— Поняли свою ошибку? Возражения, вопросы есть?
Оставалось только последовательно: сначала — кивнуть и потом — отрицательно помотать головой.
— Впредь любые ваши эксперименты согласовывать со мной. Докладывать на стадии замысла.
Он резко развернулся и вышел.
То, что специально к Жене товарищ Бродов не обращался, все присутствующие сочли хорошим знаком, то есть не числит Николай Иванович за ней какой-то особой вины. Но Женя очень расстроилась, вбив себе в голову, что впала в особую немилость. Мы дружно уговаривали, что ей, в сущности, есть чем гордиться: её прогнозы так точны, что угрожают невольно вскрыть военную тайну! Однако Женю ничто не могло утешить.
Поразмыслив, я пришла к выводу, что в данном случае товарищ Бродов прав. Дар каждой из нас — это сила и оружие. Нужно пользоваться им осмотрительно, с учётом возможных последствий. А мы повели себя беспечно и безответственно. Причём все — в равной степени, Женя — не больше и не меньше других.
Похожие соображения пришли в голову и Лиде. Та сразу высказала их Женьке вслух, найдя мягкую, совсем не обидную форму. Катя её поддержала. Женька — как порох — могла всё же обидеться. Чудо: не обиделась! Но и не согласилась категорически:
— Что ж, что военная тайна? Все свои! Кому ещё доверять, как не своим?! Кто бы продал? Ну, скажите, кто?!
В общем, она и осталась такой «несогласной», при своём мнении. Но взяла себя в руки, дуться не стала, приложила усилия, чтобы вернуть себе доброе, спокойное расположение духа и не пропустить очередной сеанс «помощи фронту».
И всё же история на том не закончилась. Прошёл день или два — и разразилась гроза пострашнее. При первых её ударах я не присутствовала, так как дело происходило в «курилке».
Для операторов действовал полный запрет на курение и алкоголь. Военные же курили все, кроме товарища Бродова. Он этого не обсуждал, но мы-то видели: у него лёгкие не в порядке. Ничего опасного — что-то давным-давно зарубцевавшееся. Однако давало о себе знать: воздуха ему вечно не хватало. Потому он не разрешал военным курить на «мужской половине» — гнал в тамбур.
Девчонки часто ходили в тамбур «постоять» вместе с военными. Пококетничать, поглядеть через дверной проём на неведомые дали. Сима с Катей — иной раз стрельнуть папироску-другую: на них «операторский» запрет не распространялся.
На сей раз — в обеденный перерыв — в тамбуре собрались все курящие мужчины, а девчонки, кроме Жени, задержались: убирали со стола. У нас была полная свобода: хочешь — готовь, мой посуду, не хочешь — занимайся своими делами. Сознательности хватало, и слишком часто никто не сачковал. Женя ушла в «курилку» пообщаться с ребятами, получившими накануне выволочку, как она считала, «по её вине» и вообще «незаслуженно». Что ж, пусть убедится, что все живы-здоровы и никто не разжалован.
Что произошло дальше, мы узнали со слов очевидцев. Женька, как выяснилось, тайком покуривала. Но на сей раз она долго упрашивала ребят дать ей папиросу: у тех ещё были свежи крайне неприятные воспоминания, и они побаивались гнева начальника. Однако Женя — упорная. Саша Ковязин — наш ведущий спец по приборному обеспечению, парень мягкий и добродушный — сдался.
Разговоры громкие, стук колёс, смех — приближающихся шагов не слышно. Только Женька затянулась — как в кино, — распахивается дверь и входит товарищ Бродов. Женька чудом успела сунуть руку с папиросой в карман. Обожглась, но не поморщилась. Всё зря: Николай Иванович приметил быстрое движение, смущённые взгляды подчинённых и, не давая опомниться, спросил в лоб:
— Евгения, курила?
И вот тут Женька совершила роковую ошибку. Она, коченея внутри от ужаса, глаза в глаза нагло ему соврала:
— Нет.
— Евгения!
— Не курила, Николай Иванович, — отвергла Женька и второй данный ей шанс.
Должно быть, товарищу Бродову и так было очевидно, что она врёт. Но он решил расставить точки над «ё».
— Вынь руку из кармана! Сейчас же! — потребовал он тихим голосом, полным ярости.
