Дочь Темных вод - Лонг Х. М.

Девочка из Пустоши не может прийти в себя. Она сидит в дребезжащей карете с полудюжиной незнакомых попутчиков, смотрит в окно и старается ни о чем не думать и ничего не чувствовать. На коленях лежит сумка, до отказа набитая самыми дорогими для нее вещами. Отец и мачеха отправляют ее к тетке, чтобы та нашла подходящего для нее мужа.

Ей двадцать два года. Жених девушки ушел на войну, и у него не было дома, в котором он мог бы оставить девочку хозяйкой. Поэтому помолвку отменили. Девочка и ее жених не любили друг друга, но были готовы попробовать жить вместе. Теперь девочка опустошена.

Она замечает что-то в окне кареты. Среди деревьев – тень, слишком темная для увядающего осеннего леса. Они больше не в Пустоши, населенной гистингами. Вокруг обычная пустошь, и дорога на запад покрыта опавшей листвой, а редкие деревья тянут к серому небу корявые цепкие ветви. Все они подчиняются смене времен года, и их тени послушно ложатся в нужную сторону, двигаясь ровно так же, как движется тусклое солнце.

Предсказуемость Лестеровой пустоши, вместо того чтобы успокоить девочку, усиливает боль в ее груди.

Среди стволов, веток и покачивающихся еловых лап снова возникает движение. Девочка не напугана, она наклоняется вперед и всматривается сквозь окошко. Лес и его обитатели стали ей привычны. Это их дом, а не ее, и она понимает, что сама – всего лишь гостья в царстве природы.

Но тут лошади начинают громко ржать, и повозка останавливается. Девочка слышит громкие голоса, остальные путешественники переглядываются между собой. Дверь кареты с грохотом распахивается. Еще один пассажир вскрикивает от удивления и тут же – от ужаса. Руки хватают ближайших к двери путешественников и вытаскивают их наружу, как цыплят из курятника.

Когда чужие руки настигают и ее, она отбивается сапогами. Девочка слышит вскрик и ругань. Но чужие пальцы хватают ее за юбки. Затем она оказывается в куче листьев у дороги, в ужасе вцепившись ногтями в чью-то плоть.

А потом убегает от разбойника с пистолетом.

Восемнадцатая глава

Фонари в снегу

– Главное, когда тебя учат драться, – не покалечить своего наставника, даже если ты затаила на него обиду по вполне весомым причинам. – Грант передал мне палку длиной примерно с нож. Сам он держал такую же. – Воспользуйся этим, пожалуйста. Потом я попрошу Димери подобрать что-нибудь более подходящее, а пока… Возьми это.

Я неохотно взяла палку. Димери предоставил нам главную каюту на целый час, мы остались вдвоем. Но даже с Грантом я чувствовала себя нелепо в штанах с заправленной нижней юбкой, с расшнурованным корсетом и в мужской рубашке, затянутой ремнем.

– Сначала пальцы, вот так. – Грант показал мне, как нужно хвататься за рукоять ножа. – Да, хорошо.

Я медленно подчинилась. Понимала, что веду себя глупо, но ничего не могла поделать. Каждый раз, когда я смотрела на Гранта, сразу вспоминала кляп во рту. Чувство беспомощности, одиночества, которое испытывала в плену. И угрозу, которую нес каждый следующий день. Но его покрытые шрамами щеки напоминали мне, что он тоже не вышел сухим из воды.

Он двигался немного скованно, как будто под рубашкой и жилетом скрывались перевязанные раны. Я взяла себя в руки и постаралась повторить все, что он показывал.

– Что дальше?

Через час мне это окончательно надоело. Мы медленно отрабатывали стойки и движения, снова и снова, так, что под конец мне захотелось наброситься на Гранта, лишь бы заставить его двигаться быстрее. Но в итоге руки начали привыкать управляться с фальшивым ножом, а боль в мышцах подтвердила, что мне нужно больше заниматься.

– Хорошо, – сказал Грант. – Очень хорошо. Завтра мы закрепим, и я попрошу, чтобы подготовили пистолеты.

Я кивнула, пряча «нож» в карман. Затем собрала растрепанные волосы и стянула их в тугой пучок на затылке.

– А мне нужно вызвать ветер.

– Тогда я… – Грант оглядел каюту, но не заметил ничего угрожающего. – Буду прикрывать тебе спину.

