Пария (ЛП) - Райан Энтони

Капитан-причастник леди Эвадина Курлайн в тот день определённо разгневалась. Я видел это ясно на замороженной алебастровой маске её лица, когда она не стала оборачиваться, чтобы посмотреть на стремящегося. Гнев также ясно был виден в лёгком подёргивании рук, которые, как я знал, так и чесались потянуться к мечу, подвешенному на седле. Но она не протянула руку, и не обернулась. Для неё гнев был тем, что нужно контролировать, но, как я узнал со временем, ещё и полностью спускался с цепи, когда того требовали обстоятельства.

– Вперёд, Писарь, – тихо проговорила она мне, ударом пятки пуская серого шагом.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Направляясь обратно в роту, мы держались южных районов лагеря. К моему облегчению, этот курс вёл нас далеко от рощицы, в которой устроила себе жилище Ведьма в Мешке. Даже не знаю, чего я боялся больше – людей Гулатта или каэритской женщины. Чёрные ромбы её глаз по-прежнему не шли у меня из головы, а особенно блеск, который я заметил внутри. Всего лишь мимолётный блеск, мгновенно исчезнувший, но я всё никак не мог избавиться от чувства неуловимой значимости.

А ещё на мою удачу наш курс вывел меня на другое знамя, которое я узнал, на этот раз благодаря знакомству, а не урокам Сильды. Знамя герцога Шейвинской Марки, Эльбина Блоуссета, развевалось здесь выше всех, хоть и не выше королевского, поскольку такое было бы эквивалентно государственной измене. Серебряный ястреб на красном поле колыхался над лесом гербов, поднятых домами поменьше, которые явились на королевские сборы.

«Она здесь», думал я, глядя, как знамя полощется на ветру, пока телега покачивалась на ямах и колдобинах. «Если только герцог не оставил свою шлюху дома». Я подумал, что это вряд ли. Лорайн захотела бы находится в этом средоточии аристократической власти. И уж конечно, она не смогла бы устоять перед бесчисленными возможностями, представленными здесь.

«Её будут охранять», размышлял я, рассматривая плотно расставленные палатки, которые выглядели опрятнее, чем везде, и скорее всего здесь жили более дисциплинированные солдаты, чем прочие неряхи в этом лагере. «Но не во время битвы. Когда начнётся бой, она останется одна, или по крайней мере с незначительной охраной…».

Я настолько увлёкся Шейвинским лагерем, что я не сразу заметил, как Эвадина вдруг резко остановила серого. К счастью, старая лошадь тащилась неспешно и предупреждающе фыркнула, чтобы я не завёл её в круп коня леди. Натянув поводья, я смог вовремя остановить телегу, и почувствовал, что у меня скрутило живот, как только увидел причину остановки капитана.

В дюжине ярдов впереди сидел на великолепном жеребце лорд Элдурм Гулатт, а по обе стороны от него было два десятка конных воинов. Лицо его светлости немного покраснело, как у человека, решительно настроенного не спасовать перед трудной, но жизненно важной задачей.

– Миледи, – поклонившись, приветствовал он Эвадину, но остался при этом в седле. Я знал, что это является нарушением рыцарского этикета, который обычно требовал, чтобы дворянин спешился и встал на одно колено, прежде чем выразить почтение даме равного или более высокого ранга. Я подумал было, что это может означать утрату интереса к предмету его страсти, но вскоре выражение его лица развеяло все подобные предположения. Когда он таращился на Эвадину, его черты выдавали смесь похоти и тоски – а именно эту комбинацию эмоций он давно уже принимал за любовь. Благодаря тому, что долгими часами я помогал ему составлять письма этой самой женщине, я знал, что за этим выражением скрывается не любовь, а безнадёжная одержимость, которая способна самую благожелательную душу превратить в опасную.

– Как я рад снова видеть вас, – добавил он напряжённым и совершенно безрадостным тоном.

– Милорд, – вот и всё, что холодно безразлично ответила Эвадина. Она так и сидела на сером, с видом скорее лёгкого любопытства, чем беспокойства.

