Ведьмин кот (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт"

— Ну да… — с трудом проговорил Видо, которого снова швырнуло от великолепного бесстрастного смирения до мучительного стыда и желания провалиться сквозь землю. — Это безумие… Наследственное безумие Моргенштернов, мой род подвержен ему уже не одно столетие. Проявляется каждый раз иначе, мне вот не повезло так… Но бывает и хуже, прадедушка по отцовской линии воображал себя боевым жеребцом и требовал особые доспехи…

Он снова с трудом улыбнулся.

— Герр патермейстер, — сказал ведьмак как-то особенно мягко, даже ласково. Так врачи говорят родственникам и близким, что пациенту осталось совсем недолго. — Честное слово, мне прямо жаль нарушать вашу восхитительно мрачную уверенность, что все плохо и будет еще хуже. Семейное безумие — звучит пафосно и где-то даже респектабельно. Особенно для идиотов, которые считают, что психические заболевания романтичны и делают их особенными… Ах да, так вот о чем я! С чего вы взяли, что безумны? Вам это врач сказал?

— Неужели я бы пошел с таким позором к врачу? — поморщился Видо. — Это же хуже постыдной болезни! Я… просто знаю. Этот приступ, он далеко не в первый раз, понимаете? Страх, удушье, потеря возможности двигаться и мыслить… Я читал семейные хроники, у одного из предков так же начиналось. Я не ропщу, вы не подумайте, просто… жаль, что придется уйти из Ордена. Я… надеялся, что смогу отдать жизнь Господу до того, как…

— Герр патермейстер, — прервал его Ясенецкий так же мягко. — Не нужно никому ничего отдавать, особенно жизнь. И уходить из Ордена не нужно, если это единственная причина. Ну, то есть могут возникнуть сложности, конечно. Насчет ответственности — это вы правы. Но вообще-то, панические атаки лечатся. И даже с ними люди неплохо живут! Хлопотно, бывает, с некоторыми ограничениями, но вдруг это другой случай? Не знаю, что там за диагноз был у вашего предка, но к вам он никакого отношения не имеет. Никакое это не безумие.

— Как… не безумие? — Видо повернулся к Ясенецкому и попытался найти в его лице и голосе хотя бы тень насмешки, фальши, хоть что-нибудь подозрительное! Мелькнула даже мерзкая мысль, что это месть за кота. Но ведьмак смотрел спокойно и слегка сочувственно, ровно настолько, чтобы это не было оскорбительно. — Вы… понимаете, что вы говорите?!

— Я-то да, — возразил Ясенецкий. — А вы? Ну с чего вы взяли, что это безумие? Послушайте, я не психиатр, у меня нет права ставить официальный диагноз в данном случае, но все-таки кое-что в этой сфере я понимаю. И уж паническую атаку определить могу. Если бы это не была классическая паничка, прямо как по учебнику, как бы я вам помог снять приступ, по-вашему? Ведьмак я или не ведьмак, но вот с этой гадостью меня не демоны учили работать, а преподаватели. Ну и Ярик еще, а он как раз отличный психиатр и в этом понимает!

— Вас… учили… — тупо повторил Видо, чувствуя, как из него будто вынули стержень, на котором он держался последние… да года полтора, наверное. С того самого первого приступа. Как еще не растворяется, но уже дрожит внутри отвратительный страх, не отпускавший даже во время молитвы. Дрожит, как натянутая струна, что вот-вот лопнет и хлестнет обжигающей болью, но любая боль намного лучше тусклого тихого мерзкого отчаяния. — Вас учили… лечить… такое?

— Без лекарственных препаратов лечение будет сложнее и дольше, — извиняющимся тоном предупредил ведьмак. — Но даже без них оно возможно и в большинстве случаев достаточно успешно. И уж точно я могу гарантировать, что это никакое не безумие! Качество жизни эта дрянь ухудшает, но рассудок не затрагивает и даже для здоровья опасна не сама по себе, а только последствиями — ну, если вас во время драки накроет, например, как сегодня.

Приговор, который висел над его жизнью, рассудком и душой, отменили. Отменили. Отменили. Отменили! Эта мысль билась в висках тугими молоточками, у Видо закружилась голова, и он внезапно почувствовал, что смертельно устал, что хочет есть, умыться, посетить уборную… Что он жив, спасибо Господу и этому ненормальному, немыслимому ведьмаку!

