— Танки в укрытие, — распорядился я. — Использовать сохранившиеся сараи и навесы. Маскировочные сети и местный материал. Через час не должно остаться ни одной машины в пределах видимости.
Танкисты с удовольствием заглушили моторы. После многочасового ночного марша люди нуждались в отдыхе. Однако расслабляться полностью мы не могли, противник находился слишком близко.
— Выставить боевое охранение по периметру, — приказал Сопкин. — Сменный режим, отдых по очереди. Патрулирование каждые полчаса, при обнаружении противника — немедленный доклад.
В одном из уцелевших домов мы организовали временный штаб. Сопкин и Окунев склонились над картой, уточняя маршрут дальнейшего движения. Хэ Лун отправил гонцов в соседние деревни, чтобы получить последние сведения о передвижениях японцев.
Я вышел наружу, чтобы оценить состояние лагеря. Китайские проводники, знающие каждую тропинку в округе, расположились под деревьями. Некоторые дремали, другие чистили оружие. Наши красноармейцы тоже устроились на отдых, кто где смог.
Полевые кухни развернули работу, дым от костров почти не поднимался вверх благодаря специальным дымоуловителям. Сказывался опыт Гражданской войны и приграничных конфликтов.
Внезапно часовой подал сигнал тревоги. С восточной стороны к деревне приближалась группа местных жителей. Десять-двенадцать китайских крестьян, в основном пожилые люди и несколько женщин, медленно шли по дороге, неся корзины и мешки.
Хэ Лун быстро вышел им навстречу и обменялся несколькими фразами. Затем повернулся к нам:
— Они из соседней деревни Хэньшуй. Узнали от наших связных, что здесь объединенные силы, борющиеся против японцев. Принесли еду и воду.
Крестьяне, увидев советских солдат и особенно танки, частично скрытые под маскировочными сетями, выглядели испуганными. Но Хэ Лун что-то сказал им, и напряжение немного спало.
Старик с длинной седой бородой, очевидно, старейшина деревни, глубоко поклонился и произнес длинную речь, обращаясь ко мне. Вэй перевел:
— Он говорит, что благодарит русских за помощь китайскому народу. Японцы принесли на их землю только горе и страдания. Они убивают мужчин, насилуют женщин, отбирают рис и скот. Старик потерял двух сыновей в прошлогодней карательной экспедиции.
Я внимательно посмотрел на старика. Морщинистое лицо, изможденное трудом и горем, выражало одновременно глубокую усталость и надежду. В его глазах читался вековой опыт китайского крестьянина, привыкшего к лишениям и страданиям.
— Передайте ему мою благодарность, — ответил я. — Скажите, что мы здесь, чтобы помочь китайскому народу в борьбе с захватчиками.
Вэй перевел, и старик снова поклонился. Затем крестьяне начали раскладывать принесенную еду, рисовые лепешки, соленые овощи, вяленую рыбу, кувшины с горячим чаем.
Хэ Лун подошел ко мне:
— Они знают все тропинки в округе, все места, где японцы устанавливают посты. Эта информация бесценна.
— Пусть расскажут все, что знают, — согласился я. — Но помните, что мы должны сохранять секретность операции. Чем меньше людей знает о наших точных планах, тем лучше.
Старик долго рассказывал о японских гарнизонах и патрулях, отмечая палкой на земле ключевые точки. Хэ Лун и Вэй внимательно слушали, иногда задавая уточняющие вопросы. Затем эту информацию перенесли на наши карты.
Одна из женщин, заметив, что нескольким нашим бойцам требуется медицинская помощь после ночного перехода, достала из корзины какие-то травы и мази. Вскоре она уже обрабатывала ссадины и мозоли, бормоча что-то по-китайски.
— Она говорит, что ее мать была знахаркой, — перевел Вэй. — Эти мази снимают воспаление и ускоряют заживление.
Местные жители держались настороженно, но с каждой минутой атмосфера становилась более доверительной. Они видели в нас освободителей, несущих избавление от японского гнета.
