Ознакомительная версия. Доступно 351 страниц из 1755
Но к смелым крикунам тотчас подлетали офицеры, замахивались на них прикладами, тесаками, устрашающе кричали:
– Смерти захотели?
Казаки стреляли по офицерам, те по казакам. Но чем дальше, тем больше пехотинцев бросали мушкеты. А некоторые так и вовсе разворачивались против своих военачальников. Я увидел, как одного поручика или подпоручика подняли на штыках, второго…
– Те, кто с нами, – я вытащил из седельной сумки смятый берестяной рупор, расправил, приложил его ко рту, – становись вправо.
На всякий случай показал саблей куда.
Пехотинцы стали перебираться, перешагивая трупы, на правую часть безымянной улицы. Остался лишь десяток сомневающихся.
– Кончай барей! – Чика-Зарубин первым вырвался вперед, ударил офицера пикой. Тот попытался парировать шпагой, но наконечник вошел прямо в грудь, выйдя из-за спины. Тут же казаки дали залп с лошадей, и дело было решено. Но только на одной из улиц. На других – шел бой. Всадники спешивались, перебегали от хаты к хате, стреляя на бегу. Я заметил, как некоторые казаки падают убитые. Было много раненых, которые шли обратно к околице. Горело несколько изб. Башкиры и татары стреляли из луков навесом через головы.
– Дальше, Чика, дальше! – я опять махнул саблей, указывая на восток. Там тоже грохотало.
К тому моменту, когда мы прошли Берды насквозь, бой уже фактически закончился. Овчинников добивал второй батальон сибирского полка, от которого остались лишь едва видные остатки прорванного в нескольких местах каре. Сибирцы не сдались и легли почти все.
Снег усилился, превратился почти в метель.
– Что дальше, царь-батюшка? – Овчинников тяжело дышал, вытирая кровь с сабли. Вокруг меня сгрудились Чика, Никитин, Почиталин…
– Где младшие Твороговы? – я обернулся, разыскивая своих вестовых, услугами которых, впрочем, я не пользовался.
– Ранили старшего, Степана, – хмуро ответил Иван, – Андрей сейчас с ним.
А я ведь даже не заметил, как пропали Твороговы.
– Идем на Оренбург, – я принял решение.
Военачальники заворчали.
– Куда идти-то? – первым начал Чика. – В метель растеряемся.
– Порядки не выстроим, – поддержал Овчинников. – Как нападать на лагерь Корфа-то? Да и где он?
– У Яицких ворот лагерь, – к нам подъехал Болдырь. – Я проведу.
* * *
Бой у ворот тоже пошел вовсе не по плану. Под прикрытием метели мы выскочили к рогаткам, за которыми горели костры. Караулы подняли тревогу выстрелами, казаки спешились и полезли в рукопашную. Прицельный огонь вести было очень трудно, поэтому в ход пошли сабли да пики. Корф барабанами стал выстраивать в центре лагеря каре, попытался развернуть пушки. Но людей у бригадира оказалось сильно меньше, чем я ожидал, и это сработало против него. Первый и второй оренбургские устроили резню – казаки, башкиры, киргизы с красными повязками на рукавах и шапках легко узнавали друг друга, наваливались разом на любой очаг сопротивления, не давая выстроить правильный порядок. Солдаты же Корфа путались, бегали по лагерю между палаток, сдавались целыми капральствами… Мои бойцы уже сидели на лафетах правительственных пушек, семеро сопротивлявшихся артиллеристов валялись порубленными, поколотыми. Канониры, бомбардиры и куча обозных мужиков, стоя на коленях, просили о пощаде… В результате еще даже не наступил вечер, а дело было решено.
– Царь-батюшка, – ко мне подскакал Чика, ведя на поводу высокого черного жеребца с белой звездочкой на лбу, с белыми же бабками, – ты жалился, что твой Гром не так уже резв.
О чем Пугачев жаловался Зарубину, я, разумеется, не знал, поэтому просто кивнул.
– Вона, смотри, какого мы красавца из-под Корфа добыли… Прими дар от всего нашего казачества яицкого!
Я протянул к жеребцу руку, тот прижал уши, оскалился.
– Осторожней, царь-батюшка, кусается. – Почиталин послал свою лошадь вперед. – Дикий, не-холощеный. Да, кажется, не объезжен.
– Объезжен, объезжен. – Чика откровенно любовался четвероногим трофеем. – Так выезжен, что тебе, Ваня, и не снилось! Да только наездник ему нужен такой! Царских кровей.
