя — чтоб знать. Понимаем? Дорога займёт не менее недели. Не менее!
Он повторял всё это хорошо, если только в третий раз: с каждой принесённой на «женскую половину» вагона коробкой или ящиком. Мы с пониманием кивали: да пускай повторяет, если ему так хоть немного легче. Явно же не помнит, что говорил десять минут назад. Ребята занесли кое-как ящики и сейчас грузили дрова. Хоть этим процессом не требовалось руководить, и товарищ Бродов с кем-то из технарей пока занимался сортировкой вещей.
