Сквозь божественную ложь (СИ) - "Lt Colonel"

Выяснилось, что Пространственный Карман Энель не бесконечен. Припасы, полученные в деревне, забили его почти под завязку. Потому большую часть горшочков и пучков травы Айштера с сожалением отложила, взяв лишь самые мощные снадобья во флаконах. Также она засунула кое-что в личную котомку, которую не отдала Энель.

Само собой, карту королевств ашура забрала себе.

Айштера вытащила из тайника длинный боевой кинжал, в тонкой руке фелины смотревшийся полноценным мечом. Заметив мой взгляд, знахарка протянула его мне, но я отказался. Кинжал наверняка принадлежал матери; отнимать его, одну из немногих памятных вещей, было сродни преступлению.

Когда мы миновали заборчик, которым была огорожена избушка, Айштера развернулась. Вытянула руку к молодому дубу, который рос на пригорке у хижины. На лице девушки появилось странное выражение, быстро смытое улыбкой. Заблестели глаза, счастливые, тоскующие.

— Прощай, мама. Я… я отправляюсь путешествовать. Я исполнила нашу мечту, мама. Я…Мы вместе… с ними… Повидаем мир… — Тут голос её сорвался.

Фелина заплакала. Словно прорвало плотину. Рука бессильно упала, в ладони другой она спрятала лицо. Я застыл, растерявшись. Обычно в таких случаях предлагают воду, да где ж тут раздобыть стакан воды? И лезть к фелине сейчас не стоит, не стоит снова запирать в ней горе.

Айштера рыдала бурно, самозабвенно, как ребёнок, вздрагивала всем телом. Слёзы струйками стекали у неё меж пальцев, она судорожно втягивала воздух, всхлипывала и продолжала плакать, — а потом вдруг отняла руку от лица. Зарёванная, красная, ничуть не стеснявшаяся чужого присутствия, она вновь улыбалась, и радость в её взгляде боролась с тоской.

— Смотри за мной, мама. Ты помнишь, мы мечтали об этом. Я не подведу тебя! — воскликнула Айштера.

Слёзы стремительно высыхали; она вытирала щёки, размазывая по ним влагу. Сгорбилась, точно на плечи давила огромная тяжесть, и отправилась к нам, не оглядываясь. С каждым шагом спина девушки распрямлялась, словно с неё падал груз, клонивший к земле. Ко мне она подошла уже распрямившаяся, смелая и воодушевлённая. Искрились в ресницах последние слезинки.

— Простите, — она шмыгнула носом, — я не хотела вас смущать. Но не сдержалась… я счастлива, что ты пригласил меня, Роман, но… Радуюсь как дитя, когда думаю, что будет впереди, но часть меня… не отпускает ни дома, ни воспоминаний. Не отпускало, — поправила себя фелина. — Я готова, если вас не отпугнуло… это зрелище.

— Нет, — сказал я, — совсем не отпугнуло.

Внутри кипело желание подхватить её, заверить, что всё будет хорошо, что не дам её в обиду, — словно младшую сестрёнку, которой у меня никогда не было. Зачем разрушать хрупкое равновесие, которого достигла Айштера? Она поборола боль сама, и лезть к ней с утешениями означало отнять трудную победу.

— Раз вы тут закончили, — равнодушно сказала Энель, — двигаемся дальше.

По сути, я позвал Айштеру в группу по личным причинам, однако она быстро доказала, что не будет обузой. Знахарка великолепно ориентировалась на знакомой местности и повела нашу компанию в обход троп и дорог, которыми пользовались жители Подлесья. Я предположил, что она так хорошо вела нас дикими тропами именно потому, что в прошлом избегала проторенных путей и крестьян, ими пользовавшихся.

Под вечер мы устроились на ночлег в уютной лощине между парой высоких холмов. Выяснилось, что Энель не зря общалась с Озамом: она выторговала у старосты пару отличных лежанок (я без колебаний отдал свою фелине, благо на оставшейся с относительным комфортом помещались два разумных), сменную одежду, тент от дождя и кучу разнообразной утвари — котелков, тарелок и даже ложек с вилками. Кроме того, она не забыла про вяленое мясо, а кое-какие крупы прихватила из хижины Айштера.

