Попаданец. Чужая империя (СИ) - Грошев Григорий

Наверно, им тут все дороги распахнуты. Прошло не меньше часа, прежде чем замки в стальной двери вновь стали открываться. Я быстро встал с кровати и вытянулся в полный рост. Обед, на отдельном подносе! Причём его внёс не полицейский, а какая-то женщина. Лермонтов же придирчиво смотрел на меня.

— Аккуратно, — сказал он. — Ничего тут не сломай!

Потом полицейский принюхался. Посмотрел на мои волосы — они были влажными после душа. Да и побритое лицо не ускользнуло от его внимания. Лермонтов бросился в санузел и увидел пустые упаковки, а ещё — влажное полотенце. Его я предусмотрительно повесил на крючок.

— Нас не было всего полчаса! — вскричал он визгливо. — А ты уже… Ты…

Я пожал плечами. Полицейский надул губы — и ничего не сказал. Тем временем женщина в белом переднике расставила кушанья, не обращая внимания на Лермонтова. Крем-суп. Свежий чёрный хлеб. Мясо с овощами. И к этому — огромный стакан с прозрачным напитком. Я попробовал: лимонад! Не дожидаясь, пока меня оставят одного, я сел за стол и принялся уплетать еду.

Коп бросил брезгливый взгляд, поджал губы ещё сильнее и покинул камеру. За ним же бросилась дама с подносом. После такой сытной трапезы я начал верить в светлое будущее. Очень странное место, если разобраться. Зачем они морили меня голодом? И почему Иванов потерял ко мне всякий интерес?

В камере оказалась целая полка с книгами. А я-то вчера и не знал, чем заняться! Увы, здесь была только развлекательная литература. Мне бы хотелось почитать что-нибудь из географии. Ну или экономики. Никогда не любил эти науки, кстати. Химия, физика — другое дело. Там всё понятно. А экономика — сплошная болтовня.

Фёдор Иванов, кажется, никуда не спешил. Я подумал, что это мне даже на руку. Отдохну, высплюсь. Приду в себя. Нужно думать, как жить дальше. Если в предыдущей камере окно выходило в цоколь, то здесь — открывался неплохой вид. Похоже на обычную Москву, я даже смутно узнавал улицы.

Вот только — ни рекламы, ни надоедливых баннеров. Ни самокатов. Ни доставщиков с огромными коробами. Тёплая и ламповая Москва. Я смотрел на это чудо, не отрываясь, несколько часов кряду. Стемнело, зажгли фонари. Их тёплый свет манил меня к себе. Пока, наконец, металлическая дверь не распахнулась вновь.

— На выход, — сказал Лермонтов. — Из-за тебя тут целый день потерял!

— На свободу? — с надеждой спросил я.

— Куда там! — буркнул коп. — К Феденьке. И будь паинькой, а то я наручники надевать не умею.

Глава 37. Вот это поворот

Полицейский повёл меня в кабинет, расположенный на первом этаже. Ну как, кабинет. Скорее, это был зал. Площадь бы сделала честь каким-нибудь апартаментам в современной Москве. Вот ведь транжиры! Меня всегда поражало, зачем чиновники себе делают такие кабинеты?

А в провинции врач вынужден ютиться в каморке… В этом кабинете-зале вполне можно было организовать амбулаторию, не хуже Вагинской. За огромным столом с приставкой восседал Фёдор Иванов. И он улыбался. Я обратил внимание на встроенную мебель вдоль одной из стен. Дверцы, ручки — всех не сосчитать. Что он хранит в этих шкафах? Однако же, выглядело всё это очень красиво.

— Дождался? — картинно удивился следователь. — Не сбежал? Ну слава богу.

Я промолчал. Странные они тут все. Решил просто молчать. Вместо этого — посмотрел на часы. Девять вечера. Ничего себе график! Допоздна засиживаются. И по внешнему виду Иванова не было похоже, что он куда-то торопится.

— Эти лодыри у тебя и часы не изъяли? — возмутился он. — Ладно. Душновато здесь, не находишь?

Следователь встал и снял с себя китель. Повесил на некое подобие манекена возле окна. Задумчиво посмотрел на улицу.

— Видишь? — спросил он. — Это ПВХ. Пластик, если по-простому. Новое слово в технологиях! Такое окно, залюбуешься. Не нужно его ни конопатить, ни заклеивать. А ежели какой-нибудь негодяй швырнёт кирпич — так он отскочит.

— Я видел такие окна, — зачем-то сказал я.