– Я слышал рассказы о ваших… приключениях, – продолжал, прокашлявшись, лорд Элдурм. – Весьма примечательные и волнующие. Но, разумеется, я бы и не стал ожидать ничего меньшего. Хотя меня печалит мысль о том, что вы в такой близости от опасности…

– Милорд, – оборвала его Эвадина, и теперь в её голосе прозвенела стальная грань, – как мне кажется, наша последняя переписка положила конец абсолютно любой из связей между нами, помимо союзных в этом благородном деле. А теперь… – она покрепче схватилась за поводья серого, – …если только вы не хотите обсудить военные вопросы, то прошу вас, со всем уважением, освободить проезд. У меня очень важное дело в моей роте.

Я заметил, что эти слова поразили его, словно стрелы. Он съёжился в седле, угловатое лицо побледнело, как у человека, у которого прихватило сердце. Но всё же, к его чести и моему расстройству, лорд Элдурм быстро оправился. Глубоко вдохнул, выпрямился и решительно заставил себя встретиться взглядом с Эвадиной.

– К моему сожалению, я здесь не ради вас, миледи. – Его суровая решимость сменилась мрачным предвкушением, он посмотрел на меня, вытянул руку и указал пальцем, словно наконечником копья. – Я здесь ради него.

Эвадина обернулась и посмотрела на меня, приподняв бровь, и мне оставалось лишь слабо улыбнуться.

– Ужасный злодей, – продолжал его светлость. – Обманщик, вор, убийца, который не далее, как час назад напал на одного из моих людей. Согласно законам Короны я имею полное право требовать его выдачи, и я добьюсь правосудия.

Прежде чем снова обернуться к Элдурму, Эвадина чуть скривила губы. Это было едва заметное выражение юмора, но всё равно оно как-то успокаивало.

– Мне всё равно, – заявила она, тщательно выделяя слова. – Его историю я знаю. Он остаётся моим человеком. Его клятва была принесена и принята, по законам Ковенанта.

– Этот подонок-керл, – взорвался Элдурм, его лицо покраснело, а конь занервничал, чувствуя гнев хозяина, – и раньше притворялся приверженцем Ковенанта! С вашей стороны глупо было бы поверить его лжи. Как поверил я, когда впустил его в свои покои и позволил ему писать мои письма…

На этих словах он запнулся, и оттенок его лица стал более розовым, указывая на смущение. Впрочем, он снова быстро оправился, и, несколько раз вдохнув для успокоения, снова заговорил:

– И я не единственная жертва его лживости. Восходящая Сильда, некогда заветный голос Ковенанта, теперь навеки погребена под камнями и землёй, поскольку этот человек вероломно заманил её на безнадёжный побег.

– Это ложь, блядь! – Закричал я, вскакивая на телеге, моя кожа пылала, а изо рта брызгала слюна. Гнев не чужд и мне, как и многочисленные опасности, исходящие от него, хотя обычно я способен его сдерживать, и тогда он кипит внутри столько, сколько требуется, пока не появится шанс на возмездие. Однако масштабов этой лжи хватило, чтобы отбросить все подобные ограничения, как и почтение к положению. Если бы Гулатт был разбойником, то перепугался бы и сбежал, либо уже тянулся бы за ножом. А вместо этого он с отвращением устало посмотрел на моё рычащее лицо и снова повернулся к Эвадине.

– Вот видите, миледи, как он разговаривает со своими господами? – с отвращением поразился он. – Как можно марать божественную миссию Ковенанта таким человеком, как он?

Его отсылка к обману и небрежное презрение распалили мой гнев до глубокого безрассудного жара, хотя и не совсем лишили меня способности рассуждать. «Арбалеты», вспомнил я, и повернулся, чтобы откинуть парусину, прикрывавшую содержимое телеги. «И по двадцать болтов к каждому».

– Писарь, стоять!

Быстрый окрик Эвадины подействовал на меня, как пощёчина, и мои руки замерли на завязках парусины. Содрогнувшись, я заставил чуть успокоиться зудящие руки, вернулся на сидение и увидел, что она снова на меня смотрит. На этот раз её выражение было далеко не весёлым.

– Сиди спокойно, – сурово приказала она, не допуская никаких возражений. – И тихо.

Выражение её лица немного смягчилось, и она отвернулась, опустив голову. Я почувствовал в этом больше нежелания, чем гнева – она опустила плечи и резко подняла, как человек, который призывает всю свою силу для выполнения неприятной обязанности.