Дверь открылась, и в кабинет вошел Рожков, оперуполномоченный экономического отдела. Его невыразительное лицо с цепким взглядом, казалось, никогда не выражало эмоций.
— Добрый вечер, товарищ Горбунов, — произнес Рожков, аккуратно прикрывая за собой дверь. — Не помешал?
— Что-то срочное? — Горбунов кивнул на стул перед столом. — Я занят с делом Шаляпина.
— Знаю, — Рожков присел, положив на колени потертую папку. — Собственно, по этому поводу и пришел.
Горбунов нахмурился.
— Каганович требует результатов. Шаляпин должен признаться в организации вредительства на Коломенском заводе и подтвердить связь с Красновым.
— В том и дело, — Рожков наклонился ближе, понизив голос. — Ситуация изменилась. Есть информация, что товарищ Сталин недоволен нападками на эксперимент Краснова.
Горбунов замер, его массивные брови сошлись на переносице.
— Откуда такие сведения?
— От достаточно надежных источников, — ответил Рожков. — Вчера Сталин запросил полную информацию о результатах эксперимента. И был весьма впечатлен цифрами.
Горбунов сидел неподвижно, обдумывая услышанное.
— К тому же, — продолжил Рожков, небрежно открывая папку, — у нас появились новые данные по аварии на Нижнетагильском комбинате. Это была диверсия, организованная врагами промышленного НЭПа, а не результат эксперимента Краснова.
Он выложил на стол фотографии подпиленных креплений ковша и поддельных технических документов.
— Экспертиза однозначно доказывает факт умышленного вредительства, — пояснил Рожков. — Уже даже известно, кто это сделал, некий Ковальский, бывший инженер, уволенный за пьянство. Сейчас он арестован. И знаете, что интересно? — Рожков сделал драматическую паузу. — Он уже вроде бы дал показания, что его наняли люди, связанные с противниками экономического эксперимента.
Горбунов слушал с каменным выражением лица, но его напряженная поза выдавала внутреннее беспокойство. Следователь прекрасно понимал, что в политических делах ветер может измениться в любую секунду, превратив вчерашних обвинителей в сегодняшних обвиняемых.
— Это официальная позиция экономического отдела? — осторожно спросил он.
— Пока нет, — ответил Рожков. — Но скоро может стать. К тому же, есть еще один момент…
Он достал из папки официальный бланк с печатями и подписями.
— Наркомат тяжелой промышленности запрашивает временное откомандирование инженера Шаляпина для участия в разработке новых артиллерийских систем. Проект сверхсекретный, оборонного значения. Личная подпись Орджоникидзе. Разумеется, адресован он не нам, ОГПУ, но скоро сведения о нем поступят и сюда.
Горбунов взял документ и внимательно изучил его. Бланк выглядел безупречно: исходящие номера, гербовая печать, размашистая подпись наркома.
— Странное совпадение, — пробормотал следователь. — Чего это Орджоникидзе внезапно вспомнил о Шаляпине?
— Не такое уж и странное, — возразил Рожков. — Шаляпин действительно крупный специалист по расчетам прочности конструкций. А в нынешней международной обстановке обороноспособность страны на первом месте.
Горбунов встал и прошелся по кабинету. Ситуация становилась опасной.
Если Сталин действительно поддерживает эксперимент Краснова, а диверсии на предприятиях организованы противниками этого эксперимента… Тогда дело Шаляпина превращается в мину замедленного действия для всех, кто к нему причастен.
— А что Каганович? — спросил он, возвращаясь к столу.
— Лазарь Моисеевич в сложном положении, — уклончиво ответил Рожков. — Он стал слишком активно выступать против эксперимента, а результаты говорят сами за себя. Возможно… — он сделал многозначительную паузу, — скоро нам придется работать в другом направлении.
Горбунов понимающе кивнул. В его практике бывали случаи, когда следствие резко меняло вектор, и вчерашние обвиняемые становились свидетелями против своих бывших обвинителей.
— Что вы предлагаете? — прямо спросил он.
