– Какое всё-таки отношение к вашим внутренним разборкам имеет программа, которую ещё не скоро создаст мой сын?
– Самое непосредственное! Тот, кто получит в руки возможность стопроцентно прогнозировать результаты тех или иных начинаний, тот, по сути дела, будет владеть будущим, а значит, и миром! Программа – это не волшебная палочка, по мановению которой всё вокруг тебя изменится. Это лишь подсказка и верное направление, которого мы чаще всего просто не знаем. При этом никаких дорогостоящих перемещений во времени уже не понадобится… Это же так понятно и логично!
– Иными словами, программа моего сына создаст конкуренцию «Стражам», которые могут перемещаться во времени и без неё?
– В какой-то степени, да. Но возможности её шире.
– А вы, – вернее, ваша организация – хотите с её помощью владеть миром?
– Никому такая обуза не нужна. Мы хотим не владеть, а только получить возможность влиять на некоторые события… – голос незнакомца несколько смягчился. – А вам бы, положа руку на сердце, не хотелось этого?
– Мне достаточно того, что у меня есть. И превращать своего покойного дедушку в нового Рокфеллера мне совершенно не интересно. Пускай покоится с миром, нечего его прах тревожить. На кусок хлеба я себе как-нибудь и сам заработаю, без дедушкиной помощи.
– Вы так рассуждаете потому, что у вас пока нет реальной возможности манипулировать прошлым и будущим. Нет этого великого соблазна! Не было бы вокруг вас автомобилей, у вас и не возникало бы желание двигаться быстрее, чем на повозке, в которую запряжена лошадка. А ваш сын – он, как видно, оказался дальновиднее и разработал свою замечательную программу. Не знаю, с чьей подачи, а может, и по собственным убеждениям он, будучи в наше время уже довольно известным и признанным учёным-футурологом, неожиданно отказался передавать её кому бы то ни было. Даже на диалог ни с кем не выходил. Но это, как я понимаю, вам уже известно… А знаете ли вы, что на все аргументы тех, кто пытался его уговаривать, он отвечал: «Мой отец этого не одобрил бы». То есть, вы – самый большой авторитет для него. Можете вы такое сегодня предположить?
Сам того не ожидая, смущаюсь и вижу, как у Лёхи лезут глаза на лоб от удивления: настолько растерянным и смущённым своего бывшего ментовского шефа и учителя он никогда раньше не видел. Щёки у меня начинают полыхать, а сердце учащённо биться.
– Понятия не имею. И даже наоборот…
Мой собеседник, не обращая внимания, продолжает:
– Из-за этого и пришлось «Стражам», а следом за ними и нам, разыгрывать все эти спектакли с похищениями. Мысль наведаться в ваше благословенное время и убедить вас переговорить с сыном, чтобы он стал более покладистым, возникла почти одновременно и у нас, и у «Стражей». Наверное, просто не было иного варианта воздействовать на него.
– И всё равно никак не могу понять: почему именно на этой программе свет клином сошёлся?
– Не только на ней. Но она – хорошее подспорье и достаточно универсальна, чтобы ради неё стоило ломать копья… Я удовлетворил ваше любопытство?
– Не до конца. Расскажите теперь, за что вы убили своего напарника в ресторане «Мексикано», когда он беседовал со мной? Это было необходимо? Неужели между вами и «Стражами» такая ненависть?
– Начнём с того, что убитый – мне не напарник. Когда мы узнали окольными путями о том, что «Стражи Времени» отправили своего человека на встречу с вашим сыном, тут же следом послали и меня. Выжидать и тянуть время было нельзя. Возникло даже опасение, что они перехватят программу, и тогда уже никто никогда её не получит. С этими господами договориться невозможно по определению.
– И вы понадеялись, что, пообщавшись с моим сыном и со мной раньше «Стражей», сумеете стать единоличными обладателями программы? И тогда весь мир окажется в ваших руках?
– Никаких агрессивных планов ни у кого и в мыслях не было! Все наши поступки были вынужденные и исключительно в противовес соперникам. Идея отправиться к юному Илье исходила не от нас, и здесь мы отставали на шаг от посланца «Стражей Времени», который уже успел предложить вашему сыну встретиться, чтобы обсудить будущую карьеру и перспективы, а какой же студент из университета откажется обсудить такое? Что необычного в том, что ещё в процессе учёбы тебе предлагают хорошую работу на будущее? Вот ваш сын и отправился к нему без всякого принуждения.
