Татьяна машинально сделала несколько шагов вперед, заходя в куда как более ярко освещенное помещение и, замерев на верхней ступеньке небольшой, уводящей несколько вниз лесенки, чуть приоткрыла рот в немом восторге. Да, Нормонд в дни своего рассвета определенно заслуживал самого пристального внимания, и мог бы по праву считаться, пожалуй, едва ли не одним из самых прекрасных замков Франции.
Огромная зала, расстилающаяся перед девушкой, уходящая так далеко, что конец ее от входа был едва различим и тонул среди сгущающихся там теней, поражала своим великолепием значительно в большей степени, чем холл. Левую стену большого помещения украшали собой высокие арочные проемы окон, чьи рамы сами по себе казались едва ли не величайшим произведением создавшего их мастера, помогая продлить возникшее еще в коридорчике ощущение присутствия в сказке. Прелестные люстры под невероятной красоты потолком, расписанным рукой гениального художника и украшенным лепниной работы великолепного скульптора, отражались в них, тем самым словно удваивая силу освещения, и добавляя нотку таинственности общей обстановке. Пламя свечей, усыпающих их, изгибаясь от изредка долетающих от дверей порывов легкого ветерка, бросало не менее изумительные тени, чем пляшущие на стенах в коридорчике, на пол и на правую стену зала, обтянутую обоями изумрудного цвета. Порою отражение и оригинал, каким-то неожиданным чудом слившись воедино, вдруг так ярко вспыхивали отсветом на, похоже, бархатной ткани, что, казалось, на стене появлялся и тотчас же исчезал маленький драгоценный камень.
Возле самого входа, немного левее последней ступени маленькой лесенки, находилось небольшое возвышение, что-то вроде сцены, где, вероятно, чуть позже должны были появиться музыканты. Паркет здесь сверкал не менее ярко, чем отблески свечей на стене, казался чуть ли не зеркальным и, ловя отражение люстр, усиливал освещение еще больше, тем самым помогая зале сиять едва ли не ярче, чем солнце в ясный день. Основная часть огромного помещения, которое, как мельком осознала потрясенно созерцающая его гостья, вероятно, занимало все левое крыло Нормонда, пустовала, предоставляя достаточно свободного места для танцев, без которых, надо полагать, бал просто органически не мог бы обойтись, что, собственно, довольно ясно следовало из самого названия этого мероприятия; но по сторонам кое-где виднелись небольшие банкетки, скамеечки, поставленные здесь, в отличие от холла, явно для того, чтобы гости могли отдохнуть. Рядом с некоторыми заметны были даже столики.
Завороженная этим великолепием, Татьяна машинально сделала шаг вперед, напрочь забывая о том, что стоит наверху лестницы, оступилась и, чудом удержавшись, немного пришла в себя. Мари, вероятно, занятая подготовкой к мероприятию, за время, что она созерцала залу, успела бесшумно испариться, никаких месье Ламбертов поблизости явно не наблюдалось, помещение казалось совершенно пустым, и девушка, решив воспользоваться возможностью получше рассмотреть его, медленно двинулась вперед, спускаясь по лесенке и осторожно переступая кроссовками по натертому до блеска паркету.
Впрочем, выполнить свое намерение ей не удалось. Девушка успела только обратить внимание на то, что стена, обитая бархатом, украшена здесь, вместо портретов, присутствующих на стенах холла и, как ей помнилось, в коридоре, где располагалась библиотека, полосами причудливой, витиеватой лепнины, изображающей то ли виноградные лозы, то ли плющ, когда за спиной ее внезапно раздался бархатистый, чуть хрипловатый и знакомый до дрожи в пальцах голос.
— Мадемуазель Лероа, я полагаю?
Татьяна, с огромным трудом удержавшись от того, чтобы не вздрогнуть, медленно обернулась. Она уже собиралась, изобразив удивление от встречи, вновь познакомиться с прекрасно известным ей человеком, но, увидев его, застыла, пораженная, пожалуй, не меньше, чем в миг, когда впервые лицезрела зал.
— Надеюсь, молчание в данном случае означает согласие, — мягко улыбнулся ее новый старый знакомый, — Видимо, мы с вами одни оказались столь пунктуальны, что прибыли раньше времени. Позвольте представиться… — мужчина, пользуясь замешательством собеседницы, аккуратно коснулся ее руки своей и склонился в легком поклоне, явно намереваясь поцеловать ее, — Мое имя…
— Ричард, — не выдержав, перебила его внезапно выпавшая из ступора собеседница и, очаровательно улыбнувшись, чуть приподняла брови, ожидая удивленного подтверждения своей догадки. Однако же, его не последовало. Мужчина, действительно взглянувший на нее с некоторым недоумением, снова улыбнулся и чуть качнул головой.
— Прошу прощения… Ренард. Рена́рд Бастиа́н Ламбе́рт. К вашим услугам, моя очаровательная леди, — с сими словами он все-таки наклонился, касаясь губами тыльной стороны ладони девушки. Последняя напряженно сглотнула. Прикосновение таких знакомых и мягких губ к ее коже как-то привычно вызвало волнующие мурашки, и Татьяна, ощущая себя кроликом под гипнозом, поспешила высвободить ладонь из цепкой хватки черноволосого удава. Впрочем, молодой мужчина, похоже, совершенно этим не расстроился. Он лишь вновь улыбнулся и сказал что-то еще, но девушка, опять засмотревшись, абсолютно не восприняла обращенных к ней слов.
А посмотреть было на что. Ричард, называющий себя здесь Ренардом, выглядел, наверное, и в самом деле ничуть не менее удивительно, чем вся окружающая их обстановка. Конечно, ожидать увидеть на балу в восемнадцатом веке кожаную куртку и джинсы было бы чересчур наивно, но, с другой стороны, лицезрение оборотня, облаченного, в соответствии с традициями этого времени в приталенный бархатный камзол черного цвета, в бархатные же короткие штаны до колен (Татьяна с трудом вспомнила, что их, кажется, называют кюло́ты), с волосами чуть ниже плеч, собранными черной шелковой лентой в аккуратный, даже изящный хвост, было тоже явлением довольно неожиданным. Мельком скользнув по его фигуре, чью стройность черный бархат только подчеркивал, взглядом, девушка, спеша выхватить все самое интересное в этом наряде, отметила и белую рубашку, чьи украшенные кружевами манжеты выглядывали из черных узких рукавов камзола, и белые же чулки ниже колен, и даже странного вида ботинки, украшенные богатыми тяжелыми пряжками. Она бы, пожалуй, продолжила изучать своего собеседника и дальше, но тот, похоже, несколько утомленный ролью живого манекена, вновь подал голос.
— Мадемуазель?
— Да-да, прошу прощения, — Татьяна провела ладонью по лицу, словно снимая с него невидимую паутинку, — Я сегодня немного задумчива и рассеяна… Наверное, у нас с Винсентом это семейное, — последнюю фразу она пробормотала вполголоса, опуская взгляд.
— Винсент? — несколько удивленно повторил оборотень, изящным жестом приподнимая бровь, — Вы имеете в виду месье де ля Боша, близкого друга хозяина вечера?
Девушка, которая совершенно не имела понятия о том, что за фамилию носит ее «брат» в принципе, и, уж тем более, каковой назывался в этом времени, торопливо закивала.
— Да-да, он мой брат. А вы с ним знакомы? Он прежде не рассказывал мне о вас.
— Я слышал о нем, но не более того, — Ричард, вернее, Ренард тонко улыбнулся, загадочно сверкнув глазами, — Да видел мельком пару раз. Однако, это странно, если вы сестра близкого друга месье де Нормонда, вероятно, часто бываете здесь? В этом случае удивительно, что мы ни разу не встречались.
— Быть может, вы просто забыли, — мило улыбнулась Татьяна, лихорадочно соображая, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Сближаться на этом балу с Ричардом ей хотелось куда как меньше, нежели с Эриком, посему она искренне надеялась, что последний все-таки выполнит свое обещание и явится вместе с хранителем памяти спасать ее от приятного общества месье Ламберта.
— О, нет, — упомянутый месье в ответ на ее фразу широко улыбнулся, и чуть склонился в вежливом, каком-то очень нежном поклоне, прижав руку к груди, — Я бы ни в коем случае не забыл такую встречу. Вы часто бываете здесь?
— Нет-нет, отнюдь нет! — девушка, почти явно обрадовавшись неожиданно поданной ей Ричардом идее, замотала головой, — Я живу не в Париже, в другой провинции, сегодня просто так совпали обстоятельства, что я оказалась в гостях у брата. А он посчитал, что мне необходимо немного развеяться, и повел меня на бал, устраиваемый его другом.
