Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

— Парень, раз ты не инициирован, чего ж не дал дёру, когда схватили Веронику? Уж совсем не обязательно было отыскивать меня. На худой конец прирезал бы её, когда заснула, — спросил Владминар, и я поперхнулся отваром. Вопрос поставил в тупик. Вернее, то, от кого он прозвучал. Выходит, не все проклятые рыцари — твердолобые фанатики.

Подумав, ответил полуправдой:

— Ну, это неправильно… бросать Веронику, наверное? То есть… Её схватили из-за меня. Я ответственен за неё.

Плюс не факт, что получилось бы выжить в одиночку. Я не питал иллюзий относительно своих умений ни тогда, ни сейчас.

— Неправильно? С тобой не согласился бы почти весь мир, что лежит под пятой Триединых. С точки зрения святош, правильно убивать тех, в ком есть намёк на тьму. Так учат с детства, и редко когда в человеке возникает смелость, чтобы пойти наперекор свету.

А я, получается, двигался наперекор свету? Словно судьба подталкивала меня прочь от добра ко злу. Но означал ли свет добро? Где лежала граница, отделяющая преступления вампиров и церкви от преступлений, свершённых во славу тьмы? Кто оплакивал кровь, пролитую светлыми армиями в сражениях с другими светлыми армиями?

Свет и тьма — это всего лишь стихии. Всего лишь магия, что позволяет навязывать окружающим свою справедливость. Магия — способ изменить мир, подчинить его или принести в него покой. Обязательно ли выбирать сторону? Да и существовали ли стороны в действительности? Куда ни погляди, добра и справедливости на Мельте мало, в отличие от высокомерия и подлости, пренебрежения к жизни и честолюбия, из-за которого люди готовы утопить остров в крови. Какая разница, кто убьёт десять, сто, тысячу человек — маг тьмы в ритуале или аристократ, пославший людей на смерть ради призрачной выгоды?

Я допил отвар и отошёл от костра, чтобы расчистить место. Размышления прогнали сонливость, можно и потренироваться. Со вздохом поднялся Дерек. Сверху упало немного снега; Пандора, сидевшая на толстой ветви, сменила позу. Ей ещё мерещилась слежка, и она пронзала ночь своим кошачьим взором. Владминар поглаживал ножны с шаэ’руном и смотрел поверх огня.

Над нами высились горы. Их силуэты проступали смутными пятнами, что были темнее темноты. В них сплелись угроза и обещание.

Глава 49

Ночью грянул мороз, от которого тянуло поглубже завернуться в ворох одеял и зашить вход в палатку, но к утру потеплело. Погода стояла ясная, и стены монастыря просматривались без помех. Его наружная часть находилась на уступе, образованном глубокой горизонтальной трещиной, что прочертила почти отвесный склон. К нему вела крутая тропка, выдолбленная прямо в скале, ни о каких поручнях или хотя бы захудалом деревянном заборчике не шло и речи.

Стены надёжно скрывали монастырские внутренности. Если бы не феноменальная память Пандоры, которая, естественно, саму идею памяти отрицала, обитель монахов пришлось бы штурмовать вслепую. На привалах вампирша рисовала расположение наружных зданий и туннелей, что лежали за и под ними.

Нас интересовали темница и хранилище, куда, по словам Пандоры, наверняка спрятали шаэ’рун.

Кинжал потребовал вернуть Владминар. Не допускавшим возражений тоном он объявил, что не намерен оставлять в лапах святош древнюю реликвию. Я вспомнил, что Вероника относилась к шаэ’руну с трепетом и не расставалась с ним надолго. Её связь с кинжалом была для меня загадкой, но девушку определённо расстроит, если мы не заберём его.

Пандора тогда лишь пожала плечами.

— Тогда тебе его и вытаскивать, — сказала она безразлично, — я к нему прикасаться не желаю.

Хоть никто и словом не давал понять, что я пойду за остальными, я заучивал схемы так же усердно, что и проклятые рыцари. Умом я понимал, что большой пользы не принесу и будет лучше постеречь лошадей. Однако меня гнал вперёд внутренний огонёк, изводящая душу тревожность, что зародилась в груди, когда ящероконь Пандоры поднял копыто над моим лицом.

