Тогда я упал на большую охапку прелого сена и голову руками закрыл.
— Матушка, только по голове не бейте! Мне ею сегодня еще думать придется! — заголосил я.
Но матушка уже весь свой гнев выпустила, откинула черенок в сторону и перевела дух. Отряхнула ладони друг о друга, потрепала меня по волосам, а потом за шиворот заставила подняться на ноги. Принялась бегло меня осматривать, на предмет выявления ран и прочих повреждений. Я только шипел болезненно.
— Ну, как ты? — поинтересовалась матушка.
— Да день сегодня не задался, — отвечал я, морщась. — Бьют все подряд. Уже все тело болит.
— Ничего, бьют — значит любят. До свадьбы заживет! — матушка потрепала меня по щеке. — Что ж ты магию свою не использовал? Метался тут, как бесенок. Противно смотреть было.
— Да что ж я — ирод какой, чтобы магию против матери родной использовать? — чуть не всхлипнув, сказал я.
— Правильно, сынок, — сказала матушка. — Молодец, верно мыслишь. Но взглянуть было бы интересно, чему тебя там граф Амосов научить умудрился!
Она подняла руку, и вдруг из кончиков пальцев ее вырвались изогнутые светящиеся струи. Матушка коротко встряхнула рукой, и струи послушными плетями ударили по полу амбара, вмиг разметав все сено к стенам. Матушка пошевелила пальцами, и эти плети аккуратно подхватили увесистую охапку сена, перенесли ее к моим ногам и уложили небольшим стогом. А потом вмиг исчезли, осыпавшись мелкими искрами.
Я так и охнул.
— Матушка… — какое-то время я даже слов нужных подобрать не мог. — Как же так? А я ведь и не знал даже! Почему вы мне не говорили⁈
— Зачем? — спросила матушка.
— Ну, как это «зачем»? Чтобы я знал! Я ведь думал, что я среди нас один такой!
— Не один, Алеша, не один! — привстав на цыпочки, матушка чмокнула меня в щеку. — А не говорила никому, потому как не хотела, чтобы отец твой Федор Иванович знал об этом. Уж очень сильно он сам желал магией владеть, но бог не дал ему такого дара. Вот я и подумала: зачем мне ему душу травить? Пусть лучше не знает ничего.
— Но, матушка… А как же сестрицы? Олюшка, Лизавета, Санечка… У них тоже есть дар?
Но матушка покачала головой, отрицая мое предположение.
— Если до сей поры дар к чародейству у них не проявился, то очень невелик шанс, что он вообще когда-нибудь проявится. Сестры твои в отца пошли, а вот тебе, наверное, от меня склонность к чародейству передалась.
— Магический дар не передается по крови, — ответил я машинально. — Наличие или отсутствие его зависит от совсем других факторов. Таких как состояние магического поля в момент зачатия, структура силовых линий, напряженность поля в том месте, где человеку приходится проводить большую часть своего времени… Даже наличие тех или иных заболеваний может сказаться на появлении дара. Но передаться от матери к сыну он не может.
Тут матушка моя впервые за все время улыбнулась, и сразу стала еще краше. Она вообще у меня очень красивая дама… Впрочем, я, кажется, об этом уже упоминал. Но почему бы не повториться, коль уж и самому нравится слышать подобное?
Так вот, матушка у меня дама весьма привлекательная, даже несмотря на свой возраст (а было ей уже сорок три лета), так что даже приятели мои, Потемкин с Вяземским, хвосты перед ней распушали, что те птицы павлины в императорском саду, когда она в прошлом году приезжала погостить в Петербург. Правда, по сусалам от меня оба получили, и сразу же хвосты свои спрятали. Ненадолго, впрочем. Уже на следующий день распушали их перед сестрицами моими. Но это уже другая история…
И вот сейчас матушка улыбнулась и потрепала меня за ухом, как кота.
— Все-то ты у меня знаешь, Алешка, все-то ведаешь! Не зря граф Петр Андреевич за твое обучение взялся, ох не зря! Почуял он в тебе искру.
Матушка одобрительно шлепнула меня по щеке. Пока она трепала меня за ухом, я блаженно жмурился, но от шлепка этого сразу распахнул глаза во всю ширь.
— Стараюсь, матушка! Петр Андреевич прочит мне большое будущее по чародейской линии, да я и сам чую, что у меня многое получается само собой. Так, глядишь, и в магистры выбьюсь!