Я отвязал поводья, потянул лошадиную голову вниз. Зашептал в ухо всякую чушь. Конь всхрапнул, принюхался. Я покопался в карманах, нашитых на кафтан, дал красавцу сухарь. Пока он жевал, вскочил ему на спину. Седло казалось неудобным, с высокой лукой.
– Ежели будет дурить, – Почиталин махнул плеткой, – ты его кулаком, Петр Федорович, промеж глаз. И хлыстом бы туда, по брюху.
Я подобрал поводья, дал шенкелей. Конь взвился, попытался скинуть меня. Пришлось прижаться к спине, загнать добычу в сторону от дороги, в сугробы. Провалившись по грудь в снег и устав, конь успокоился.
– Назову его Победитель.
Я соскочил с трофея, похлопал животное по шее.
– Что тама с Корфом? Куда дели бригадира?
– Побили его казачки под горячую руку, – повинился Чика. – А також всех его офицеров. Никто не уцелел.
– На все воля Божья, – я перекрестился. Казаки вслед за мной.
Прибыли сани с обозом, что мы захватили в Бердской слободе у передового отряда Корфа.
Я съездил проведал Степана Творогова, который лежал накрытый рогожей в одной из розвальней. Рядом топтался Андрей.
– Ну как он? – я кивнул в сторону близнеца, чей вид внушал опасения. Без сознания, сам весь бледный, круги под глазами.
– Пуля пробила грудь, вышла под лопаткой. – Андрей тяжело вздохнул, поправил покрывало.
– Заштопают твоего брательника, Максимову сразу повезем.
Я дал шенкелей Победителю, вырвался вперед отряда. Прогудела труба первого оренбургского, знаменосец расправил красный флаг. Сильный снег не давал нас разглядеть, поэтому пришлось выслать к валам вестового. Еще жахнут картечью.
Наконец ворота со скрипом открылись, мы вступили в город.
– Слава богу! – навстречу нам выехал Творогов-старший. Лицо его осунулось, глаза покраснели. Явно бессонная ночь была.
– Спас, царь-батюшка! Просто спас. – Воевода Оренбурга слез с коня. Я тоже. Мы обнялись.
– Сынка твоего, Иван Александрович, поранили. Недосмотрел я. Давай быстрее к Максимову вези.
Дальше завертелась круговерть. Три сотни под командованием Болдыря я отправил спасать Сакмарский городок. Еще три с Чикой во главе к Татищевой крепости. Против двух рот корфовских солдат этого должно было хватить.
Раненых перевезли в госпиталь к Максимову. Там же оказались Маша с Татьяной. Обе заалели, увидав меня, бросились навстречу, но за два метра остановились, почти одинаково начали поправлять волосы под белыми косынками.
– Жив, Петр Федорович! – констатировала Харлова, оглядывая меня с ног до головы.
– А мы так спужались, – Маша еще больше покраснела. – Как начали стрелять у валов, все по домам попрятались…
Девушка посмотрела на меня влюбленным взглядом.
– Некогда, девоньки, сейчас лясы точить… – Я сам смутился такой встрече, не знал, куда руки деть. – Принимайте раненых. Некоторые сильно побиты.
Началась суета с размещением казаков, подсчетом военной добычи. Я уже еле стоял на ногах, но успевал везде. Кузнецы получили новые пушки для установки на поворотные круги, Максимов тут же принялся оперировать Творогова-младшего. А затем и остальных раненых. Были сформированы похоронные команды, которые отправились к лагерю Корфа и в Берды.
Поймав Немчинова, я приказал ему сделать списки пострадавших и выдать каждому по серебряному рублю. Семьям погибших полагалось по пять рублей.
Наш поход к Юзеевой выявил существенные недостатки епанчей – неудобные, тяжелые, ветер задувает. Поэтому я набросал на листке изображение шинели с хлястиком – вид спереди и сзади. Отдал Харловой.
– Пущай твои воспитанницы, Татьяна, – я устало уселся на стол в приемной, выложил пистолеты из-за пояса, – сошьют по рисунку. Несколько штук. Мы спытаем и решим.
– Сложный крой. – Харлова задумалась, повертела в руках листок. – Я все больше удивляюсь тебе, Петр Федорович…
Сейчас она произнесла мое имя без издевки.
Ознакомительная версия. Доступно 351 страниц из 1755