— Герр Ясенецкий, сварите кофе, будьте любезны, — дрогнувшим голосом попросил Видо. — И я… попрошу вас о консультации, если вы не против.

— С удовольствием. Полагаю, нам обоим найдется, о чем друг друга расспросить. — Ясенецкий встал и отвесил поклон, учтивый и легкий, но все равно какой-то странный, сразу видно, что московит или вообще непонятно кто, но не австриец и вряд ли даже европеец. — Что касается кофе, то вы потерпите несколько минут, пока я приведу двор в порядок? Хочу отмыть это пятно, пока оно не засохло.

— Разумеется! — поспешно откликнулся Видо. — Я не стал бы просить вас пренебрегать служебными обязанностями! Что до консультации… Возможно, после ужина?

Кивнув, ведьмак стремительно ушел. Видо прикинул, сможет ли встать на ноги без посторонней помощи, и получилось, что очень даже сможет! Благодать все еще не наполнила его, как должно, однако первые капли уже просачивались из божественного источника души, и это было еще одним чудом — незаслуженным, но оттого не менее прекрасным.

Видо чувствовал себя, словно непослушный ребенок, все-таки получивший такой рождественский подарок, о котором и мечтать не смел. И в очередной раз осознавший, что Отец Небесный любит каждое свое чадо, даже то, которое так часто его разочаровывает слабостью, сомнениями и неверием в милость Господню. Любит — и все тут!

Он неуверенно поднялся, опираясь на перила, немного постоял, стараясь не шататься, и отправился в допросную, ступая так осторожно, как только мог. Вошел, рухнул за свой стол, оперся локтями о крышку…

* * *

От проклятого пятна Стас избавлялся так тщательно, словно его карьера метельщика началась именно сегодня, и это было тестом, от которого зависело, получит ли он средства на жизнь или помрет с голоду в местной подворотне. Залил его водой, в которой щедро разболтал несколько обмылков, намотал тряпку на швабру.

«Если не поддастся, выжгу дрянь какой-нибудь химией, — зло подумал он. — Уксусом или серной кислотой, должно ведь тут хоть что-то подобное водиться?! Костер еще можно развести, а потом скребком лошадиным… Но пакости этой в моем дворе не будет! И вообще не будет на белом свете, как самого этого гребаного кота! Он же, паскуда, меня в питомцы взять хотел! В домашний скот превратить! Сначала использовать в хвост и в гриву, а потом на моем горбу въехать… ну не в рай, а совсем наоборот, но сути дела это не меняет! Мы, люди, для них даже хуже скота, к лошадям да козам хотя бы иногда искренне привязываются, а мы — смесь инструмента и материала одновременно. Не-на-ви-жу! И Моргенштерн еще боялся, что я соглашусь?! Да он меня совсем не знает, если хоть на миг такую мысль допустил!»

Злость, которой он старательно не поддавался, разговаривая с инквизитором, захлестнула с головой, заставив стиснуть черенок метлы, в глазах потемнело, дыхание перехватило от чистой, беспримесной ярости, но к этому приливу Стас уже был готов. Он глубоко вдохнул, направляя внимание в тело и фиксируя, что с этим самым телом происходит. Назвать чувство, принять его, позволить ему пройти сквозь тебя, не задерживаясь…

«Все нормально, Станек, ты злишься — но ты имеешь на это право. Сейчас бы поорать, макивару побить, если больше нечего и некого! Но возможности нет. Ничего, чистая эмоция длится полторы минуты, потерпишь, дальше идет состояние, а вот в него загонять себя уже не стоит. Вот она, злость, здесь и сейчас, посмотри на нее, почувствуй, скажи ей спасибо — она тебе помогла выстоять в разговоре с котом, фактически спасла тебя! А теперь она уходит, вытекает из тебя, как вода. Отпускаем… выдыхаем… остаемся свободными. Руку на метле разжать, пальцы помассировать другой рукой — зачем тебе судороги, правда? Напряжение в плечах и лицевых мышцах сбросить… Ух, как накатило-то! Хорошо, что сейчас, по горячим следам, когда такое пережить проще. Хорошо, что разговор с Моргенштерном успел провести на остатках самообладания. И умница, что не пошел сразу кофе делать, еще не хватало с кипятком в такой момент возиться. Кстати, о кофе, то есть опять о Моргенштерне!»