Джура облегченно выдохнул и его записали под фамилией Чернововки.
– Кстати, брат, – обратился казначейский к Захару. — У меня сказано, что ты уже несколько лет пользуешься старой картой.
– Так и есть, – кивнул характерник. — Учил, поэтому не было времени поменять.
- Возьми обновленный атлас.
Казначей вынул из закрытого на ключ шкафчика стола изрядную книгу, сделав отметку в своих документах.
– И не забудь уничтожить старик.
– Я помню порядок, – Захар взял атлас. - Сколько в этом году джур?
— Должно быть двадцать. Шесть до сих пор не прибыли. Северин, нужна твоя подпись, — писарь протянул ему перо.
Джура расписался у своего имени. Казначей проверил подпись и кивнул. Дело сделано.
— Двадцать… Немного.
- Такие времена, - пожал плечами казначей и присыпал свежие документы белым песком.
Они распрощались и двинулись назад в город.
— Ежегодно гибнет больше, чем прибывает свежей крови, — сказал Захар.
– Мне показалось, здесь многолюдно, – осторожно заметил Северин. — Такие толпы я видел только на Сорочинской ярмарке и в День провозглашения Гетманата, когда мы в Белой Церкви праздновали.
— Ты просто не видел, как здесь было до Рокоша, казачье. Гудело на весь Холодный Яр! Гостеприимные дома напичканы, корчмы забиты, орудия заняты, поля вокруг города похожи на военный лагерь. Теперь нас гораздо меньше, – Захар развернул атлас и пролистал его. — Ненавижу раскрывать обновленную карту и отмечать, сколько дубов появилось там, где раньше их не было.
Но спрятал атлас за пазуху.
Они возвращались через центр Буды. Захара кричали многочисленные характерники, пытались угостить пивом и поговорить о пятом-десятом. Северин с удивлением заметил, как много знакомых у учителя. Его самого тоже не обходили вниманием — давили руку, хлопали по плечам, приветствовали в Волчьем городе и желали успеха. Юноша улыбался, пытаясь запомнить множество имен и лиц, однако окончательно сдался после восьмого приветствия и просто улыбался и кивал.
Настроение несколько испортил один недолгий разговор.
— Эй, Брыль, — крикнул коренастый бородач с выбритой головой. – Сто лет! Ха-ха, вот так встреча, как раз недавно тебя вспоминали!
– Привет, брат, – ответил Захар. – Надеюсь, вспоминали незлым тихим словом?
Бородань сильно прихрамывал на правую ногу.
- А каким еще, брат? Была недавно в Бердичеве конная ярмарка, и туда один купец из Изумрудных земель гнал табун на продажу. Брат Арбуз вел его от самой границы, а в каждом полку ему на месте помогали, и так случилось, что я был последним. Вот когда мы этого дельца проводили, то выпили вместе немного, вспомнили старые времена и старых друзей, в том числе и тебя, потому что исчез куда-то...
— А если бы написал, узнал бы, что я исчез воспитывать джуру.
Бородань перевел взгляд на Северина и криво усмехнулся.
- Свежее мясо. Поздравляю, парень! Волчья тропа стала самой плохой ошибкой моей жизни.
– Прекрати, – Захар скрестил руки на груди: знак глубокого недовольства.
– Видишь? Именно поэтому мне и не дают джуру, – рассмеялся бородач. — Говорят, не умею вдохновлять. А я честно говорю! Рассказываю все как есть. Характерником поживать — дулу в одуванчике сбивать. Никто тебя не любит, только в спину плюнут. Кому захочется после такой правды серебряную скобу?
Всем только давай сказочки о победоносных химородниках, которые на волков опрокидываются и врагов обманывают. Но ты запрыгнул на эту лодку, парень, поэтому уже поздно думать, да?
Характерник хлопнул его по спине. Северин скрипнул зубами, но бородач этого не заметил, потому что уже вернулся к Захару.
- Где ты остановился, брат?
– У Буханевича, – холодно ответил учитель.
- Под сотней лезвий? Так я тебя там завтра найду, пока малыш будет танцевать перед большой семеркой. Выпьем, поболтаем!
И характерник без прощаний пошел дальше, прихрамывая на правую ногу.
– Он мне не понравился, – объявил Северин.
