Память Небытия - Федоров Виктор Александрович "переводчик"

Плюгавый наконец встрепенулся, наклонился поочередно во все стороны, не зная, что делать: поправлять сохранность ткани на юношеской шее или бить вора по рукам. Но для второго было уже поздно в любом случае. Эдвин, сглотнув, покосился на Сэта: тот лишь медленно кивнул, получив наконец подтверждение тому, что Эдвин мельком разглядел сквозь круглое окошко.

Но как бы Старый лис ни храбрился, оставаясь для стороннего наблюдателя хладнокровным истуканом, Эдвин уже достаточно хорошо знал вора: щеки его слегка побелели, глаза сощурились. Нечто подобное он наблюдал на краю злосчастного плато, когда они оба понимали: все висит на волоске. Будь такая возможность – Сэт бы упокоил бедного парня прямо здесь, никаких сомнений. Потому что каждая минута, проведенная рядом с этим несчастным, приближала катаклизм, совсем недавно обрушившийся на Фарот. Парень мог обратиться в кратер в любой момент, забрав с собой на ту сторону всех присутствующих и еще половину города. Желудок Эдвина сделал сальто.

Быть может, полоска израненной кожи, увиденная мельком и с приличного расстояния, не нашла бы отклика в его душе, большинство и вовсе не придало бы следу на чужой шее никакого значения. Болезненный узор мог быть отметиной от веревки, а вовсе не от прозрачного ошейника с дымкой внутри. Но в тот момент у окна, когда время словно замедлилось, он сполна ощутил влияние той стороны на свою жизнь. И общая картина сложилась.

Разрушенный Фарот. Люди, готовые пойти на все, лишь бы заполучить медальон. Прямая связь между количеством кратеров на континенте и возвращением Годвина из заточения. Эдвин все еще не понимал зачем, но теперь он осознал как. Каким образом на континенте, где появление черных воронок было почти полностью предотвращено, организовать подобный катаклизм? Найти источник. И позволить ему выполнить свою роль.

Предположение вызвало скептическую улыбку Лиры, даже Парацельс разразился недоверчивым фырканьем. Ведь, как известно, каждый белоголовый под строгим контролем церкви направляется прямо на рудник. А главное, всем известно, что снять сдерживающий ошейник невозможно. С первым утверждением можно поспорить: одного несчастного прямо посреди Фарота церковь все же упустила… Но с ошейниками требовалось просто признать общеизвестный факт: они остаются на шее белоголовых до самого конца.

Все это было объяснено Эдвину довольно доходчиво и, как назло, очень медленно. Каждая потраченная минута казалась вечностью, его почти трясло, пока Лира заунывным тоном раскладывала по полочкам истины, известные каждому ребенку. Ну, только если он не родился где-то вдали от крупных городов… Все намеки на собственную глупость Эдвин пропустил мимо ушей. Все это время он смотрел на Сэта, который просто молчал, глядя на него в ответ и ожидая, когда шум в комнате стихнет. После чего вор сказал просто:

– Пошли.

И, повернувшись спиной к любым возражениям, они просто вышли за дверь. Старый лис небрежно махнул Ани и Басе, мол, оставайтесь на месте. Появление разношерстной толпы в зале могло вызвать ненужные вопросы. И, несмотря на доверие между ними, Эдвин знал, что Сэт хочет сначала удостовериться, своими глазами увидеть след на чужой шее. Прежде чем начать действовать. И оно было к лучшему: когда Лис вступал в игру – Мир вокруг дрожал.

И вот они здесь, напротив Хорька и его блаженного приятеля. Интересно, что скажет Лира, увидев подобную отметину на чужой шее? И плевать, что это ходячий катаклизм, готовый в любой момент упокоить половину Аргента. Взяв себя в руки, Эдвин ощутил, как по телу разливается странное удовлетворение, даже шепот словно растаял где-то на задворках сознания, став совсем незаметным. С момента исхода из Дубов он только и делал, что страдал и ныл, надеясь на скорое возвращение домой. Помогло? Ни капли. Впереди долгий путь – и будь он проклят, если упустит возможность получить ответы, облегчив свой поход к небытию. А ответы хранились сейчас в голове мужчины напротив. Что касается парня… Сначала надо покинуть этот проклятый зал.

Старый лис, ничего удивительного, будто прочитал его мысли:

– Немного прогуляемся.

