Попаданец. Чужая империя (СИ) - Грошев Григорий

— Что вы предпримете? — спросил я.

— Ты учился на коновала, значит, имеешь определённые медицинские познания, — произнёс он. — У меня есть идея… Вопрос о поведении господина Бесстужева я хочу поставить максимально остро.

— Что вы предпримете?

— Просто спасу тебя, — произнёс следователь. — Я знаю, где тебя спрятать от этого наглеца Бесстужева. С ним надлежит разобраться единожды и навсегда. И твой священный долг — помочь мне в этом деле.

— Но почему? — тупо спросил я.

— Бесстужев уже дважды повёл себя, как истинный сукин сын, — объяснил Фёдор. — И встреча с ним не принесёт тебе ничего, кроме пыток. Сейчас я распоряжусь о твоём дальнейшем переводе.

При слове «пытка» я весь сжался. И почему в этом мире так много людей хочет меня убить, покалечить и ограбить? Вопросов было много, а ответов на них — увы. Выходит, теперь моё выживание в этом странном мире зависит от… Полицейского?

Глава 39. Лечебница

Пока Иванов с кем-то разговаривал по телефону, прикрыв динамик рукой, я принялся размышлять. Антимаги? Это что, как в книгах про Гарри Поттера — магия вне Хогвартса запрещена? А ведь я действительно промышлял ею… Даже не могу вспомнить, сколько раз я её использовал. Липкий страх сжал моё сердце. Недостаток знаний о мире, в котором я очутился, не позволял мне принимать правильные решения. Ошибка шла за ошибкой.

Выходит, моя энергия — это магия? Это многое объясняло. Даже синий столбик, который я так и продолжал видеть, будто краем глаза. Если пытался сфокусироваться на нём, то он расплывался. А когда расслаблялся — появлялся опять. И всё же, мне хотелось узнать чуть больше, прежде чем я отправлюсь куда-то ещё.

— Господин следователь, — попросил я, когда Фёдор Михайлович повесил трубку. — Вы должны рассказать мне больше. Про этого Бесстужева. Про антимагию.

— К несчастью, у нас нет времени, — пожал плечами Иванов. — То, что ты должен уяснить: это внеправовой орган с неясным статусом. Бесстужев допустил ошибку, направив сюда своих молодчиков. Вооружённых!

Я пожал плечами. На оружие я внимания не обратил. Его отвлекали разноцветные галстуки, перстни, нелепая одежда… Я бы даже не узнал их в лицо при встрече! И всё же, информации о моих новых преследователях было крайне мало.

— Но я ничего плохого не делал, — сказал я затравленно. — Только пару раз вылечил людей. Только и всего.

— А мне казалось, что слухи о магической природе врачебного дела преувеличены! — улыбнулся Иванов. — Этого вполне достаточно, чтобы тебя заключили в казематы. Применяли на тебе пытки… Это отличается от правовой системы, как черепаха от горностая.

— А у вас — нет? — почему-то вырвалось. — Меня вот пороли плетью…

— Не путай, сударь… — надменно сказал Иванов. — Бичевание плетью — это законное телесное наказание. Регламент строго определен и соблюдается неукоснительно. Тебе выписано пять плетей за бродяжничество. И ежели б ты не сбежал от меня в «Республике», то своё постановление я бы отменил. Сам виноват, Семён.

— А как насчёт голода? — продолжал я. — Меня почти двое суток не кормили!

— Это другое, — поспешно бросил Иванов. — Хоть ты мне и глубоко неприятен, Семён, я считаю своим долгом уберечь тебя от Бесстужева. Личные вещи при тебе?

— Да, — кивнул я. — Они так и остались у Дмитрия Вагина. Только часы и несколько рублей.

— Ничего, в лечебнице тебе выдадут всё необходимое, — сказал Фёдор.

Больше он не ответил ни на один вопрос. Не просил его не отвлекать, не кричал и не призывал к спокойствию. Просто игнорировал. Мне даже стало понятно, почему Иванов разрешил находиться в своём кабинете без наручников. С такой реакцией и с таким револьвером ему сам чёрт не брат. Следователь взялся за мудрёный аппарат, похожий на печатную машинку.

Лично я подобного не застал, но видел в паспортном столе в своём городке. Представляете, ещё десять лет назад там печатали на машинке! При том, что компьютеров было — пруд пруди. Пальцы следователя проворно бегали по клавишам. И хотя рычаги били перед собой, бумага не двигалась. Мне стало очень любопытно, и я украдкой посмотрел на машинку.

