— Чего застрял? — спросил Олаф.
— А, извини. Я после первого рейса притормаживаю слегка.
— Ну, значит, тем более — пора бы гульнуть.
— Но без фанатизма.
Мы наконец спустились по лестнице и углубились в город. Искомое заведение обнаружилось через пару кварталов. Там оказалось опрятнее, чем я подсознательно ожидал. Оконные стёкла были отмыты, пол выскоблен. С потолка свисали светильники на цепях. Массивные лавки выдержали бы, наверное, и медведей.
Олаф махнул трактирщику и направился в угол. Было немноголюдно — обед закончился, до ужина далеко. К нам направилась статная подавальщица с выдающейся грудью и толстенными косами.
— Принеси-ка нам по кружечке тёмного, — сказал Олаф. — А там посмотрим.
Ждать не пришлось — она сгрузила на стол две здоровенные кружки с элем. Тот был густой и плотный, с горчинкой.
— Ну, Тимофей, рассказывай, как там в рейсе. Опасно было? Только не ври. Мне надо понять, во что сестрёнка ввязалась.
— Да в двух словах не ответить. С одной стороны, машина у нас крутая, защищает реально. С другой — непредсказуемо всё. Попадаются отморозки, у которых дурь — через край. Колдуны психованные… Не знаю, короче. Я бы девчонок в такие рейсы не брал, но проблема в том, что только они — нормальные штурманы…
— Это точно. Ещё подвох — если дар имеется, то это как зуд. Взять ту же сестрёнку — да, сейчас она может плюнуть, выйти за Роалда и сидеть с ним дома всю жизнь. Вполне вариант. Но мыслишка будет свербеть — не тем занимаюсь…
— Сильно свербеть?
— Вот в том-то и вопрос, — буркнул Олаф. — Не угадаешь заранее. Может, позудит и пройдёт, а может, всю жизнь отравит. Так что отговаривать — палка о двух концах, запрещать — тем более.
— Вот засада…
Кружка осушилась до дна как-то незаметно, у собеседника — тоже. Нам принесли по новой. Разговор крутился вокруг ямского приказа, но иногда соскакивал на другие темы.
— Верхом, значит, не катаешься, — сказал Олаф. — Фехтуешь?
— Нет. По вашим аристократским понятиям я, видать, полный лох.
— Чем вы там вообще занимаетесь, на вашей оси? Ну, кроме работы?
— Чувак, ты не представляешь. Задолбаюсь перечислять, даже если ты чисто спорт имеешь в виду. Лично я в баскетбол играл в последние годы, центровой был на факультете. А на футбол в Москве сто тысяч может прийти, если матч решающий…
— Сто тысяч зрителей? Брешешь.
— Да я тебе говорю. Погодь, у меня где-то был видос, снимал на трибуне…
Вытащив мобильник, я показал ему съёмку из Лужников, с верхних ярусов — человеческое пёстрое море, флаги и восторженный рёв, зелёный прямоугольник поля внизу, мельтешащие футболисты. Он оценил и стал выспрашивать правила. Я объяснял, а пиво опять кончалось.
Народу вокруг прибавилось. К нам подсела компашка — какой-то знакомый Олафа и сразу три девицы. Одна из них, в предельно коротком вязаном платье, прижималась ко мне горячим бедром, разглядывая московские фотки и ахая восхищённо, пока в телефоне не села батарейка.
— Облом, — подытожил я.
Мне вдруг стало душно, захотелось на свежий воздух. Я вылез из-за стола и вышел на улицу. Пронизывающий ветер слегка привёл меня в чувство.
Я со смешком подумал, что пьянки — тоже не мой конёк. Они не совмещались с учёбой и тренировками в Академии Космофлота, и я как-то не пристрастился.
Да и вообще, сейчас я приехал по просьбе Хильды, и было бы нечестно уйти в загул, пока она там колбасится, пытаясь найти решение.
Эти простые мысли как будто вправили мне мозги. Я сделал глубокий вдох — и память неожиданно подсказала, как недавние слова Олафа соотносятся с миром «змей».
Глава 3
Стоя возле трактира, я вспоминал.
Когда мы провалились в тот мир после флюидного шторма, архонт пригласил нас в гости, чтобы вручить послание. И пояснил при этом — четырнадцать лет назад, мол, синклит разослал инструкции, приказав высматривать гостей из-за Грани.
Четырнадцать лет назад.
Ровно две отсечки из объяснений Олафа. Дважды семь.