Пожилой крестьянин с иссеченным шрамами лицом рассказал через переводчика историю, которая врезалась мне в память:
— В прошлом году японцы заподозрили нашу деревню в помощи партизанам. Они согнали всех жителей на площадь и заставили смотреть, как пытают нашего старосту. Они отрезали ему пальцы один за другим, требуя выдать имена партизан. Он не сказал ни слова, и тогда они обезглавили его перед всеми. Затем сожгли половину домов и ушли, забрав весь рис и скот.
Его глаза горели неугасимой ненавистью. Такие люди никогда не смирятся с оккупацией, они будут сопротивляться до последнего вздоха.
Хэ Лун, услышав эту историю, сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели:
— Вот почему мы сражаемся. Не только за землю или ресурсы, но за само право нашего народа жить с достоинством.
К полудню зной стал почти невыносимым. Местные жители вернулись в свою деревню, обещав прислать связных при появлении японцев в районе.
В штабе собрались командиры для уточнения плана дальнейших действий. Новая информация, полученная от местных жителей, позволила внести коррективы в маршрут движения.
— Этой тропой пользуются только контрабандисты, — показал Хэ Лун на карте. — Она обходит все японские посты и выводит прямо к северным отрогам Дацинского хребта. Оттуда до нефтяных месторождений менее двадцати километров.
Сопкин задумчиво потер подбородок:
— Тропа выдержит тридцатитонные танки?
— Придется расширить некоторые участки, — ответил Хэ Лун. — Но старик сказал, что там твердый грунт, даже в сезон дождей проходимый для тяжелых повозок.
Я изучал карту:
— Это меняет расчеты времени. Если используем эту тропу, то можем выйти к исходным позициям для атаки на шесть часов раньше запланированного.
— И застать японцев врасплох, — добавил Окунев. — Они не ожидают удара с севера, тем более по неизвестной им тропе.
— Решено, — я отложил карандаш. — Выступаем в двадцать ноль-ноль. С наступлением темноты двигаемся по новому маршруту. К рассвету должны выйти на исходные позиции.
Остаток дня прошел в подготовке к предстоящему броску. Проверяли технику, заправляли танки горючим, распределяли боеприпасы, отрабатывали взаимодействие между подразделениями.
Под вечер пришло сообщение от разведчиков Хэ Луна. Японцы усилили гарнизон в Дацине дополнительной ротой пехоты и несколькими легкими танками. Однако основные силы по-прежнему концентрировались вдоль железной дороги, готовясь к провокации для оправдания полномасштабного вторжения.
Я вышел на окраину деревни. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багряные тона. Пыльная дорога тянулась на восток.
Сопкин присоединился ко мне, прервав раздумья:
— Люди отдохнули, техника в порядке. Будем готовы к выступлению в двадцать ноль-ноль, как приказано.
— Что с «Катюшами»? — спросил я.
— Овсянников доложил полную готовность. Батареи заряжены, установки проверены. Расчеты провели дополнительную подготовку.
Я кивнул, мысленно перебирая этапы предстоящей операции. Внезапный танковый прорыв, поддержанный реактивной артиллерией, должен ошеломить японцев, не ожидающих нападения с севера. Пока они опомнятся, мы успеем захватить нефтяные месторождения и создать линию обороны. А китайские партизаны, атакующие с юга, отвлекут внимание противника и создадут впечатление масштабного восстания местного населения.
— Вам не кажется странным, товарищ Краснов, — внезапно спросил Сопкин, — что японцы, имея разведку и агентуру, до сих пор не обнаружили наше выдвижение?
Вопрос был уместным и требовал серьезного размышления.
— Возможно, дело в неожиданности направления, — ответил я. — Они ждут нас с запада, вдоль основных дорог и железнодорожных линий. Северное направление считается непроходимым для тяжелой техники.
— Все равно настораживает, — Сопкин нахмурился. — Утроим бдительность на ночном переходе. И проверим проводников перед выдвижением.
Я согласился с этими мерами предосторожности. В такой операции нельзя исключать предательства или утечки информации.
К нам присоединился Хэ Лун, только что вернувшийся от своих разведчиков.