Там был маленький экран! Следователь пробежался глазами по тексту, нажал на какую-то кнопку — и машина принялась сама отбивать ритм клавишами. Вот это технологии! Прибор напечатал три одинаковых листа бумаги. Один из них Иванов протянул мне:

— Вот, распишись.

Я взял ручку и хотел поставить свою подпись, но мне в глаза бросилось необычное словосочетание… Ментально-нервическое исследование! Что бы это могло быть? И в какую лечебницу меня собирался отправить Иванов?

— Времени нет! — вдруг повысил голос следователь. — Торопись!

Я поставил подпись. Что я мог предпринять? Отказаться от его помощи — это большой риск. Но что ожидало меня дальше? Неизвестность пугала. А внезапное заступничество Иванова — настораживало. Ему какое дело до меня? Тем более, он сам сказал, что у него интуиция и всё такое. Фёдор снова набрал какой-то номер, но на этот раз — динамик не прикрывал. Бросил лишь три слова: «Группа — ко мне».

— Крепись, Семён, — сказал Иванов. — Знаешь, чему меня научила моя работа? Человек, который тебе несимпатичен, может оказаться невиновным. И наоборот: обаятельный, прекрасный человек — преступником. Ежели хочешь докопаться до истины — выбрось эмоции из головы.

— Звучит красиво, — вздохнул я. — Может даже и правильно. Но что-то меня совсем не успокаивает.

— Сдаваться нельзя, — добавил он. — Никогда. Нужно всё время двигаться вперёд.

В дверь постучали. Своим громким голосом следователь разрешил войти. Вновь — два полицейских. Однако же, этих я видел впервые. Сколько их тут, интересно? Что ни день, то новые.

— Разрешите доложить! Ефрейтор Голышев по вашему приказанию прибыл! — отчеканил один из полицейских.

— Вольно, — махнул рукой Фёдор Михайлович. — Спокойный вечер? Выездов пока не было?

— Никак нет, ваше благородие! — произнёс Голышев. — Мы откомандированы к третьей резервной группе.

— Значит, слушай внимательно, Голышев… — сказал следователь. — И запоминай. Вот этот подданный задержан до выяснения обстоятельств. Он спокойный, не буйный, но долг велит мне проявить осторожность. Вот тебе две копии постановления. На одной пусть распишется охранник, а вторую — ему насовсем отдай. Запомнил?

— Так точно, ваше благородие! — вновь отчеканил ефрейтор.

Как он это терпит? Я бы свихнулся, если бы после каждого моего слова мне орали «так точно» и «ваше благородие». Иванов же, видимо, воспринимал эти слова как часть антуража. Что конкретно он приказал полицейским, мне осталось непонятно. Потому что в своей речи следователь использовал такие слова, как «Пётр Второй», «Тройка».

— Будет исполнено, ваше благородие! — произнёс ефрейтор и вытянулся в струну.

Я встал и нехотя поплёлся за полицейскими. Едва мы отошли от кабинета на почтительное расстояние, Голышев тут же снял маску обходительности. Ещё меня удивляло, что второй полицейский за всё время не проронил ни слова. Ефрейтор выразительно посмотрел мне в глаза и произнёс:

— Значит так, душевнобольной! Двигаемся в сторону лечебницы. И без глупостей! Можно подумать, ефрейтор Голышев не знает фамилии и имени — Семён Частный.

— Хорошо-хорошо, — быстро ответил я.

— Никаких «хорошо»! — рявкнул ефрейтор. — Так точно! Это понятно.

Я вздохнул. Сколько тут людей — у каждого свои заскоки в голове. Второй полицейский проявил хоть какую-то эмоцию. Он покивал головой. Мол, всё верно, знаем мы Семёна. Ничего себе я тут всех на уши поставил! Дальше мы шли линией или гуськом. Впереди — ефрейтор, посередине — я, а сзади, на почтительном отдалении — бессловесный полицейский.

Прошли в гараж. Голышев подошёл к одному из автомобилей, открыл заднюю дверь и сделал жест. Я его считал безошибочно и сел внутрь. Справа от меня присел второй полицейский. Ефрейтор — за руль.

— Надо побыстрее его сплавить, — говорил он, пока мы ехали. — Это ж Москва. Не ровен час, что-то произойдёт.