И Игнат снова перекрестился.
Глава 14
Воевода из Лисьего Носа и его помощники
Хмуро кивнув на прощание крестьянам, мы отправились дальше. Здешним местам в какой-то степени повезло — армия беценеков прошла стороной, и поля остались несожженными, скот никто не угнал, дома не разорил и девок не попортил. Но как бы в оплату за это, чтобы жизнь местным крестьянам не казалась слаще сладкого сахара, напустил на них господь другое наказание — в виде вовкулака.
Рассказы об этих чудовищах я слышал с самого детства, еще в нашем имении в Светозарах. Ребятня деревенская рассказывала, что местный гончар Прохор каждое полнолуние превращался в волка. Он уходил к Ижорскому пруду к одинокой березе, садился там на пригорке и принимался выть. Тоскливо и протяжно, как воет голодный пес лунной ночью. Он выл, и выл, и выл, доводя себя до исступления, а потом вдруг в один миг оборачивался волком. Огромным матерым волком, вот только ходил он теперь на двух задних лапах, а передними мог легко схватить кого угодно, потому что отрастали у него человеческие пальцы с длинными звериными когтями. И тогда возвращался Прохор в волчьем обличии в Светозары и воровал там овец. Мясо поедал, а внутренности на ветвях развешивал. А мужики говорили: «Вовкулак балует. Надо бы попа пригласить, чтобы по улицам прошелся, да молитву прочел…» Считалось, что есть специальная молитва от вовкулаков.
И нас, мальчишек, нисколько не смущало, что громче всех к этому призвал сам гончар Прохор. Мы только загадочно улыбались друг дружке, подмигивали и шептались: «Внимание от себя отвлекает… Следы заметает, вовкулак проклятый!»
Впрочем, молитва обычно помогала, и стоило приглашенному попу пройтись по улочкам Светозар со специальной молитвою, как воровство скота немедленно прекращалось. До поры до времени…
Но в наших местах не бывало случаев, чтобы вовкулак нападал на человека. Мальчишки рассказывали, что это от того, что наш Прохор очень добрый, и вовкулак из него тоже получается незлобивый. А вот в других селах, они говорили, сплошь да рядом случалось, когда вовкулак пожирал кого-нибудь из односельчан. Бывало, что даже молитва от этого не помогала, и тогда приходилось складываться всем селением и собирать в общий котел некоторую сумму денег, чтобы пригласить к себе специального охотника на всяческую нечисть.
Брали такие охотники дорого, но дело свое делали справно, без дураков, а в доказательство своего успеха всегда предоставляли труп нечисти. Будь то вовкулак, кикимора какая или лешак-шатун. А уж как с трупом обойтись — это уже дело селян было. Это они сами решали, подвесить ли его сушиться на ветке, сжечь прилюдно, или же закопать поглубже с осиновым колом в груди. Для каждой нечисти свой собственный ритуал полагался.
Пока я рассказывал об этом своим спутникам, мы въехали в Соломянку. Деревенька эта была небольшая, и вся в основном вытянулась вдоль дороги, ведущей к городу. С одной стороны дороги располагалась сама деревенька, а с другой — хлебные поля, иногда сменяющиеся зарослями подсолнуха и небольшими березовыми рощицами. За рощицами порой проблескивала речка, вода в которой казалась золотой в лучах клонящегося к закату солнца. Когда последние домики Соломянки остались позади, потянулось местное кладбище, которое трудно было спутать с чем-то иным — возвышающиеся повсюду кресты говорили сами за себя. Располагалось кладбище на пригорке, чтобы по весне его не затопляло, не размывало могилы, и отравленные трупным гниением воды не шли в реку.
Пока шли через Соломянку, нам никто не повстречался. Наверное, уже все жители ушли в город вместе со своим скотом. Кто с коровой, кто с козочкой, кто с овцами. Слышно было только, как кое-где квохчут куры, да сухо лают псы на привязи, которые вовкулаков никогда особо не интересовали. По заборам до по крышам лазали коты, но ни одного человека заметно не было. Трубы не дымили. Никто не готовил ужин и не отпил баню, чтобы обмыться после тяжелой работы.