Иногда эта сцена приходила в кошмарах. Я просыпался, весь в поту, с открытым в беззвучном крике ртом и долго лежал без движения, прожигая бесценные минуты отдыха. Чем был этот огонёк? Досадой на своё бессилие, жаждой обрести власть над своей судьбой, горечью от того, что подвёл Веронику? А может, отчаянием или бесстрашием человека, которому нечего больше терять?

Когда мы встали лагерем неподалёку от предгорья, в солнечном плетении поселилось знакомое томление. Пробудился невидимый поводок, что связывал меня и девушку магией крови. Это радовало; значит, она жива. Нет-нет, я и мысли не допускал, что её убили, но порой в душу прокрадывались полуоформленные сомнения, которые подтачивали волю и побуждали сдаться.

Теперь это не имело значения. С наступлением темноты наша группа проберётся в монастырь. Правда, Пандора пока отмалчивалась, ни словом не давая понять, какой трюк она припасла. Миновать главные ворота, которые наверняка под строгой охраной? Звучало безумно. Да и забраться на стены с обрыва не вышло бы и у заправского акробата. Рядом с воротами же не росло ни единого кустика, не говоря уж о деревьях. Монастырь мало напоминал место, где жили преисполненные благости старцы; он производил впечатление крепости, готовой к любой осаде.

Я перевёл взгляд с угрюмых стен на планы, вычерченные на снегу. Большая часть монастыря скрывалась в горе, к тому же он был многоярусным. Ходы переплетались столь запутанно, что казалось, будто они — не творение человеческих рук, а выкопаны обезумевшим гигантским кротом.

— Треклятая херовина, — плюнул Дерек и почесал затылок, — Какому безумцу пришла в голову мысль поселиться в этой дыре?

— В Шуданском монастыре живут монахи, которые приносят обет переписать все святые тексты Векхцвайнского цикла на яблочные косточки, — ответила Пандора, хотя, на мой взгляд, вопрос подразумевался как риторический, — Также тут обучают писарей и летописцев.

— Уж больно мрачно для писарей, — заметил я, — Неужели не нашли места получше?

— Зачем? Прекрасная площадка для обучения Благих Трилистников, а писарям придётся потерпеть. Они ведь для прикрытия, — сказала Пандора. Она не прекращала посматривать по сторонам. Её по-прежнему терзало неуловимое чувство чужого присутствия.

Лицо Владминара вытянулось.

— Погоди, ты хочешь сказать, что вот там, — он махнул в сторону горы, — одна из баз угольчатых? И мы идём прямиком в их логово? Проклятье, женщина, ты с ума сошла?! Почему бы тебе не сообщить нам ещё позже, например, когда мы случайно ворвёмся к ним в келью посреди тренировки?

— Вы бы не пошли с нами, если бы она сказала, — заметил я, — верно ведь?

— Парень, не выгораживай её…

— Но ведь не пошли бы.

Владминар закусил губу и подумал мгновение.

— Пожалуй, что нет. Да и сейчас… нет, я не для того наблюдал за тем, как ты машешь клинком, словно мельница лопастями, чтобы позволить тебе погибнуть, в одиночку пытаясь вытащить шаэ’рун и Веронику.

Я отметил его приоритеты, но ничего не сказал вслух. Рыцарь не делал секрета из того, что не слишком-то высокого мнения о Веронике; хорошо ещё, что его предвзятое отношение не перекинулось на меня.

— В монастыре не останется Трилистников. Только послушники да дряхлые старики, — утешила нас Пандора и, наткнувшись на непонимающие взгляды, объяснила:

— Они направятся поддержать Меридия в его борьбе против… Владыки. И реманов, если Аглор не договорится с ними. Церковь поддерживает принца, а значит, даёт ему инструменты для осуществления его — и её — воли. Меридий возглавляет «орлов» и, если ему удастся нисвергнуть Владыку, переманит к себе колеблющихся, как и значительную долю «лис». Воинские достижения делают человека надёжным в глазах многих. Но даже если Меридию удастся расправиться с тьмой, он всё ещё будет вторым в очереди на престол — в стране, которую топчут вражеские солдаты. А у них желания уходить будет немного, разумеется. Едва ли западный осколок мечтает подарить Аглору побережье со Старой Литецией, чтобы получить конкурента в морской торговле. А уж восточный точно не пожелает, чтоб кровный враг усилился за счёт Аглора. Так что, вероятнее всего, если Селеста не уступит, грядёт война за престолонаследие, которая перерастёт в войну за выживание. В таких условиях Трилистники не станут отсиживаться в горах.