Требование для Жени страшно унизительное.
Уверена: если бы Женя не подчинилась, Николай Иванович не остановился бы перед тем, чтоб заставить её силой. Но Женино сопротивление уже было надломлено. А может, она ещё рассчитывала, что рука её не выдаст. Однако ожоги на ладони и испачканные пеплом пальцы оказались красноречивы.
Потемнев лицом и сжав кулаки, товарищ Бродов ожесточённо приказал:
— Всем выйти! Марш!! Евгения — остаться!
С какой целью пришёл в тамбур, он, понятно, и думать забыл.
Военные побросали недокуренное и убыли на предельной скорости. Потому никто не слышал, что именно начальник сказал Жене. Никто даже не понял, говорил он или кричал. Спустя всего пару минут он вернулся в вагон, с грохотом захлопнув дверь тамбура, и, шагая так, будто у него на каблуках были железные набойки, пронёсся мимо нас — чернее тучи, а внутри тучи, казалось, сверкали молнии и рокотал гром.
Женька не возвращалась.
Лида отловила бледного Сашу, ошивавшегося в коридоре, затащила к нам. Он рассказал, что произошло. Потом ещё кто-то из военных подошёл, повторил.
Мы переглянулись, решая, кто первой пойдёт к Женьке, кто сумеет найти лучший подход. А то у нас с Лидой возникло плохое подозрение, что Женька уже примеривается к открытой двери вагона.
Сима — как самая старшая и без пяти минут врач — взяла миссию на себя. И провалила. Но тут любая бы провалила. Женька ревела. Потребовала оставить её в покое и не трогать. Едва не кусалась, когда Сима попыталась её обнять. Серафима самостоятельно — как ни было тяжело — расклинила дверь вагона и плотно захлопнула. Женька забилась в угол, сидела, скрючившись, на полу и выла. Сверкнула на Серафиму мокрыми, чёрными от расплывшихся зрачков, страшными глазами:
— Уйдёшь?!
— Ухожу. Но я рядом. Мы все рядом. Возвращайся: мы тебя ждём!
Мы с Лидой взялись за дело, стараясь успокоить Женю на расстоянии. Но она ожесточённо сопротивлялась, оберегая и лелея свою беду. Дело шло туго. Кроме того, все понимали: чтобы успокоить Женю, надо придумать, чем ей помочь, чем утешить. А чем?! Проступок-то и впрямь непростительный: ложь в квадрате. Кайся сколько угодно, но как вернуть подорванное доверие? А если не вернуть, то Николай Иванович выгонит её из Лаборатории. Выгонит с сожалением, но быстро и решительно. И будет ли Женька ехать в нашем вагоне завтра — неизвестно. Я представила, что нет, — и слёзы навернулись сами собой. И всё же, если товарищ Бродов примет такое решение, у меня не повернётся язык сказать, что в этом случае он не прав.
После такого происшествия не оставалось иного выхода, как расстаться с Женей. Девушка продемонстрировала, что ей нельзя доверять, и это — приговор.
Невозможно беспрерывно контролировать работу операторов. Допустим, Бродов привлечёт других специалистов — прощупать ненадёжную сотрудницу. Что определять? Есть ли в её деятельности двойное дно, есть ли «камень за пазухой» — осознанное решение вести двойную игру, работать в пользу врага. Бессмысленно: про Женю и так ясно: она — не предатель по натуре. Наоборот: у бывшей детдомовки на первом месте в системе ценностей — преданность своим — тем, с кем прожито и пережито много вместе, с кем пуды соли съедены. Но девушка не в меру своевольна. Она может нарушить приказ, поступить по-своему и не со зла, и не «из вредности», как выражается молодёжь, а из лучших побуждений. Это особенно опасно, этого никакой проверяющий не считает, никакой новомодный детектор лжи: ведь про себя она будет уверена, что права, — и никаких тебе переживаний, страхов, угрызений совести!
Таким образом, Женю надо немедленно гнать из Лаборатории. Тем более — из сверхсекретной спецгруппы, в которую она включена как один из лучших операторов, как потенциальный оператор поиска. Но выгнать Евгению из Лаборатории, ссадив на ближайшей остановке поезда, — несбыточная мечта. Как говорят в таких случаях герои дешёвых детективных кинолент: «Она слишком много знает!»
