Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

Я напрягся, и Вероника прошептала:

— Дальше поедешь в мешке.

— Но они…

— Побираться разрешено только у церквей. Всё, чего добиваются нищие, клянча деньги у торговцев и приезжих, — это портят впечатление от города. И зарабатывают себе переломы рёбер, — хмыкнула она, — Когда человек рискует, он должен на своей шкуре прочувствовать последствия принимаемых им решений.

Бедняк наконец подгадал момент между ударами и рванул в ближайший проулок. Стражники проводили его безразличными глазами и скрылись в привратной караулке от утреннего холода и требовательных лиц толпы. Вероника сняла с моего пояса меч и легко соскочила.

— Жди здесь. Конь, смотри за Такуми.

На этот раз я почти не обиделся на её недоверие.

Вернулась девушка быстро. Печать с тесёмок сняли, а также мы каким-то образом получили право выехать из города перед вереницей повозок, хозяева которых приехали сюда до рассвета.

Поразительно, каких результатов можно добиться, имея пугающий статус и заманчивое количество денег. Взгляды, которыми нас сопровождали на пути к воротам, менялись от ненавидящих до испуганных. Не с такими эмоциями я желал ассоциироваться у других, однако трогали они меня меньше: начинала вырабатываться привычка.

Глава 20

На изломе города, в той части приграничья, где присутствие человека размылось до редких, почти сельских хижин, а дорога утратила подобие мощёного порядка, коню преградила путь женщина. Или правильнее было назвать её старухой?

Лицо незнакомки испещряли глубокие морщины, соседствовавшие с пятнышками не то оспин, не то грязи. Жидкие растрёпанные волосы выбивались из-под неряшливо повязанного платка. Одеждой женщине служили лохмотья с многочисленными шрамами швов от починки. В руках она держала замызганный свёрток. Единственным, что выбивалось из общего вида смирившейся бедности, были глаза — наполненные отчаянием, страхом и обоюдоострым отвращением, сквозь которое пробивалась надежда.

— Милспажа… не изволяйте мимо проходить, извольте выслушать, — запричитала она вместе с поклонами, такими мощными, что я испугался, что она угодит головой в свёрток, — Семейка-то наша… семья большая… и год-то неудачный выдался, а ртов много, кормиться не можем… вы уж, милспажа, не оставляйте в беде, вспомогите во имя вашего-нашего добродеятельного господина.

Я почувствовал, как позади насторожилась Вероника. Свёрток завозился. Послышался пронзительный вопль — и миг тишины. А затем новый крик, громче и протяжнее, будто тот, первый, был пробным, проверкой сил после сна.

— Извольте смотреть, маленький-то, маленький зиму не переживёт, помрёт посредь холодной хаты, — лопотала женщина, а я не мог отвести глаза от младенца, стянувшего наконец неловкими ручками тряпки с головы.

Вероника дёрнула поводья, и конь зашагал дальше, будто не видя просительницу, а может, и видя, но совершенно игнорируя, и через пару секунд женщине пришлось отойти, иначе он бы въехал в неё. У меня сложилось впечатление, что ни магичка, ни конь не придали бы столкновению никакого значения, даже если бы им пришлось прогарцевать по телу незнакомки. А та воздела свёрток над головой и, уже не в силах сдержать слёзы, прошептала:

— Нас бросили, от нас отвернулись, нет милости нам на этом свете. Так что ж теперь, и вы, милспажа, со Вла, — она запнулась, — со Владыкой, очагом справедливости и милосердия, пройдёте мимо? Или спасёте в час нужды, избавите от тяготы?

Я повернулся достаточно, чтобы перехватить скучающий взгляд Вероники. Глаза девушки не выдавали сочувствия — хуже того, в них не виднелось даже презрения. Она равнодушно смотрела на чужое горе, и ни тени причастности не родилось в её душе. Только тускло поблёскивали алые радужки, и подумалось, что сейчас она больше напоминает зверя или демона, чем человека.

— Нет, — сказала Вероника. Плечи женщины опустились, и она безвольной куклой опустилась на колени, прижав к себе свёрток. Эмоции, бурлившие в глубине её глаз, потухли.

