Бродов нарочно поймал взгляд Таси, возившейся с посудой у стола: девчонки убирали после ужина. Взгляд — ясный, сильный, целеустремлённый. Сразу всё её худенькое, подвижное лицо ожило. Удивление, любопытство, сосредоточенность стремительно сменяли друг друга: что это начальник за ней наблюдает? спросить? А лучше сначала попытаться проникнуть в его мысли и всё выяснить самостоятельно! Этой девчонке интересно жить — вот и вся педология…
После ужина молодые командиры ушли курить, а Николай Иванович остался на «женской половине». Сейчас хозяйки уберут посуду, вернутся ребята — и пойдёт азартная баталия: карты уже принесены и лежат на углу стола. А пока Бродов, отдыхая, рассеянно наблюдал за девчонками — их трогательно нежными лицами и движениями, полными естественной грации.
Как это он давеча в тяжёлом сне собирался рядовым на фронт? Девчонок-то он на кого оставит? Если уж всё будет плохо, то надо сначала позаботиться о том, чтобы найти им новое место в жизни, пристроить. А для этого надо хоть короткое время ещё сохранять высокое звание и ответственный пост. И нечего думать о плохом! Молодёжь права: надо насыщать пространство положительными энергиями.
Он поднялся, подбросил пару чурочек в печь и вернулся на насиженное место. С утра его слегка лихорадило. Должно быть, прохватило сквозняком в холодном тамбуре. Девчонки мылись у печки, а мужчины обливались водой из чайника в тамбуре, отгородив для этого небольшой «душевой» уголок рядом с поленницей дров…
По заявке Бродова в простом вагончике-теплушке набили из досок, кроме нар и столов, всего пару-тройку дополнительных перегородок, и получился целый дом на колёсах с тамбуром, узким коридором, который вёл мимо «женской половины» к «мужской», и крошечным туалетным отсеком в конце…
Только теперь Николай Иванович, наконец, отогрелся у печки. Словно приличная глыба льда внутри растаяла. Должно быть, и тёплые, заботливые взгляды девушек тому способствовали. Бродов иронично усмехнулся.
Сегодня группа операторов, собравшись полным составом, в рабочем порядке доложила ему о своём открытии под кодовым названием «помощь фронту». Согласно плану обучения, работу с Великими энергиями показали молодёжи бойцы отряда нейрозащиты. От ребят, естественно, задачи и место их деятельности скрывались, потому обучение носило несколько абстрактный характер. Но молодёжь полученный опыт творчески переработала и нашла ему применение в сложившейся обстановке. Очень хорошо!
Николай Иванович дал добро на продолжение эксперимента, хотя самому ему по целому ряду причин не верилось в эффективность нейроэнергетической работы такого рода. Но эффективность — второй вопрос. Бродов с искренним уважением отнёсся к самой инициативе своих молодых сотрудников. Молодцы, что ищут собственные способы внести вклад в общее дело, соответствующий их уникальным возможностям. Это — по-взрослому. С того-то и пошли рассуждения Николая Ивановича о детстве и взрослости, о возрасте взросления и о вредной лженауке педологии, способной любого сбить с толку в простом вопросе, требующем всего лишь здравого смысла и наблюдательности для своего решения.
Между прочим, парочку педологов Бродов взял в психологическую лабораторию. Освобождённые от шор бесплодной теории, те отлично включились в работу и уже создали ряд весьма перспективных методик…
Хотя за Волгой мы оказались сравнительно быстро, дальше, наоборот, ехали медленно, долго, не одну неделю. Эти недели в поезде запомнились мне самыми спокойными и, как ни парадоксально, счастливыми.
Мы подолгу застревали на каких-то неведомых мне узловых станциях. Состав расформировывали, наш вагон, отцепив, тащили на запасные пути, потом присоединяли к другому поезду — как правило, состоявшему большей частью из товарных вагонов. Менялась дорога, менялось направление движения, хотя общий вектор оставался прежним: юго-восток.
На разъездах мы пережидали, пока навстречу, на запад, на фронт, шли составы с военными, с самой разнообразной техникой, боеприпасами, горючим.