Хорек, к которому были обращены эти слова, посмотрел на него круглыми глазами. Человек, чья вера была достаточно крепка, чтобы коротать дни в ожидании встречи с той стороной, оказался бессилен перед издевкой обыденной, живой реальности. Руки у него затряслись пуще прежнего, пальцы выбивали дробь по столу. Что делать в случае, когда планы начинают рушиться под натиском старого вора, Хорек явно не знал.

Из оцепенения всех присутствующих вывел блаженный. Похоже, до затуманенных мозгов только сейчас дошло, что за столом что-то поменялось. Навалившись на стол, он клацнул челюстью и нечленораздельно произнес:

– Папа?..

Эдвин дернулся, как от пощечины; парень явно обращался не к своему спутнику, лицо отца ему привиделось где-то за их спинами как символ спасения и поддержки. Жаль только, они никогда не узнают, чем этот парень жил до того, как на его шее сомкнулся ошейник. Главное, что удавку вероломно содрали, обрекая его и всех окружающих на исчезновение. Эдвин хорошо знал вора и понимал: ответы на вопросы им даст Хорек, даже если он сам пока уверен в обратном. Юношу, завернутого в покрывало, ждало лишь небытие.

– Как тебя звать? – Сэт повернулся к блаженному.

Тот прикрыл рот, и Эдвину показалось, что парень всеми силами пытается сфокусировать взгляд на лице вора. Секунды тянулись мучительно, неотвратимо. Наконец парень выдавил:

– Корин…

– Мы прогуляемся, Корин. И побыстрее. И ты тоже. – Сэт мягко притянул к себе книгу, закрыл ее. Посмотрел на Хорька. – Пойдешь с нами. Поднимайся со скамьи. Медленно и тихо.

Тот попытался было запротестовать:

– Мальчик болеет. Прошу вас не мешать, уйдите…

– Ты, должно быть, готов сам уйти на ту сторону, раз сидишь тут. Похвальное рвение. Чем оно вызвано – мы еще выясним. Но вот что я тебе скажу: будешь рыпаться – я сделаю так, что в небытие ты не уйдешь еще долго. Хотя молить будешь об обратном.

Сказав это, Сэт рывком поднялся на ноги.

– Помоги с парнем.

Эдвин быстро обошел стол, с содроганием взял блаженного за локоть. Аккуратно, так, чтобы это выглядело как помощь больному, что было недалеко от истины. Корин, если это правда было его имя, безропотно позволил поднять себя со скамьи, но тут же, не издав ни звука, повалился прямо на Эдвина. Юноша охнул: веса в парне было как в молодом быке. Потеря равновесия была вызвана не только гулявшим в голове дурманом; стоило им сделать пару шагов, и вскрылась еще одна интересная подробность – левая нога у блаженного волочилась следом, будто атрофированная, парень едва мог передвигаться, опираясь на чужое плечо. Эдвин за пару мгновений пропотел насквозь, задыхаясь под чужим весом. В ноздри бил запах немытого тела и чего-то гнилостного: таким терпким, прилипающим к носу запахом пахнет застарелая рана.

– Мальчик болеет! Не мучайте его, не мучайте нас…

Сэт проигнорировал нелепые причитания Хорька, рывком вынудив того подняться на ноги, отнюдь не так вежливо, как Эдвин. Мужчина окончательно стушевался, ростом он оказался на голову ниже всех присутствующих, а в случае Корина – на полторы. Весь он как-то сжался, руки нервно шарили по телу, будто в поисках того, чем можно было бы защититься от грубого напора Лиса.

Писание осталось сиротливо лежать на столе, они поковыляли ко входу в зал: Эдвин с Корином впереди, Сэт с Хорьком следом, медленно, вор почти по-отечески положил руку на плечо трясущемуся от страха и негодования бедолаге. Если закрыть глаза на искаженное гримасой лицо мужчины, то они выглядели как пара приятелей, в легком подпитии выходящих из таверны. Корин бы в таком случае походил на перебравшего сильнее юнца, уже не способного передвигаться самостоятельно. Жаль только, что двигались они по библиотечному залу, где подобная процессия могла привлечь куда больше ненужных взглядов, чем в каком-нибудь кабаке.

Священник на входе поднял одну бровь, но глаза его сияли безразличием: на выходящих из зала ему было наплевать, если они не пытались вынести с собой содержимое полок. А едва шагающий Корин, по всей видимости, стал здесь уже привычным зрелищем: и как только Хорек каждый день дотаскивал его на своей костлявой спине? Эдвин позволил себе скорбно покачать головой, будто призывая к милосердию и прося не обращать внимания на чужую немощь. Бровь опустилась, церковник уткнулся в лежащий перед ним пергамент.