— Тоже на базаре? — спросил Иванов. — Хм. В это я бы мог поверить. Меня всегда удивляло, знаешь что? Где живут все эти муравьи. Ну, которые населяют рынок.

— В стойлах… — после секундного раздумья ответил я.

— В стойлах! — рассмеялся следователь. — Лермонт, ты слышал? В стойлах! Аки скот!

— Слышал, ваше благородие, — ответил полицейский. — Подумать только: русского человека в стойло загнали. Неслыханно!

Весь этот спектакль меня начинал напрягать. Я никак не мог избавиться от мысли, что вокруг меня — действительно «Шоу Трумана». И сейчас заиграет громкая музыка, а из безразмерного шкафа вылезет съёмочная группа. Я впился взглядом в углы, искал блики объективов — ничего.

— Семён, может, всё-таки хочешь в чём-нибудь признаться? Пока не поздно? — спросил Иванов. — Покаяться? Я, разумеется, не священник, но тоже умею отпускать грехи. Во всяком случае, облегчать их.

Я лишь отрицательно покачал головой. Следователь совершенно точно был в хорошем настроении. Он улыбался в усы.

— А не выпить ли нам кофе? — вдруг спросил он. — Ты как, будешь, Семён?

С этими словами Фёдор Иванов прошёл к безразмерному шкафу. Открыл одну из дверок: за ней оказалась… Кофемашина. Большая, просто огромная. Он нажал на кнопку, и помещение наполнил запах кофе. Не знаю почему, но меня стало мутить.

— Благодарю, — ответил я. — Мне бы чая зелёного…

— Тут мы такого не держим, — ответил Иванов, внезапно став серьёзным.

Всё это время у входа стоял Лермонтов, но стоял нервно. Я принялся размышлять, откуда у него такая фамилия? Литература — не сильная сторона моего образования. Но, вроде бы, у Михаила Юрьевича не было детей. Он молодым умер, на дуэли — это все знают. Да и внешнего сходства со знаменитым однофамильцем у полицейского не было.

— Господин Фёдор Михайлович… — протянул Лермонтов. — Не соблаговолите ли вы меня освободить от дальнейшего пребывания здесь? Я бы хотел отправиться домой на такси, снять эту тесную форму…

— А ты в следующий раз штаны на три размера меньше закажи, — парировал следователь. — Это служба, а не смотрины! Ладно, господь с тобой. Езжай, только поставь в известность дежурного, что господина Частного потом нужно будет куда-нибудь увести…

— Куда? — оживился я.

— Запомни: следователю вопросы не задают, — резко ответил Иванов. — Но на первый раз отвечу… Или в камеру, или на улицу. Всё, поэт, иди. Угораздило же тебя с такой фамилией родиться!

Лермонтов, не скрывая облегчения, вышел за дверь. Следователь отхлебнул кофе из изящной кружки и даже зажмурился от удовольствия. Неужели так вкусно? Я всегда любил этот напиток. Кофе недёшево стоит, особенно если брать его в кафе, навынос. А тут — от одного запаха мутило. Я сглотнул, с трудом подавив рвотный рефлекс.

— Мой лучший детектив отрабатывал тебя, — сказал следователь после долгой паузы. — Отрабатывал целый день. Нигде-то ты не проходишь, даже противно. Ничего не нашли.

— Так ничего и нет…

— Ты ведь ничего не помнишь! — голос Фёдора стал тише, но опаснее. — Или делаешь вид. А я, знаешь ли, люблю загадки. Люблю тайны. Когда я был маленьким, мой старший брат на охоту всё рвался. Часами выслеживать дичь. Сидеть на своей позиции обездвижено… Так вот, господин Частный: загадка — это та же дичь. Только она крутится пред тобою, а вместо оружия — разум.

— Я не совершал никаких преступлений, — сказал я. — Клянусь. Я планирую вернуться на рынок. Если не получится с амбулаторией, опять устроюсь грузчиком. На рынке хорошо.

Иванов картинно закатил глаза. Закончив с кофе, он достал сигарету, лениво прикурил. Вот тут сдерживаться стало совсем уж невыносимо. Густой, плотный смрад заполонил его кабинет… Но как он курил! Медленно, с расстановкой, делая такие аппетитные затяжки, будто целует любимую женщину.

— Весь мой следовательский опыт говорит, что с тобою что-то нечисто, — сказал он. — Я не могу понять что. Но куда списать чутьё? Второе. Ты от нас убегал. Да-да, не нужно делать обиженный вид. Ты сбежал дважды. А почему?