Я вызвала для Димери вполне сносный попутный ветер и остаток дня пыталась удержать его под контролем с помощью простой песенки, повторяя ее раз за разом. Шел второй оборот Благодатной Луны, и я подумала, как же мне везло с погодой, пока я была на борту у Рэндальфа. Впереди нас ожидали три Горькие Луны разгара зимы. Мир сбросит осенний покров и отдаст нас на растерзание злым ветрам, снегу и безжалостному небу.

Несмотря на всю браваду и обещания Димери, я не была готова встретить зиму в открытом море. Тем не менее я уже здесь.

Волны вздымались, рваные, увенчанные белой пеной. Снеговые тучи заслонили солнце, которое погружалось в ранний сон, и даже южный ветер приносил только жгучий, пронизывающий легкие холод.

Я завела привычную песенку, чтобы прогнать тучи, но горло болело. И тогда Грант принес фляжку с горячим кофе с медовым привкусом, а я была так измотана, что почувствовала лишь благодарность. Сжав ее ладонями в рукавицах, позволила пару щекотать замерзшие тонкие волоски в носу.

– Не получается? – спросил Грант

– Нет. – Я перевела взгляд на палубу, где совещались Димери, Ата и Бейли. Ветер уносил бо́льшую часть их слов, но взгляды, которые Бейли бросал на меня, были крайне выразительными. – Судя по всему, меня собираются вышвырнуть с корабля в ближайшем порту.

– Но ты обрушила зиму на Уоллум на месяц раньше срока, – озадаченно сказал Грант. – Ты очень сильная.

– Мама запрещала мне петь, – призналась я, хотя тут же пожалела об этом. Неужели мне так тяжело, что я готова довериться этому жулику? Ну, что сказано – то сказано. – Она запретила мне петь, чтобы меня не украли и не продали на корабль.

Грант невесело улыбнулся:

– Надо же, какая хитрая. А может, тебе запрещали петь из-за Лирра? Видящие могут выслеживать штормовиков в Ином, верно? Может, он не нашел тебя раньше, потому что ты никогда не пела? Вспомни, Лирр появился именно после того, как ты спела на виселице в Уоллуме.

Эта мысль меня встревожила, и я нахмурилась:

– Ну, не знаю. И я думала, видящим нужно прикоснуться к человеку, чтобы выследить его в Ином.

Грант пожал плечами:

– Понятия не имею.

Мы замолчали. Дул ветер, кофе во фляжке почти остыл, а Димери и остальные продолжали что-то обсуждать.

– Интересно, а где прятался Лирр до отплытия в Уоллум? – спросила я.

– Говорят, на Южных Мерейских островах.

– Сколько оттуда, месяц пути?

Я смотрела на горизонт, но ничего не видела.

Грант на мгновение задумался.

– Плюс-минус, в зависимости от того, с какого острова отплывать. Скажем, в среднем пять недель.

Пять недель. Именно тогда я покинула Пустошь. Когда мачеха вышвырнула меня из родного дома и я впервые оказалась в большом мире. Можно ли считать совпадением то, что Лирр именно в тот момент покинул Мерейские острова? Ну, если принять как факт, что он был именно там, а не выжидал где-то еще.

Желудок сжался от волнения, и я сделала еще один глоток кофе. Слова Лирра снова возникли в памяти, теперь они звучали не так туманно.

«Ты помнишь?..»

Что я должна была помнить? Я – Мэри Ферт, урожденная Мэри Грей, которую однажды приняли за Абету Боннинг. Я штормовичка, пусть и ненадежная. Я была никем для Лирра, ну, разве что орудием манипуляции, нужным для того, чтобы управлять моей мамой. Но то, как он смотрел на меня, говорило об обратном.

Мама. Волнение отпускало по мере того, как меня наполняли надежда и предвкушение. Я все еще не до конца верила, что она на борту корабля Лирра. И совсем уж трудно было поверить, что, если план Димери удастся, я увижу ее снова через пару месяцев. Я отогнала эту мысль и одним глотком выпила половину кофе, обжигая горло.

Грант вдруг спросил:

– Лирр ведь не твой отец?

Я поперхнулась и захлебнулась слюной.

– Чего?

Грант попытался постучать меня по спине, но я отмахнулась от него.