Логика говорила мне — да ну, брось. Ерунда ведь полная, ничего не значит.
Но интуиция, трепыхаясь, вопила — нет, это не случайное совпадение!
Я попытался прикинуть, что это может значить.
Новорождённый, к примеру, за это время мог превратиться в подростка, уже немного умеющего работать с флюидом…
А семилетний ребёнок мог стать совершеннолетним магом…
Ну, предположим. И что?
Абстрактно гадать не имело смысла. Но сделать зарубку в памяти следовало — на случай, если всплывёт ещё что-нибудь из этого контекста…
— А, вот ты где. Я уже подумал, что ты сбежал.
Из трактира выглянул Олаф. Я вяло махнул рукой:
— Не сбежал, не парься. Вышел проветриться. И вообще, сейчас квасить — как-то не в тему. Твои родители не поймут. Ну, и Хильда тоже.
Олаф поскрёб в затылке, поглядывая на родительский дом, возвышавшийся на скале. Пробурчал со вздохом:
— Согласен. Ладно, сейчас пойдём. Погоди минуту.
Он заглянул в трактир, чтобы расплатиться, и мы побрели по улице. Было всё так же пасмурно, а ветер усиливался. Путь по ступенькам вверх, по скальному склону, показался мне утомительно-долгим. Я продолжал прокручивать в голове новые детали, пытаясь встроить их в общую картину, но безуспешно.
Герцог задумчиво стоял у камина, глядя в огонь. Усмехнулся при виде нас:
— Вернулись так быстро? И даже вполне вменяемые, что удивительно.
— Ради исключения, — сказал Олаф, не моргнув глазом. — Не привыкай.
— Остряк. И давайте-ка побеседуем.
Сидя в глубоких креслах, мы с полчаса неспешно переговаривались. Я рассказывал об учёбе на хабе, о нашем рейсе. Углы не сглаживал, лишь вынес за скобки несколько пикантных моментов вроде стриптиза Хильды.
— Мне кажется, — сказал герцог, — ты хороший пилот. На такие вещи у меня нюх. Но ответь мне честно — ты всегда сможешь защитить мою дочь?
— Не хочется врать, — сказал я, — возможен ведь форс-мажор, который я просто не представляю заранее. Но если так сложится, то сделаю всё, что от меня зависит. Наизнанку вывернусь. Это пообещать могу.
Он молча кивнул. Воцарилась пауза, только ветер выл за окном, и тихо потрескивали поленья в камине.
К нам вышли дамы.
— Ну, что надумали? — спросил герцог.
— Ты ведь не ожидал, что мы принесём на блюде решение? — вздохнула его жена. — Роалд прав, не надо спешить. Этот дар, прорезавшийся у Хильды и Бьёрна, и так уже внёс сумятицу…
— Да, наши двойняшки заскучать не дают, — усмехнулся Олаф. — Взмутили воду в респектабельном фьорде.
Хильда укоризненно шлёпнула его по плечу, но тоже улыбнулась. Разговор с матерью пошёл ей на пользу, кажется.
— И вообще, — сказал Олаф, — хватит языками чесать. Я, например, ещё чего-нибудь съел бы. Нагулял аппетит.
— Проглот, — сказала сестра.
Когда ужин всё-таки состоялся, Хильда позвала:
— Пойдём, Тимофей. Покажу тебе твою комнату.
Она проводила меня на третий этаж. Гостевая спальня выглядела внушительно — громоздкая антикварная мебель, бархатные портьеры с кистями.
— Какие планы на завтра? — спросил я.
— Выспаться. А потом свяжусь с нашей местной базой. Хочется прояснить — а часто ли вообще ямщики на нашей оси, выдержав экзамен, отвергают контракт? Или хотя бы всерьёз колеблются? Может, я одна здесь такая дура за всю историю…
— Дурочка с переулочка.
— Сейчас пожалуюсь папе, что ты меня обижаешь.
— Я буду всё отрицать.
В эту ночь я спал беспокойно.
Подступило-таки похмелье — тяжесть в башке, отвратная сушь во рту. Я периодически просыпался, таращась в северные белёсые сумерки, которые растянулись с вечера до утра. Затем вновь проваливался в мутную дрёму.
Про змееглазвых мне ничего не снилось. Впрочем, я уже понял — требовался флюидный пинок, причём полновесный, чтобы получить такие картинки.
После завтрака Хильда позвонила на базу. И не как-нибудь, а магически.
