Ведьмин кот (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт"

А Видо посмотрел на крыльцо допросной, откуда раздался выстрел, подаривший ему бесценное мгновение.

— На что только люди не пойдут, чтобы финансовый отчет не писать, — сказал смертельно бледный Фильц, опуская «штуцер». — Даже на подвиг.

Глава 29. Вам кофе сразу, после или нафиг?

Во дворе капитула пахло грозой. Буря сломала несколько липовых веток, брусчатка была усыпана изодранной, как после града, листвой, и Видо подумал, что Ясенецкому придется потрудиться, возвращая двору обычную чистоту. Мысль была такой нелепой и несвоевременной, так не подходила ко всему, что здесь только что произошло, что Видо повторил ее про себя, почти наслаждаясь глупостью подуманного.

Ну да, что в этом такового? Всего лишь ведьмак седьмого ранга с метлой и шваброй… Днем он отказывает демоническому фамильяру, а вечером метет двор, ругаясь, что натоптали всякие… Впрочем, Ясенецкий никогда на это не ругается, во всяком случае, Видо не слышал. Просто пожимает плечами и приводит все в порядок со своей неизменной добродушной улыбкой. Может, он святой?

Эта была уже вторая дурацкая мысль, более того, от нее веяло опасным свободомыслием на грани ереси. Святых ведьмаков не бывает, и уж точно святые — они не такие. Совсем. В принципе. Но ведь герр аспирант отказал фамильяру, почти демону, а у кого еще хватило бы на это силы духа, решимости, благочестия?

«Только вот благочестия там не было и в помине, — поправил себя Видо. — Я же сам все слышал. Решительность — да, еще гордость, даже гордыня, и какая-то странная логика, и самая обычная рассудительность, но только не благочестие. А ведь вера в Господа — единственное, что способно защитить от козней Той Стороны! Я всю жизнь полагал это догмой, и вот, своими глазами увидел ее нарушение…»

Ему было мучительно стыдно даже просто посмотреть в сторону московита, именно поэтому Видо заставил себя поднять голову и найти взглядом Ясенецкого. Тот медленно ходил по двору, занимаясь какими-то совершенно незначительными и ненужными сейчас делами. Собрал разлетевшиеся метлы, поправил крышку колодца, поднял опрокинутую бочку…

Видо глубоко вздохнул, наслаждаясь возможностью снова делать это свободно. Безумие, удушье и страх смерти отпустили — надолго ли? Впрочем, ему теперь хватит любой отсрочки, чтобы все сделать как надо. Наконец-то взглянуть в лицо собственному страху, неверию, отчаянию. Взглянуть — и принять свою судьбу. «Господь мой, благодарю тебя за милость, — четко проговорил он про себя. — Несказанную милость увидеть волю твою в действии и защиту твою над нами, грешными. И еще благодарю тебя, Господь, за него… безбожника, сегодня явившего мне силу и правду твою…»

Благодать внутри молчала. Не колыхалась привычным золотистым маревом, не согревала знакомым желанным теплом. Видо был пуст, словно давно пересохший колодец. И это, конечно, тоже был знак.

Подошел Курт фон Гейзель, присел рядом на крыльце, вытянув длинные ноги. Покосился на Видо, снял с пояса фляжку и молча протянул ему. Видо принял с благодарностью, открутил пробку и глотнул шнапс как воду — тот обжег горло, провалился в желудок и уже там полыхнул по-настоящему. Сделав три глотка, Видо вернул флягу капитану, и тот, запрокинув голову, допил остаток. Выдохнул, вытер усы тыльной стороной ладони, тоже посмотрел на бродящего по двору Ясенецкого.

— Значит, отказался… — в голосе капитана не было ни вопроса, ни удивления.

— Да, — уронил Видо. — Трижды, как и положено.

И не стал добавлять, что только благодаря этому они тут все живы и здоровы — ну, кроме бедняги Клауса, конечно. А зачем говорить очевидные вещи, прекрасно известные твоему собеседнику?

— Я думал, так не бывает, — искренне сказал капитан. — Чтобы призванный — и отказался.

— Я тоже так думал, — подтвердил Видо. — Надеялся, но не верил.

— Значит, теперь его заберут в Виенну? — Делать выводы фон Гейзель умел. — В Главный капитул?