– А дальше гипноз?
– Не знаю, о чём и как они разговаривали, но после того, как он распрощался с их представителем «Стражей», пришёл мой черёд. Я не знал, каков результат их беседы, но решил встретиться с ним в тот же вечер якобы для уточнения некоторых деталей. Как я понял, их разговор закончился ничем. А дальше – действительно гипноз и первое попавшееся место, где его можно было бы на некоторое время укрыть. Это рабочая бытовка на закрывшемся заводике, которую полиция быстро вычислила. Поэтому мне пришлось подыскивать новое место, и тогда я познакомился с женщиной, на квартире которой Илью, в конце концов, и отыскали. Впрочем, отчасти я на то и рассчитывал. Не мог же я его прятать до бесконечности или отпускать домой, так ни о чём и не договорившись с вами… Ваше любопытство, Даниэль, удовлетворено?
– Вполне.
– Итак, что вы мне скажете? Я могу отправляться в своё время, чтобы убедиться в вашей честности?
Но ответить ему уже не успеваю, потому что в трубке раздаётся какой-то грохот и крики, и я даже вздрагиваю от неожиданности.
– Отлично! – комментирует из-за спины Штрудель. – Группа захвата на месте и уже работает!
Свет в палате притушен, и стоит такая тишина, что в ушах звенит. А может, это шумят бессонные приборы у кровати сына. Время от времени поглядываю на них – всё те же колеблющиеся синусоиды и бегущие цифры, от которых нет пока никакой пользы. Вожу глазами из стороны в сторону и ни на чём не могу остановить взгляд…
После крупного скандала, который я закатил Штруделю, он неожиданно рассвирепел, хлопнул дверью и уехал, а мне, невзирая на мои отчаянные уговоры и даже попытки бороться с медсёстрами, доктор Ворохов на всякий случай вкатил успокоительный укол, и теперь я, словно обездвиженный овощ, лежу на соседней кровати.
Шевелиться мне сейчас тяжело, руки и ноги словно налиты свинцом, а голова гудит, как будто кто-то грохнул меня обухом по затылку. Тянет в сон, но я сопротивляюсь, не хочу…
Хоть я злюсь на Лёху и заодно на всю израильскую полицию, однако понимаю, что больше всего в сложившейся ситуации виноват, вероятней всего, я сам. Мог же предположить, что этого очередного пришельца из будущего, беседовавшего со мной по телефону, полицейский спецназ, конечно же, схватит, а вот удержать вряд ли сумеет! Мой собеседник ясно заявил, что в любой момент может вернуться в своё время, то есть на глазах у всех просто исчезнет. Как это случилось с тем, первым, которого он застрелил в «Мексикано»…
Что мне теперь остаётся? Где взять волшебное слово, которое выведет сына из проклятого гипноза? Кому еще пообещать, что выполню всё, что попросят, лишь бы сын вернулся?..
Нащупываю в темноте телефон, лежащий на тумбочке рядом, и набираю Лёху. Он отвечает не сразу и неохотно, но я начинаю говорить, даже не вслушиваясь в его отрывочные и обидные слова:
– Слушай, брат, прости меня, хорошо? Совсем я, видно, с катушек съехал – на тебе пытался отыграться за свою глупость и недальновидность… А ты всё сделал правильно и, как полицейский, просто не мог поступить иначе. Преступника надо задерживать, кем бы он ни был… Как я мог выпустить из внимания, что у этих ребят из будущего всегда в запасе такая великолепная возможность исчезнуть в любую минуту? Это я должен был предусмотреть – и не предусмотрел, хотя даже он сам говорил мне про это. Моя вина…
Лёха что-то отвечает, но я почти не вслушиваюсь в его слова. Я и свои-то слова не очень хорошо различаю.
По стенам бегут неясные отсветы от огней за окном, пробивающиеся сквозь колышущиеся от лёгкого ветерка шторы. Безразлично слежу за ними, и оттого, что они немного отвлекают внимание, мне чуть легче.