Неподалёку протекал ручей, и в нём по очереди вымылись все. Новая куртка была мне маловата, а вот штаны пришлись впору; видимо, их успели подогнать под человеческий размер. Да и Энель стала менее приметной — храмовые тряпки выделялись богатством.

Разожгли маленький костёр, на котором фелина сварила кашу с кусочками мяса. После ужина я отошёл покурить и вернулся к огню. Сон не шёл. От мысли о том, как повезло избежать плена у культисток, которые называли меня и ашуру образцами (вероятно, имея в виду образцы для опытов), кровь стыла в жилах.

Любая болтовня неизбежно сводилась к обсуждению таинственных сестёр.

— Обычные маги не могут сходу обнаружить отметку Милиам, — задумчиво произнесла Энель. — Её видно лишь при тщательном изучении верхнего слоя души. А его не провести без мощных артефактов и неподвижности цели. Другие носители отметины могут увидеть её, если у них хорошо развиты Истинное Зрение и контроль над своей душой. Тогда они заметят родственные структуры, которые будут тянуться друг к другу.

Последними предложениями она дала понять, как ощутила метку при нашей первой встрече. Я напряг зрение, однако никакой родственной структуры в зелёных всполохах ауры ашуры не уловил.

— И некромаг, и Ран с Рен ничего не говорили о том, что увидели проклятие, — сказал я. — Они утверждали, что унюхали его. Говорили, что я пахну ночью.

Вдобавок к этому Ран оказалась чересчур чувствительна к запаху табака. Её буквально согнуло пополам, когда я закурил рядом с ней. И она быстро заставила меня потушить сигарету в лесу. Когда я поделился соображениями с Энель, она хмыкнула.

— Думаешь, на них опробовали какой-нибудь обряд? Ни о чём подобном не слышала. Вынюхивать магию — это что-то новое…

— Не совсем магию. Присутствие Милиам, — поправил её я. — Вполне укладывается в идеологию Культа, не находишь?

Энель передёрнула плечами.

— Допускаю мысль, что один из Апостолов развлекался опытами на живых существах. Или не один.

Она вздохнула.

— Моральные ориентиры ашур и смертных редко пересекались, даже когда мы стояли во главе ночных рас. Сейчас же, освобождённые от необходимости соблюдать приличия и при наличии преданных культистов, мои сородичи могут заниматься чем угодно. Они… — Энель увидела, как сжалась Айштера, и цокнула языком. — Напомню, меня пути родственников никогда не прельщали. Я сбежала из Дома, едва предоставился подходящий случай.

На этом негласным решением разговор об ашурах замяли. Беседа вновь вернулась к сёстрам-полукровкам.

— Что за магию использовала Рен, чтобы подчинить крестьян? — спросил я и рассказал про алые руны, свет которых пробивался сквозь повязки.

Вспомнилось, как они липли к розововолосой фелине, несмотря на её ледяной нрав. Вряд ли она намеренно развивала в парнях слепое обожание, ведь оно неизбежно привлекало к девушкам внимание и подозрения. Логичнее смотрелось бы, если бы они лезли к Ран, та умела притвориться обходительно-убедительной, в отличие от сестры. Но на Ран никто особо не клевал.

— Гейс, — произнесла Энель, едва я замолчал. — Следовало догадаться, ещё когда увидела перевязанную руку. Но я… отвлеклась.

На лицо ашуры легла мрачная тень.

Любопытный выбор слова. Иначе говоря, она выкинула сестёр из головы, когда решила, что они не представляют опасности… или её смутило представление Ран, когда она полезла обниматься к ашуре. Синеволосая фелина усыпила бдительность Энель болтовнёй и глупыми ужимками.

Могла ли ашура, умудрённая долгим опытом, допустить такой просчёт? Или я ошибался, когда предполагал, что до заточения в камне Энель прожила много лет? Это показывало её с новой стороны. Не как закалённого вековыми интригами монстра, а как более-менее обычную девушку.

Мысль успокаивала.

— Что такое гейс? — поинтересовался я, спохватившись. Чересчур ушёл в себя.

— Клятва, которая даёт силы тому, кто произнёс её.

Понятнее не стало. Я попросил Энель развернуть мысль, но начала она с урока космологии.

Выяснилось, что Милиам и Тиларна — это не демиурги, которые создали Эксдилику. Обе богини явились на готовое, бросив вызов Забытому, сотворившему мир, и его пантеону Старых Богов.