— По всей видимости. — Видо было тошно от самого себя, и даже слова казались пропитанными какой-то внутренней гнилью. — На благо Ордена и дела его.

— Ну, могло быть и хуже, — вздохнул капитан. — Пойду я, займусь, чем положено. Клауса нужно снести в холодную, прислугу успокоить… Девочка эта, Ева-Лотта, моих болванов осматривать взялась, там парочку крепко приложило, как бы переломов не было. Спрошу, может, ей помочь надо чем. Хорошее приобретение вышло для капитула, а?

— Отличное, — согласился Видо, не отрывая взгляда от фигуры московита, не придумавшего ничего лучше, как взять метлу и начать сгребать ветки с листьями. Йохан Большой, капрал Густав и кузнец возились с воротами и уже почти поставили их на место. Капитул снова был отрезан от города, который даже не знал, что здесь случилось, и какой опасности избежали добрые жители. — Идите, Курт. И скажите людям, что я их благодарю. Как и вас, разумеется. Благослови вас всех Господь.

— Если он с нами, то кто против нас? — вставая, откликнулся капитан без тени улыбки на хмуром, исчерченном шрамами лице. — Благослови вас Господь, мейстер.

«Недолго ему меня так звать, — подумал Видо, находя в этой мысли некую болезненную сладость, словно боль, которую она причиняла, могла послужить искуплением его вины. — Завтра же напишу прошение об отставке. Хотя чего тянуть? Сегодня. Сдам дела Фильцу, не дожидаясь назначения нового патермейстера, Фильц — человек опытный, справится. И в Виенну — на разбирательство. Может, даже вместе с Ясенецким поеду. Должен ведь кто-то присмотреть за ним дорогой. А потом — все. Вот отец обрадуется…»

Последняя мысль вызвала уже настоящую тошноту, Видо сглотнул подкативший к горлу ком, опустил голову, стараясь дышать помедленнее, и… едва не затаил дыхание совсем, когда увидел подходящего ведьмака.

Тот аккуратно поставил метлу у крыльца и сел рядом, совсем как недавно фон Гейзель. Тоже вытянул ноги, пошевелил носками пыльных ботинок и посмотрел на них, как показалось Видо, неодобрительно. Нужно было что-то говорить, объясняться, просить прощения, хотя простить за такое невозможно, и Видо понимал, что это чистая формальность… Но слова застряли где-то в горле, собравшись еще в один ком, горячий и тугой, вставший так плотно, что сглотнуть было больно.

— С кошкой все хорошо. С Евой-Лоттой тоже, — первым нарушил молчание ведьмак совершенно спокойным, обыденным голосом, будто спрашивал о погоде или просил передать соль за столом. — Он ведь правду говорил? Я не знаю, могут ли демоны лгать, но непохоже.

На этот вопрос Видо и должен был, и мог ответить. К счастью, здесь даже его собственных слов не требовалось.

— «Хотя Владыку Той Стороны зовут Отцом Лжи, но наибольшая его ложь звучит в сказанной истине, — бесстрастно процитировал Видо поучение святого Форналия. — Ибо, не говоря лжи напрямую, он искажает истину, недоговаривая, умалчивая, бросая свет и тень, управляясь со словами с великой искусностью и неизменно злым умыслом. И малые демоны, отродья его, следуют ему в этом, сплетая ложь из истины и скрывая неправду за правдой». Так что да, герр Ясенецкий, он говорил правду. Формально. Вы действительно были приведены фамильяром в наш мир из-за своей потенциальной силы. Насчет вашей подруги я не могу ничего ни подтвердить, ни опровергнуть, но ваша сила несомненна. Вы ведьмак седьмого ранга, наивысшего. И да, я действительно использовал вас, подвергая опасности — самой большой опасности, которая может угрожать человеку. Если бы вы подписали договор, вы… были бы прокляты. Навсегда и без малейшей возможности спастись…

Видо был уверен, что не сможет договорить до конца, но с каждым словом ему становилось все легче. Ком в груди исчез, теперь там зияла пронзительная кровавая пустота, она постепенно наполнялась болью, но даже это было легче, чем молчание.

— Проклят… — медленно повторил ведьмак. — Ну да, понятно. Вы его выманили на меня, он просто не мог не явиться. А если бы я сидел в камере, как предлагал с самого начала господин Фильц, то мне бы ничто не угрожало, так?