Город Стертых Лиц - Воронов Алекс

Я достал свой мнемоскоп. Гладкий шар из дымчатого хрусталя казался единственным настоящим предметом в этом мире иллюзий. Я настроил его, сосредоточившись на образе маски и двух символов. Спираль и расколотый глаз. Я прижал его к одной из колонн, к застывшему лицу незнакомой женщины с глазами, полными ужаса. Шепот в хрустале. Я искал его.

Реальность взорвалась. Мнемоскоп стал окном, и я провалился в него. Я не просто видел прошлое. Я стал им. Я был Орионом, стоящим в этом самом зале. Я чувствовал его страх, холодный, липкий, парализующий. Я видел фигуру перед собой. Она была закутана в темный балахон, но это была не ткань. Это была сама тьма, сгустившаяся и принявшая форму. А под капюшоном… не было лица. Была маска. Бледная, костяная маска, на которой горели два символа. Спираль и расколотый глаз.

– Ты заглянул слишком глубоко, Архивариус, – раздался голос. Он не звучал в ушах. Он рождался прямо в сознании, холодный, безразличный, как шум умирающей вселенной. – Ты нашел трещину. А все трещины должны быть заделаны. Реальность должна быть чистой. Без ошибок. Без лишних воспоминаний. Ты – ошибка.

Я видел, как фигура, Ксено, протягивает руку. На его руке не было кожи. Это были просто кости, но не человеческие. Они были сделаны из того же материала, что и собор, из застывшего забвения. Он коснулся лба Ориона. И я почувствовал, как мир Ориона начал рассыпаться. Не просто воспоминания. Сами концепции. Любовь к жене. Вкус утреннего кофе. Значение слов. Имя. Все превращалось в серый пепел, в ничто. Это была не смерть. Это было стирание. Аннигиляция. Последнее, что я увидел глазами Ориона, была пустота, разверзшаяся, чтобы поглотить его.

Видение оборвалось. Я отшатнулся от колонны, тяжело дыша, хватая ртом воздух, который казался здесь ядовитым. Голова раскалывалась. Но я получил то, за чем пришел. Я видел. Я знал, как он это делает. Это была не просто магия. Это была… редактура реальности. Холодная, безжалостная, хирургическая.

Но что-то было не так. Видение не закончилось полностью. На периферии моего сознания остался его след. Темный, маслянистый отпечаток. Вирус. Морфей предупреждал меня. Пустота меня услышала. Ксено знал, что я здесь. И он оставил для меня ловушку. Подарок.

Холод в моей голове усилился. Я попытался вспомнить лицо Востока, и на мгновение оно смазалось, превратившись в безликий овал. Я вспомнил свой офис, и стены на мгновение стали прозрачными. Вирус начал работать. Он не стирал мои воспоминания. Он их портил. Разъедал, как кислота. Он превращал мою жизнь, мою личность, в бессвязный набор поврежденных данных.

Я должен был убираться. Немедленно. Я побежал. Я бежал по бесконечным залам из костей и слез, не разбирая дороги. Я слышал шепот. Он шел отовсюду. Это был голос Ксено. Он не угрожал. Он просто констатировал факты.

– Детектив. Еще одна ошибка. Еще одна строка, которую нужно удалить. Ты прикоснулся к моему инструменту. Теперь ты носишь мою метку. Ты – часть моей работы. Я найду тебя. Я очищу тебя. Я верну тебя в тишину.

Я бежал, спотыкаясь, падая, поднимаясь и снова бежал. Мир вокруг меня мерцал. Мои собственные воспоминания восставали против меня. Лицо Лилит на мгновение смешалось с костяной маской. Запах дождя Эмберфолла сменился запахом пыли и забвения. Я терял себя.

Я не помню, как нашел выход. Может, его и не было. Может, Собор сам выплюнул меня, как непереваренный кусок. Я очнулся на холодном полу в каком-то туннеле, далеко от провала. Я был один. Фонарик разбился. Мнемоскоп в руке был теплым, почти горячим. Он, казалось, боролся с холодом, который поселился во мне.

Я кое-как поднялся на ноги. Тело болело, но это была ерунда по сравнению с тем, что творилось в моей голове. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Я Каэл. Мнемодетектив. Я живу в Эмберфолле. Я расследую дело Ориона. Я… Я попытался вспомнить имя своего первого клиента. И не смог. Там была просто дыра. Новая. Маленькая, но она была там. Вирус работал.

Я побрел в темноте, ориентируясь по памяти, которая теперь была моим злейшим врагом. Путь наверх занял, казалось, вечность. Каждый шаг был пыткой. Каждая тень, казалось, скрывала Ксено. Каждый шепот ветра звучал его голосом.