Девушка постучала себя по колену в раздумье и бросила незнакомке бирему.

— Не забудь поблагодарить Владыку за щедрость.

Я открыл рот, — но не нашёл слов. Любая попытка убедить Веронику помочь голодающей семье разбилась бы о небрежный изгиб бровей, приоткрытые в насмешливом упрёке губы и полусерьёзное предложение убить всех и поднять в качестве неупокоенных. И мы двинулись дальше, оставив позади старуху со склонённой головой. Нас провожал плач младенца.

Стоило выехать на широкий тракт, и конь поскакал в полную силу. Насчёт полной силы я предположил, поскольку не знал пределов скорости и обычных лошадей, не говоря уже о ящероподобном чудовище, которое ни разу на моей памяти не ело. Я попробовал выяснить у Вероники, чем конкретно питается наш скакун, однако она лишь уклончиво пожала плечами и сказала, что меня он не съест и сделанных им запасов хватит надолго.

Такой ответ не обнадёживал, но вскоре праздные размышления уступили место более насущным проблемам. Я осознал, что нахожусь на границе двух царствий. Лицо моё обдувал промозглый осенний ветер, заставив приникнуть к условной гриве ящероконя, чтобы сберечь глаза. Однако это не спасло уши, щёки и лоб от превращения в ледышки, которые я перестал чувствовать спустя всего-то час езды. Вместе с тем по спине и задней стороне шеи струился пот: Вероника приникла ко мне, и её тело согревало сзади. Дыхание девушки я ощущал на своём затылке.

Зажатый меж пламенем и холодом, я искал, на что бы отвлечься, однако по обе стороны тракта рос однообразный лес. Уйти же в размышления мешала тряска, вынуждавшая сжимать челюсти, чтобы не прикусить язык. Но самое страшное творилось в районе чуть ниже поясницы. Мало того что ноги постоянно хлопались о бока скакуна, отчего внутренние стороны бедра потихоньку начинали превращаться в отбивные, — куда хуже приходилось заду. Он буквально впитывал в себя каждую кочку и впадину дороги. А поскольку до асфальтирования Мельте было так же далеко, как до концепции естественных прав человека, возвышенностей и ям с лихвой хватало на то, чтобы единственным желанием, не смытым болью, оставался привал.

К сожалению, у Вероники не нашлось терпения выслушивать жалобы, равно как и совершенно справедливые замечания о том, что вместо завтрака к столу сегодня подали неудавшееся ограбление. Когда я окончательно достал её нытьём, она с садистской нежностью промурлыкала прямо в ухо, что мертвецы не нуждаются в еде и отдыхе. Звучало внушительно, так что я на время успокоился, — пока мимо не промелькнул частокол постоялого двора. Доносившиеся из дома голоса людей и ржание лошадей в конюшне ввергли меня в пучину уныния.

К тому времени воспоминания о таверне в Новой Литеции смазались, да и стоило признать: мы тогда выбрали худший район города. Очевидно, не все люди на архипелаге вырастали отпетыми злодеями. Да и если быть честным, позади меня сидел другой злодей, с которым не рисковали связываться бандиты трущоб, с детства приученные кормиться на слабых и подмечать уязвимости сильных. Что ему гипотетические лесные разбойники?

Не это ли тот случай, когда лекарство горше болезни?

— Сворачиваем, — сказала Вероника, и я непонимающе моргнул.

— Куда?

— А есть варианты?

По обе стороны дороги неприступной стеной высился лес.

— Мы же только что…

— Терпеть не могу скоплений шпиков. Если уж им приходится повторять за нами марш-бросок, пусть не думают, что им выпадет удача отдохнуть в комфорте.

— Кто-то следит?..

— Лучше считать так. А теперь слезай.

Команду я выполнил условно — кулём сполз с бока коня и очутился на земле. Мёрзлая земля приятно остужала разгорячённую спину. Однако долго разлёживаться не дали, притом Вероника обошлась без слов, — пнула под зад так, что я в мгновение ока принял стоячее положение. Только неприятно пошатывались ноги.

— Ищем ручей.

— Ручей?

— Где ещё ты собрался устраивать лагерь? Посреди чащи?