Тишина, порой нарушаемая упомянутыми звуками, казалась неприятной, напряженной. Когда вдалеке уже показались стены Лисьего Носа, на дороге нам повстречались трое всадников, неспешно бредущих навстречу. Все они были при оружии, и мы замедлили ход. Я положил руку на эфес шпаги, мельком заметив, что Тихомир тоже сжал рукоять своего оружия.
— Только не лезьте в драку первыми, мальчики, — негромко прошептала нам Настя. — Кто знает, может они мимо проедут.
Но они не проехали. Эти трое занимали всю ширину дороги и уступать ее нам явно не собирались. Когда же мы поравнялись, они остановили своих скакунов и изучающе принялись нас осматривать. Продолжалось это достаточно долго, и я подумал, что шпага в бою с этими людьми мне вряд ли пригодиться. Разумнее будет использовать меч Тихомира, учитывая, что у каждого воина перед нами точно такое же оружие.
А это и в самом деле были воины. Одеты они были в кольчуги, за спинами висели круглые щиты и сильно гнутые луки, явно не предназначенные для стрельбы на дальние расстояния, но вблизи обладающие, я уверен, хорошей убойной силой. На боку у каждого висел меч шириной в ладонь, да еще увесистая булава с длинными острыми шипами.
Все трое на нас смотрели хмуро, изучающе, и мне показалось, что наш вид им не особо понравился.
— Кто такие и куда путь держите? — с хрипотцой в низком голосе спросил один из воинов, тот, что находился в центре. Он был самым грузным из всех, имел черную бороду квадратной формы и пышные усы. Они были такими густыми, что рот потерялся в них, отчего голос этого человека казался каким-то потусторонним.
Из-за этой бороды возраст человека определить было трудно, но судя по проседи на висках, да и в самой бороде, было ему уже за сорок. Двое его спутников тоже выглядели серьезно, хотя и казались более молодыми. Но это могло быть из-за того, что у одного из них борода была небольшой и светлой, а у второго отсутствовала вовсе, ее заменяла лишь не очень густая щетина.
— Мое имя Тихомир, я из войска Истиславова! — ответил ему Тихомир.
Рябь на нем уже улеглась совершенно, и угадать в нем призрака можно было лишь тщательно к нему приглядевшись. Кое-где он все еще просвечивал насквозь, но нужно было иметь очень острое зрение, чтобы это увидеть.
— На Утином поле нынче большая битва состоялась, — продолжал Тихомир. — Я один из магов Ратмира, сына Истиславова, но не смог я пережить битвы. Войско Истислава было разбито, Ратмир убит вражеской стрелой, а сам Истислав с остатками своих людей отступил к Суздалю. Беценеки пустились в погоню, но их тоже потрепало изрядно, так что я уверен, что князь успеет укрыться за суздальскими стенами.
Лицо старшего воина даже потемнело от этой новости. Видно было, что не такого исхода ждал он от битвы на Утином поле.
— Опечалил ты меня, маг, — сказал он. — Я воевода из Лисьего Носа, Добруня сын Василия. А это мои помощники, Беляк с Кушаком, — он кивнул в обе стороны. — Дружина наша третьего дня отправилась на подмогу к Истиславу, и мы наделись, что вскорости они вернутся с победою. Но теперь завоют бабы, когда я им вести печальные принесу… Но не сегодня это будет, не сегодня. Пусть еще один день в надежде поживут бабоньки наши. А мы нынче в Соломянке ночь проведем, дела у нас там неотложные.
Мы с Настей переглянулись. После рассказа Игната, сложно было представить себе неотложные дела в Соломянке в ночь на седмицу. Но Тихомир даже бровью не повел при этом.
— Уж не вовкулака ли вы ловить там собрались, богатыри? — спросил он.
В голосе его мне почудилась легкая насмешка. Впрочем, я мог ошибаться. А вот Добруня тот усмехнулся в открытую, и с довольным видом утер огромным кулачищем нос.
— Его, родимого, его, — ответил он. — А ты, как я посмотрю, уже наслышан о делах наших, маг? Неужто мужики в Соломянке нашептали?
— Они самые. Игнат с братом своим Малютой, да бабы ихние. За нами по пятам они на телеге катят, коль пойдете дальше, так повстречаете их.