У военных во время остановок было много дел: загрузить дрова, раздобыть воды, найти относительно свежие газеты, хотя бы боевые листки местных частей, пополнить запасы продовольствия. Но всему женскому составу группы отходить дальше трёх шагов от вагона категорически запрещалось: поезд может тронуться неожиданно, в любой момент, не догонишь, не заскочишь, отстанешь, потеряешься. Тщетно Сима возмущалась: «Я спортсменка! Я догоню и зацеплюсь!» Тщетно Женька дулась: «Да я за три минуты всегда знаю, что сейчас тронемся!» Товарищ Бродов оставался непреклонен: от вагона не отходить!
Иной раз рядом стояли санитарные поезда. Тогда Лида с Женей бросали все дела и работали — ровно столько, сколько поезд оставался рядом, и ещё немного после того, как разъезжались. Работали спокойно, но потом — когда связь прерывалась — девчонки плакали, особенно если успевали не много. Девчонки, когда видели санитарный, из вагона-то не выходили, чтобы не отвлекаться.
Сима с Катей мечтали напроситься помогать на процедурах, перевязках, пока стоим. Но запрет отходить от вагона никто не отменял. Так что сестрички наши ещё хуже маялись. Вот. И поглядывали мы с ними в окно, и замечали, как ходячие раненые собираются, большей частью, поближе к нашему эшелону да к нашему вагону. Значит, бойцы чувствовали целебную энергетику.
Женя и Лида не давали нашим медсёстрам совсем уж заскучать, часто спрашивали: я вот то-то и то-то вижу — что это значит, как тут помочь? Сима и Катя их с удовольствием консультировали. А я, отодвинув на время в сторону бессмысленный в тех обстоятельствах запрет, разговаривала с умирающими и умершими. Это не страшно. Когда ты чувствуешь, что человеку легко стало уйти, то и у тебя на душе становится легче, а в пространстве — светлее. Такая помощь не всем требовалась: многие бойцы уходили, как… сложно выразить… не уверена, можно ли сравнить со святыми, но — так, будто душа от всего очистилась. Мне иногда представлялось, что эти чистые собираются там, над нами, в небесное воинство.
Подготовка, которая до и после шла в бешеном темпе, замедлилась из-за отсутствия преподавателей. Все вместе — даже командиры технической службы — мы продолжали заниматься немецким под общим руководством товарища Бродова. Игорь, который читал и писал по-немецки уже свободно и говорил хорошо, отлично заменял преподавателя. Николай Иванович редко вмешивался, но порой без этого было не обойтись, и выяснилось, что он великолепно переводит.
Спецпредметами Игорь занимался сам по отдельной программе, много читал, сутками сидел над астрологическими схемами, перебирал костяшки рун и делал подробные записи. Мы же втроём: Лида, Женя и я — продолжали отрабатывать точность передачи и считывания информации. Сима с Катей в это время сидели над учебниками: готовились сдавать экзамены за очередной курс: они получили разрешение в виде исключения сдать теоретические дисциплины экстерном, а практики отработать, когда представится возможность.
Остальное целиком и полностью зависело от инициативы каждого.
Мне нравилось вслушиваться в настроения и чувства людей, угадывать мысли. Так во время застолья притихнешь, прислушаешься к кому-то конкретно и сама с собой играешь: сейчас протянет руку за солью, сейчас спросит, заговорит о том-то, на эту шутку обидится, сейчас погружён в себя, расстроен, просидит весь вечер молча и рано уйдёт. Ещё угадывала, кто войдёт в комнату или прошагает мимо — курить в тамбуре.
Лидок считала, что я таким образом не прислушиваюсь, а вмешиваюсь и диктую свою волю. Потому что она сама упражнялась в подобном — безобидно, по возможности. Без всякого гипноза и формул внушения она мысленно приказывала: «Передай Жене хлеб!», «Посмотри в потолок» — и часто получала результат. Я, в свою очередь, с ней спорила:
— Есть результат, когда ты угадала намерения, а если будешь продавливать своё, что человека не устраивает, то он будет только ёрзать на стуле и чесаться, но нипочём не выполнит!
Так мы играли, а ребята, хоть и новенькие — но не дураков же собрал товарищ Бродов в Лаборатории! — догадались об этом и всячески сопротивлялись. Они не знали конкретно, чему надо противодействовать, но старались заметить, угадать нашу работу. Если один из мужчин думал, что поймал «нападающую», то так и объявлял:
