– Давай, господин начальник, перестанем ругаться, – миролюбиво хлопаю Лёху по коленке, – всё равно мы с тобой уже столько лет в одной упряжке. Как ни крути, но пара неразлучных гнедых. Вот такие у меня сегодня лошадиные аналогии… Поверь, в том, что Илья нашёлся, только твоя заслуга. Я же со своими самодеятельными расследованиями даже с мёртвой точки поиски не сдвинул. С меня за это не только накрытая поляна – луг выпивки и закуски…
– Да брось ты, Даник, – отмахивается Штрудель, – разве у меня были какие-то иные варианты? Нашёлся парень – и слава Богу. Будем отныне считать, что дело почти закрыто. А этого негодяя, который от нас прятался в койке сексуально озабоченной университетской уборщицы, рано или поздно разыщем. Никуда он не денется с подводной лодки – на нём же убийство…
– Не терпится уже окончательно дело закрыть? Что ж, твоё решение, – отворачиваюсь и смотрю в окно, но Лёха чутко просекает мои реакции. – У меня есть ещё несколько маленьких вопросиков, которые надо до конца прояснить. Но здесь уже ваши полицейские танки и самолёты, честное слово, не понадобятся – сам справлюсь…
– И, конечно же, опять тайком ото всех в какие-нибудь новые бяки полезешь, из которых тебя придётся всей деревней вытаскивать! – невесело шутит Лёха.
– Да ни в жисть! – клянусь я, демонстративно складывая пальцы крестиком. – Следи лучше за дорогой…
– Ты мне ещё не рассказал, что у Шауля Кимхи дома делал! Учти, я с тебя живого не слезу, пока всего не узнаю!
– Дойдёт дело до поляны – выложу всё, как на духу!
У палаты, в которой лежит сын, полицейский с автоматом. На мой немой вопрос Лёха тихо отвечает:
– Предосторожность излишней не бывает!
У постели Ильи – моя жена.
– Явился, наконец? – устало спрашивает она. – Ночами где-то чёрт тебя носит – молодость вспомнил, что ли? Бес в ребро? А Илюша тут один…
– Перестань чепуху городить, – отмахиваюсь, – не начинай! Всё позже объясню…
На лице сына – ни кровинки. Но выглядит он спокойным и безмятежным, будто и в самом деле сладко спит.
Рядом с кроватью – диагностические приборы с мигающими синусоидами и бегающими цифрами. Мельком поглядываю на них и, хоть ничего в этих цифрах не понимаю, но на душе всё равно становится легче. Всё будет в порядке. Если можно назвать порядком то, что мальчик пока в бессознательном состоянии.
Что же всё-таки такое – гипноз? Мне-то отлично известно, что ничего хорошего в нём нет, потому что сам не раз путешествовал под гипнозом во времени. Неужели тот, неизвестный мне второй гость из будущего, отправил сына в подобное путешествие? Или это «Стражи Времени» постарались? От них тоже чего угодно можно ожидать. Совсем я запутался в этих пришельцах – кто из них свой, кто чужой… Но мне сейчас не до выяснений. Важней разобраться: куда сына отправили – в какую эпоху и в какое место? Рано или поздно он вернётся, не сомневаюсь… или всё-таки сомневаюсь? Поинтересоваться, что ли, у Шауля?
– Вы его отец? – раздаётся за спиной незнакомый голос.
Оборачиваюсь и без интереса разглядываю невысокого круглолицего полного мужчину в белом врачебном халате, наброшенном на пёструю полосатую футболку и в кокетливой белой пилотке на макушке.
– Я – заведующий этим отделением доктор Ворохов. Мы могли бы с вами побеседовать? Только не здесь, а в моём кабинете.
Кабинет заведующего отделением находится в конце коридора, рядом с комнатой для медсестёр. Доктор Ворохов неспешно усаживается в кресло за письменный стол, единственным украшением которого является неработающий компьютер, удобно укладывает на колени своё объёмистое брюшко и важно приступает к беседе:
– Расскажите, пожалуйста, господин Штеглер, всё, что вам известно об исчезновения вашего сына. Желательно с подробностями. Когда его привезли к нам, я пытался выяснить это у сопровождавших полицейских, но никто из них ничего вразумительного сообщить не смог.
Собственно говоря, прикидываю про себя, этот Ворохов, наверное, неплохой мужик, и утаивать от него ничего не надо, тем более, что эпопея с похищением сына закончилась, а от доктора требуется только привести Илью в нормальное состояние, не более того. Скрывающегося пришельца из будущего, надеюсь, Лёха со своими операми и без меня поймает, если тот, конечно, не успеет улизнуть в свою эпоху. Впрочем, он в любом случае улизнёт. А врач… чего ж, спрашивается, не побеседовать с хорошим человеком?
И я начинаю рассказывать. Конечно же, грузить заведующего отделением историями о перемещении во времени не собираюсь – уж больно неправдоподобными они выглядели бы в моём изложении. Да и много это времени отнимет. Но об уникальной компьютерной программе прогнозирования будущего, которую ещё только предстоит разработать сыну, вещаю не без гордости, и от неё протягиваю ниточку к неким злоумышленникам, покусившимся на изобретение и потому похитившим его с целью получения этой злополучной программы.
Доктор слушает внимательно, не перебивает, лишь позвякивает ложкой в пустой чашке из-под кофе и поглядывает на меня хитрым и недоверчивым мефистофельским взглядом. Обещанный кофе он так и не заварил. Наконец лёгким жестом останавливает мои словесные излияния и спрашивает:
– Всё это прекрасно и занимательно, уважаемый господин Штеглер, но давайте перейдём от фантастических историй непосредственно к вашему сыну. Мне нужно выяснить причину его нынешнего состояния. Скажите, он наркотические вещества никогда не принимал?
– О чём вы, доктор?! Какие наркотики? Возьмите у него анализ крови – сами во всём убедитесь!
– Просто такое состояние иногда возникает под воздействием психотропных препаратов. Порой даже после одноразового употребления, если человек раньше ни разу не пробовал… Теперь следующий вопрос: он никогда прежде не обращался к психиатру?
– Конечно, нет. Почему вы об этом спрашиваете?
– То, что с ним сейчас происходит, отдалённо напоминает кататонический ступор, то есть некое психомоторное расстройство, когда больной может длительное время находиться в одном и том же положении и ни на какие внешние раздражители не реагировать…
– Никогда такого не было! По крайней мере, я этого не замечал.
– Эпилепсия?
– Доктор! – укоризненно тяну я. – Говорю же вам, что он всегда был здоров. Уж можете мне поверить – от вас скрывать этого я бы не стал.
– И никогда не жаловался, что слышит какие-то голоса, которые пытаются с ним общаться, а никто другой в его окружении их не слышит…
Начинаю не на шутку раздражаться:
– Не понимаю вас: мальчик всего лишь находится в бессознательном состоянии, а вы его уже в буйно помешанные записали!
Доктор Ворохов грустно качает головой и говорит, не сводя с меня взгляда:
– Это вы меня, к сожалению, не понимаете. Мне хочется выяснить причину его состояния, ведь, судя по вашим словам, с ним такого раньше не случалось.
– А вы не могли бы предположить, что он просто находится в состоянии гипноза?
– Гипноза? – переспрашивает доктор и задумывается. – Его кто-то гипнотизировал? Вам что-то об этом известно?
Никуда не денешься: придётся рассказывать о наших экспериментах с Шаулем Кимхи и о том, что лично я находился в этом состоянии уже не раз. Это напрямую не относится к сыну, но всё же в этом мире связано друг с другом, как мне уже не раз твердили в последнее время. Может, теоретически я не силён во всех тонкостях этого состояния, но уж на практике такого добра наелся досыта.
Ворохов снова слушает меня долго и внимательно, потом со вздохом говорит:
– Что-то я читал в специальной литературе об опытах покойного профессора Гольдберга и его ученика Шауля Кимхи, с которыми вы общались, но, насколько знаю, продолжения в широкой практике эти эксперименты не получили и в медицинском сообществе положительных откликов не нашли, – он морщится и ожесточённо чешет лоб, потом его вдруг осеняет: – Так вот почему мне ваша фамилия сразу показалась знакомой! Вы же с ними работали! На первых страницах газет о вас в своё время много писали…
