К моему удивлению и тревоге, это оказалась детальная аэрофотосъемка нашего участка работ, сделанная очевидно с разведывательного самолета. На них четко просматривалась структура нашего лагеря, расположение оборудования и даже тропинки, протоптанные между палатками.
— Много оборудование, мало работа, — произнес Сато, указывая на снимки. — Почему?
Я выдержал его взгляд, мысленно проклиная японскую разведку, и спокойно ответил:
— Большая часть техники используется поочередно, лейтенант. Мы проводим предварительную оценку грунта, прежде чем использовать тяжелое оборудование. Это стандартная инженерная практика.
Сато перевел взгляд на Ли, который подтвердил мое объяснение. Затем японец что-то отрывисто спросил у китайского инженера.
— Лейтенант Сато говорит, что командование недовольно скоростью работ, — перевел Ли, слегка побледнев. — Они требуют завершить укрепление насыпи максимум через три дня, поскольку по этой линии планируются важные военные перевозки.
Я изобразил крайнее удивление:
— Три дня? Это технически невозможно при существующих проблемах с грунтом!
Но после перевода Сато лишь холодно улыбнулся и произнес несколько отрывистых фраз, тон которых не предполагал возражений.
— Он говорит, что для советских инженеров нет ничего невозможного, — перевел Ли с вымученной улыбкой. — Иначе инженерная служба Квантунской армии будет вынуждена взять работы под свой непосредственный контроль.
Сато, не дожидаясь ответа, отдал честь, сел на мотоцикл и уехал, оставив меня с ощущением неотвратимо сжимающегося кольца вокруг нашей экспедиции.
— Ситуация усложняется, — тихо произнес подошедший Александров, когда японцы скрылись за холмом. — Срок в три дня говорит о том, что они готовят крупную операцию. Возможно, тот самый инцидент, о котором вы предупреждали.
Я кивнул и мрачно ответил:
— Значит, у нас осталось не больше суток на завершение основной задачи.
Вторая ночь бурения началась раньше запланированного времени. Не дожидаясь захода солнца, Воронцов начал подготовку оборудования, пока Александров организовал расширенную сеть наблюдения вокруг лагеря.
— Нам нужно пройти еще минимум восемьдесят метров, чтобы достичь предполагаемого нефтеносного пласта, — сообщил Архангельский, раскладывая на импровизированном столе схему геологического разреза. — При нынешней скорости бурения это займет около шести часов, если не возникнет осложнений.
— Работаем на пределе возможностей, — распорядился я, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. — С наступлением полной темноты снимаем все ограничения по шуму. Александров обеспечит прикрытие.
Рабочие трудились с молчаливым упорством людей, понимающих важность задачи, пусть даже не посвященных в ее сущность. Воронцов, не отходящий от буровой установки, лично контролировал каждый метр проходки.
Около полуночи Архангельский, проверявший очередной образец керна, внезапно замер, вглядываясь в извлеченную породу с таким вниманием, словно видел в ней древние письмена.
— Леонид Иванович, — позвал он меня тихим, но вибрирующим от волнения голосом. — Взгляните на изменение текстуры породы. Мы приближаемся к нефтеносному горизонту. Эти вкрапления характерны для кровли продуктивного пласта.
Я склонился над образцом. Даже в тусклом свете фонаря заметны характерные маслянистые пятна на сером камне. Запах слабый, но узнаваемый. Углеводороды.
— На какой глубине сейчас находимся? — спросил я у Воронцова, не отрывая взгляда от образца.
— Сто семьдесят два метра, — ответил инженер. — Скорость проходки превосходная.
— Усильте наблюдение, — приказал я Александрову. — При малейшем намеке на приближение японцев немедленно сигнализируйте. Сейчас мы не можем прерваться ни при каких обстоятельствах.
В третьем часу ночи буровая установка внезапно изменила тон работы. Металлический скрежет сменился глухими ударами, словно инструмент встретил иную структуру породы.
— Прорвались! — воскликнул Воронцов, вскакивая с места. — Судя по характеру проходки, вошли в пористую породу!