— Выбьешься, Алешенька, обязательно выбьешься. Граф Амосов кого попало себе в ученики не берет, нет у него времени тратиться на всякие пустышки… Ты мне лучше вот что скажи…
И с этими словами матушка взяла меня за отворот камзола и притянула ближе к себе. Я снова на всякий случай зажмурился.
— Опять бить будете, матушка? — спросил я.
— Изначально хотела, но уже весь пар выпустила. А ведь до главного пока так и не дошла.
— И что же у нас сегодня главное, матушка?
— Князь Глебов мне намекнул, что в доме нашем столичном с некоторых пор поселилась особа, которую ты называешь своей кузиной из Новгорода. Сначала-то я подумала, что это сестрицы моей дочка, Натали Кулдасова, к тебе на погост пожаловала. Но тут как по заказу письмо от Кулдасовых прилетело. Отправились они в Псков-город всем семейством, и сообщают, пробудут там до следующего лета. Так что не Наташа это живет у тебя, верно?
Я с очень большим трудом переглотнул.
— Верно.
— Так кто же это тогда? Других кузин подходящего возраста у тебя и нету. Апраксиных дочки еще малые совсем, а старшие Сумароковы — так они уже дамы в летах, у самих дети уже детей имеют… Вот я и не пойму: ты кого в дом к нам привел, поганец ты эдакий⁈
Я прижал руки к груди.
— Матушка, я вам сейчас все объясню… Да, я пустил на временное проживание одну девицу, но только из желания помочь ей, потому как ее обобрали до нитки разбойники питерские, да еще по голове так дали, что память она растеряла. Если бы я ее к нам в дом не принял, то сгинула бы она совсем. А так я ее в Олюшкиной комнате поселил, ничего лишнего себе не позволял. Она очень умная и порядочная. Если мне не верите — у Гаврилы можете спросить, он врать не станет!
— И спрошу, — пообещала матушка. — Обязательно спрошу. Только как же барышня в одиночку с двумя мужчинами в одном доме живет? Неправильно это! Вот о вас и говорят уже что попало.
— Ну почему же в одиночку? — возразил я, не подумав. — Я ей служанку нанял, Парашку.
Матушка моментально нахмурилась.
— Парашку? Какую такую Парашку? Уж не эту ли пигалицу, что вместе с вами явилась?
Я понял, что проболтался. Но было уже поздно что-либо исправлять, и потому я просто кивнул. Матушка непонимающе склонила голову к плечу.
— Так зачем же ты, Алексей Федорович, прислугу с собой в Светозары взял, а саму барышню в доме одну оставил? — строго спросила она.
Я глянул на ее исподлобья и совсем опустил голову, ожидая новой грозы.
— Постой, постой… А не хочешь ли ты сказать, что девица эта приехала вместе с вами?
Снова кинув исподлобья быстрый взгляд, я увидел, что матушка закрыла себе рот ладонями.
— Погоди… Вряд ли это принцесска немецкая. Уж больно она молода, да и умишком похвастать не может, а про барышню твою рассказывали, что она медицине обучена, едва ли не мертвых на ноги подымает.
— Ну уж не совсем мертвых… — я повел плечом. — Это уже люди придумали.
— Помолчи! — воскликнула матушка и убрала пальцы от лица, сцепив их замком у себя на груди. — Это что же получается? Принцесску мы в расчет не берем, с Катькой Голицыной я давно знакома, остается только… — матушка приподняла брови. — Неужто фрейлина Романова⁈
Она столь неожиданно повысила голос, что я весь так и сжался, ожидая оплеухи. Но матушка только задумчиво потеребила себе кончик носа.
— Как интересно… — пробормотала она. — Собою хороша, глаза умные, держится независимо. За считанные дни из безвестной девицы смогла стать фрейлиной самой императрицы… Катерина Алексеевна, кажется? — Я кивнул. — Не похоже что-то, чтобы она столь уж сильно память потеряла. Может это хитрость какая с ее стороны, а?
Матушка глянула на меня вопросительно. Нисколько не задумываясь, я помотал головой.
— Нет, матушка, не думаю. Я встретил ее при таких обстоятельствах, которые исключают всякую хитрость. История ее весьма загадочна, но уверяю вас, что человек она крайне порядочный, и окромя меня никто больше не мог помочь ей в тех обстоятельствах. И что бы там в свете не сплетничали, но никаких иных отношений, кроме дружеских, у нас с ней пока не было.