Когда я наконец выбрался на нижние ярусы, под тусклый свет вечного неонового сумрака, я был на грани коллапса. Я прислонился к стене в грязном переулке и посмотрел на свое отражение в мутной луже. Лицо, смотревшее на меня, было моим. Но на одно ужасное, бесконечное мгновение, оно показалось мне чужим. Контуры его поплыли, черты смазались. Я видел незнакомца. Я видел пустоту, которая смотрела на меня моими же глазами.

Я моргнул, и наваждение прошло. Но я знал, что это было не просто игрой воображения. Это было предупреждение. Обратный отсчет начался. Ксено не нужно было меня искать. Он уже был внутри. Он был шепотом в моей крови, вирусом в моей памяти. И он медленно, методично стирал меня изнутри. Вопрос был не в том, найду ли я его. Вопрос был в том, кто останется от меня к тому моменту, когда это произойдет.

Чернильные вены города

Воздух в Чернильном квартале был густым, как непрочитанная книга в кожаном переплете. Он пах мокрым асфальтом, озоном от искрящих мнемо-проводов и чем-то неуловимо древним, как пыль на забытых артефактах. Каждый шаг отдавался глухим эхом в лабиринте узких улиц, где тени были длиннее и плотнее, чем сами объекты, их отбрасывающие. Я шел, а дыра в моей памяти пульсировала тупой болью, как незаживающая рана. Пять прыжков. Образ был так близко, почти на кончиках пальцев, но стоило мне попытаться его ухватить, как он рассыпался в серый пепел. Это было хуже, чем просто забыть. Это было знание о потере. Постоянное, ноющее напоминание о том, что часть меня украдена. Костяной Собор. Название звучало как строка из запрещенного гримуара. Такого места не было ни на одной официальной карте Эмберфолла. Городские власти любили делать вид, что у города нет темных подвалов и грязных секретов. Они строили новые ярусы поверх старых, пряча прошлое под слоями ферробетона и неоновых реклам, надеясь, что если достаточно долго не смотреть вниз, то нижние уровни просто перестанут существовать. Но они существовали. И там, внизу, в полумраке и сырости, жили своей жизнью тени и легенды. Мне нужен был кто-то, кто читает не официальные хроники, а трещины на асфальте. Кто-то, кто слышит голоса, застрявшие в кирпичной кладке. Мне нужен был Сайлас.

Путь к нему лежал вверх, а не вниз. Парадокс Эмберфолла. Чтобы узнать о самых глубоких подвалах, нужно было подняться к самым высоким шпилям. Лифт, скрипя и стеная, как умирающее животное, потащил меня на сто сорок второй ярус. Двери открылись с жалобным вздохом, выпустив меня на шаткий подвесной мост, перекинутый между двумя башнями-иглами. Внизу, в разрывах вечного тумана, проплывали огни города, похожие на фосфоресцирующих рыб в бездонной океанской впадине. Ветер здесь был другим. Резким, холодным, он свистел между кабелями и антеннами, и казалось, нес с собой обрывки чужих снов и забытых молитв. Дверь в квартиру Сайласа была сделана из потускневшей меди и покрыта сложной гравировкой, изображавшей карту города, но карту не географическую, а скорее… нервную систему. Улицы были венами, площади – ганглиями, а в центре, там, где должна была быть Ратуша, зияла черная дыра. Я постучал. Три раза, коротко. Это был наш старый код. За дверью послышалось шарканье, звон стекла и недовольное бормотание. Замок щелкнул с таким звуком, будто сломалась кость. Дверь приоткрылась на ширину ладони, и в щели показался один глаз. Водянистый, блекло-голубой, с неестественно расширенным зрачком, он изучал меня с пристальным вниманием энтомолога, разглядывающего новый вид жука. Каэл, – проскрипел голос из-за двери. – Тебя давно не заносило в мои высоты. Город снова стошнил чем-то неперевариваемым? Хуже, Сайлас. Он начал переваривать сам себя. Пустишь? Цепочка на двери звякнула, и она открылась полностью. Сайлас был похож на свои карты. Сухой, пергаментный, с сетью морщин, покрывавших лицо, как речная система дельту. На нем был заляпанный чем-то халат, а седые волосы стояли дыбом, словно он только что сунул пальцы в силовой разъем. Но глаза, несмотря на их блеклость, были острыми. Они видели не меня, а информационные потоки, которые меня окружали, ауру моих проблем, шрамы моей памяти. Ты принес с собой холод, – сказал он, отступая вглубь квартиры. – Не просто холод дождя. Холод пустоты. Заходи. Но не трогай ничего. Мои конструкты сегодня особенно нестабильны.