Мы замерли в напряженном ожидании. Архангельский приготовил оборудование для экспресс-анализа. Воронцов, на всякий случай, модифицировал верхнюю часть буровой для предотвращения возможного фонтанирования.
— Сто девяносто метров, — объявил помощник бурильщика. — Начинаем подъем бурильной колонны для отбора керна.
Подъем бурильных штанг казался бесконечным. Каждый метр стальных труб, появлявшийся из скважины, усиливал наше напряжение.
Когда наконец показалась керноприемная труба, Архангельский буквально выхватил ее из рук рабочего. Затаив дыхание, мы столпились вокруг, пока геолог осторожно извлекал цилиндр породы.
И тут произошло то, что никто из нас не ожидал, несмотря на все прогнозы.
Керн, извлеченный из глубины почти в двести метров, оказался буквально пропитан нефтью. Маслянистая черная жидкость сочилась сквозь пористую породу, оставляя на руках Архангельского темные следы.
— Господи… — выдохнул Воронцов, забыв о конспирации.
— Мы нашли ее, — тихо произнес я, чувствуя, как бешено колотится сердце.
Архангельский, с трудом сохраняя научную невозмутимость, поднес керн к носу и глубоко вдохнул.
— Легкая нефть, малосернистая, — определил он профессиональным чутьем. — Превосходное качество.
Мы переглянулись. Каждый в этот момент осознавал историческую значимость происходящего.
Двадцать восемь лет до официального открытия Дацинского месторождения. Двадцать восемь лет преимущества для Советского Союза, если мы сумеем сохранить и использовать это знание.
— Продолжаем бурение, — скомандовал я, преодолевая желание немедленно праздновать успех. — Нам нужно определить мощность пласта.
Следующие часы прошли в лихорадочном темпе. Буровая установка неутомимо углублялась в маньчжурскую землю, а мы, затаив дыхание, следили за каждым метром проходки. Керны, извлекаемые с глубины от двухсот до двухсот тридцати метров, все содержали обильные признаки нефти.
Когда первые лучи рассвета окрасили восточный горизонт, буровая прошла уже двести сорок метров, и нефтеносный пласт все не заканчивался.
— Невероятная мощность продуктивного горизонта, — констатировал Архангельский, складывая извлеченные керны в специальные контейнеры. — Если такая структура сохраняется на протяжении всего выявленного нами купола, мы имеем дело с месторождением-гигантом.
— Сворачиваемся, — скомандовал я, с сожалением глядя на работающую буровую. — Дневное время слишком опасно для продолжения работ.
В предрассветные часы техническая палатка превратилась в настоящую научную лабораторию. Архангельский, несмотря на усталость после бессонной ночи, с юношеским энтузиазмом проводил анализ полученных образцов.
Керосиновая лампа, прикрытая с одной стороны импровизированным экраном, давала достаточно света для тонких химических операций. На столе расставлены пузырьки с реактивами Вороножского. Рядом аккуратно разложены образцы керна, пронумерованные по глубине залегания.
— Смотрите, какая поразительная структура, — Архангельский указал на один из образцов. — Классический песчаник-коллектор с прекрасной пористостью. Идеальный резервуар для нефти.
Я склонился над столом. Даже без специальных знаний геолога заметно, насколько пропитана порода черным золотом. При малейшем нажатии на камень между пальцами выступала маслянистая капля.
— Какой может быть примерная оценка запасов? — спросил я, хотя уже знал ответ из будущего.
Архангельский задумчиво потер подбородок:
— С учетом площади антиклинальной структуры, выявленной нами по поверхностным признакам, и мощности пласта… — он произвел быстрые расчеты на листке бумаги. — Как минимум два-три миллиарда тонн. Возможно, значительно больше.
— Два-три миллиарда, — эхом повторил я. — Не меньше, в то и больше, чем все Бакинские месторождения вместе взятые.
— И значительно более высокого качества, — добавил Архангельский, проводя тест с реактивами. — Посмотрите на эту реакцию. Минимальное содержание серы, отличный фракционный состав. Это нефть высочайшего класса.