— Пока ничего особенного, — Рожков пожал плечами. — Просто не торопитесь с делом Шаляпина. Не применяйте особых методов воздействия. И подготовьтесь к возможной передаче его наркомату тяжелой промышленности.
Горбунов взял со стола запрос Орджоникидзе и еще раз внимательно изучил его.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я приостановлю активную фазу следствия. Но имейте в виду, если позиция руководства снова изменится, я не хочу оказаться крайним.
— Разумеется, — кивнул Рожков, поднимаясь. — Я просто информирую вас о новых обстоятельствах. Решение принимаете вы.
Когда за Рожковым закрылась дверь, Горбунов еще долго сидел неподвижно, глядя на лежащие перед ним документы.
В этой игре он был всего лишь пешкой, выполняющей чужие приказы. И сейчас главное — не оказаться на неправильной стороне.
Он взял телефонную трубку и набрал номер.
— Это Горбунов. Переведите заключенного Шаляпина из одиночной камеры в общую. И прекратите особый режим допросов. Да, я беру ответственность на себя.
Положив трубку, следователь задумчиво постучал пальцами по столу. Первый шаг сделан. Теперь оставалось дождаться, в какую сторону подует ветер.
* * *
Внутренний следственный изолятор ОГПУ жил своим ритмом даже в поздний час. Приглушенное освещение коридоров, гулкие шаги часовых, металлический звон решеток — привычная симфония мрачного учреждения на Лубянке.
В кабинете начальника отдела Дорогина стоял тяжелый папиросный дым. Сам Дорогин, грузный мужчина с редеющими волосами и неожиданно аккуратными маленькими руками, изучал только что полученную бумагу с грифом «Сов. секретно».
— Что скажете, Рогов? — спросил он, не поднимая глаз от документа.
Оперуполномоченный Рогов стоял у окна, сохраняя внешнее спокойствие, хотя внутренне был крайне напряжен.
— Запрос составлен абсолютно правильно, товарищ начальник. Личная подпись Орджоникидзе, все необходимые визы наркомата обороны, входящие и исходящие номера соответствуют регистрации.
Дорогин хмыкнул, откидываясь в кресле.
— Да вижу я, что с формальностями все в порядке. Меня интересует суть. Почему вдруг Орджоникидзе так озаботился судьбой инженера, арестованного по подозрению во вредительстве?
— Видимо, Шаляпин действительно ценный специалист, — Рогов чуть пожал плечами. — В запросе указано, что он необходим для расчетов прочности новых артиллерийских конструкций. Проект имеет высший приоритет обороны.
— И все же, — Дорогин забарабанил пальцами по столу. — Слишком удачно все сложилось для нашего арестованного. Я знаю, что Горбунов уже месяц работает с ним, но пока безрезультатно. А тут вдруг запрос от наркома.
— Возможно, дело в международной обстановке, — осторожно предположил Рогов. — Япония активизировалась в Маньчжурии, в Германии набирают силу нацисты. Оборонные проекты получают зеленый свет.
Дорогин задумчиво рассматривал бумагу еще несколько минут. Затем решительно взял перо и наложил резолюцию: «Удовлетворить. Временно откомандировать под личную ответственность наркома Орджоникидзе с соблюдением режима секретности».
— Оформляйте, Рогов, — сказал он, протягивая документ. — Но установите наблюдение за Шаляпиным. И подготовьте записку для товарища Кагановича. Он должен знать, что подследственный выбыл из нашего ведения. Пусть решает, стоит ли обострять отношения с Орджоникидзе из-за одного инженера.
— Будет исполнено, товарищ начальник, — Рогов аккуратно принял бумагу. — Когда произвести передачу?
— Немедленно, — отрезал Дорогин. — Раз уж дело такое срочное. Подготовьте документы и организуйте конвой до ворот. Там пусть его принимают люди наркомата.
Через полчаса Рогов лично спустился в подвальный этаж изолятора. Начальник караула, рыжеусый мужчина с недовольным лицом, встретил его у последней решетки.
— Шаляпина привели, как приказано, — доложил он. — Только он еле на ногах держится. Может, медика вызвать?
Рогов отрицательно покачал головой:
— Не нужно. Просто оформим передачу и все.