- Михаил был в Свободной Стае, - Захар проводил бородач длинным взглядом. — Вернулся в Орден сразу после первой массакры. Несчастный мужчина... За отступничество он навсегда останется в шалаше часовых. Ему никогда не стать есаулой и запрещено иметь джуру. Михаил ненавидит себя и свою жизнь.
— Вы дружите с бывшим изменником? – переспросил Северин.
– Таких, как ты выразился, предателей, треть Ордена, юноша, – отчеканил Захар. — Они присоединились к Свободной Стае, потому что верили в лучшую жизнь, верили в Романа Вдовиченко. Но многие поняли свою ошибку и вернулись в ряды Ордена после известных тебе событий. И наказание за отступничество они получили. Разумеется?
– Разумеется.
— Искренне надеюсь, что действительно понятно, — Захар поправил шляпу и изменил тему. — Когда мы уже заговорили о рядах Ордена... Тебе нужно выспаться и набраться сил. Впереди отличный день! Подошло к концу твое джурство, представляешь?
Северин не представлял. Он привык к своей жизни, будто с рождения путешествовал с учителем. И теперь оказаться в одиночестве? Или с какими-то другими людьми? Трудно вообразить.
Они вернулись в корчму, где Владимир накормил их вкусными кручениками, после чего Захар остался играть в тавлию за квартой варенухи, а Северин поднялся наверх отдыхать.
Снизу доносился смех и звон рюмок, с улицы слышались выстрелы и волчий вой: характерники развлекались. Не все местные были в восторге, но даже сердюки закрывали глаза на эти развлечения — золото, которое сероманцы приносили с собой каждые полгода и щедро тратили, караулили несколько дней шума, разбитых бутылок и развалившихся плетней.
Северин спал прерывисто и беспокойно, просыпался в поту и подолгу всматривался в потолок после каждого пробуждения.
Он снова видел сон, преследовавший его много месяцев.
* * *
Иногда хуга свирепствовала так, что Захар и Северин должны были оставаться на постояние на несколько дней, потому что дороги заметали наглухо, а дальше нескольких шагов не было видно.
«Ты родился в тот день, когда волк проглатывает солнце», — рассказывала Соломия. Малый Северин представлял, как черный волк, такой большой, что заслонял туловищем половину неба, прыгает на блеклое зимнее светило, как оно трещит в его клыках размером с горы, распадается на оранжевые обломки, западает тьма, волк стучится на землю, все вокруг трясет от него, все вокруг трясет от него; с корнем, падают дома в селах и городах. Волчье чрево едва светится, потому что солнце жжет ему живот изнутри, волк воет так громко, что снега сходят с гор, уши закладывает, а в ответ на его плач среди тьмы рождается луна...
Смешное наивное детство.
Приближался шестнадцатый день рождения, а с ним и появление отца. Северин себе места не находил, особенно невыносимо было долгими днями, когда они оставались на гостеприимном дворе, а Захар мучил его очередным переводом. Чем ближе становилось к заветной отметке, тем хуже юноша мог сосредоточиться. Все мысли бесплодно крутились вокруг встречи с отцом.
О чем он расскажет? О мавке, которая провела тайной тропинкой к Гааду? О шарах, которые он наловчился изредка ловить ладонью? Об адской боли во время первого превращения? О строптивом Шаркане, который до ночи серебряной скобы и близко так не слушался его приказов, а сейчас словно читает мысли? Но для старшего Чернововка это звучит только банальными детскими откровенностями. Что может поразить его, что станет поводом гордиться сыном?
В присутствии отца Северин всегда смущался. Рядом со старшим Чернововком он чувствовал себя неуклюжим парнем в компании легендарного атамана, который только по стечению обстоятельств приходился ему дальним родственником.
— Наберись ума и силы, и мы отомстим за маму вместе, — сказал Игорь, когда передал Северина в джуры своему знакомому Захару.
Малыш навсегда запомнил эти слова. Наверное, с того дня каждая встреча с отцом превратилась в странный экзамен, в котором Северин должен как-то доказать собственную значимость, но не знал, как именно. Не знал, как себя вести, не знал, что говорить, чтобы папа гордился им. В конце концов, он совсем не знал собственного отца, сохраняя о нем только скупые воспоминания детства и редкие вспышки встреч в течение десяти лет.
