По извиистым волнам (ЛП) - Лейн Вал И.

Я повел ее обратно по кишащим крысами улицам, где звуки и суматоха стихли, сменившись храпом и ворчанием пьяниц, потерявших сознание. К тому времени, как мы добрались до порта, мы потеряли еще пятнадцать минут. С беспокойством в глазах я перевел взгляд на «Презрение Сирены», покачивающееся на волнах прибоя и пришвартованное к ближайшему причалу. Катрина шагнула вперед, нервно оглядываясь по сторонам.

— Подожди, — сказал я. — Вальдес никогда не оставлял свой корабль с русалками на борту без присмотра. Нам придется прятаться. — Я накинул капюшон плаща на голову. — Какой от этого толк теперь, когда за мою голову назначена награда?

Катрина кивнула, и я предложил ей подняться на корабль. Каждый нерв внутри меня предупреждал, что это плохая идея, но я не мог отказать Катрине в единственном шансе, который у нее, возможно, когда-либо будет, узнать о своей натуре. Мне также пришло в голову, что, возможно, если нам повезет, мы сможем освободить русалок. На корабле было темно, и фонари не горели. Но я знал, что это не значит, что он был пуст.

— Пригибайся и иди вдоль края, — прошептал я. Катрина именно так и поступила, и я, честно говоря, был удивлен, что нас до сих пор не обнаружили. Патрульные обычно сидели на верхней палубе у кормы, чтобы лучше видеть. Но я не увидел там никого, о ком мог бы рассказать.

Я прокрался к люку, ведущему на нижние палубы, Катрина следовала за мной легкими, как перышко, шагами. Мое сердце бешено колотилось, и я старался дышать ровно и бесшумно. При каждом скрипе деревянной доски настила или каждом ударе волны о корпус я замирал, прислушиваясь, боясь, что звук может быть сильнее, чем кажется.

Но, несмотря на всю нашу осторожность и паранойю, мы так и не увидели на борту ни души. Мы спустились еще ниже, в чрево корабля. Трюм с русалками находился как раз по другую сторону гауптвахты, где, как я знал, мое юное «я» должно было лежать замерзшим, голодным и безнадежным на заплесневелом, заляпанном мочой полу. Меня затошнило, и руки задрожали, когда я открывал дверь в трюм.

Я слышал собственное приглушенное хныканье за стеной — плач мальчика, который считал себя слишком взрослым, чтобы плакать. Я. Я крепко зажмурился и попытался сосредоточиться, когда Катрина вошла внутрь, чтобы присоединиться ко мне. Я жестом попросил ее приподнять тяжелую ткань, прикрывавшую прямоугольники, похожие на гроб, сложенные у стены.

Как я и ожидал, она в изумлении отступила назад, увидев двух сирен, смотревших на нее из своих водяных тюрем. У одной были огненно-рыжие волосы, а у другой — длинные, почти белые пряди.

Русалки отпрянули, яростно забившись в своих контейнерах и выплескивая брызги воды через прорези в верхней части. Катрина прижалась к стеклу, чтобы они могли видеть ее лицо. Беловолосая русалка замедлила свои движения, чтобы сосредоточиться, и я увидел, как ее тело расслабилось при виде Катрины.

— Ты меня слышишь? — спросила Катрина у разделявшего их стекла. Русалка кивнула. Вскоре рыжеволосая русалка тоже взяла себя в руки.

— Я… я одна из вас, — пробормотала Катрина. — Я хочу помочь вам. Вы тоже можете мне помочь?

Русалки посмотрели друг на друга сквозь прозрачные перегородки, а затем снова на Катрину, прежде чем слегка кивнуть.

— В море есть трезубец, и только сирены могут им воспользоваться, отдав что-то. Вы знаете, что это значит? Как мне его использовать?

На лицах русалок внезапно появилось угрюмое и подавленное выражение. Беловолосая русалка указала на свой рот и горло и сделала режущее движение рукой.

— Вальдес уже отрезал им языки и перерезал голосовые связки. Чтобы они не могли использовать свою песню против него, — вставил я, и меня охватило тяжелое, жуткое чувство, поскольку я слишком хорошо знал его ритуал. — И они также не могут с тобой говорить.

— Мне так жаль, — сказала им Катрина, и в ее глазах появились печальные морщинки. — Вы, по крайней мере, когда-нибудь видели трезубец?

Обе русалки покачали головами.

— Не поймите меня неправильно, — начала Катрина, — но правда ли, что ни одна сирена никогда не пыталась использовать его, потому что ни одна сирена не могла быть настолько бескорыстной, чтобы дать ему то, что он хочет?

Беловолосая русалка закатила глаза и усмехнулась, но рыжеволосая пожала плечами, кивнув, указывая на свое сердце и складывая руки на груди.

— Вы всегда заботитесь только о себе, — мягко, но не обвиняюще заявила Катрина. Она задумалась на минуту, будто прикидывая, что бы это могло значить для нее самой. — А как насчет того, чтобы поплакать?

Я взглянул на нее, не понимая, к чему ведет ее вопрос.

— Вы когда-нибудь плачете?

Русалки стиснули челюсти и покачали головами, показывая пальцами твердое «нет».

— Даже когда вам отрезали языки? — настаивала Катрина.

— Они никогда не плакали. Ни одна из них. Корделия — единственная русалка, которую я когда-либо видел плачущей. И даже тогда. Только один раз. Когда ее сердце было так разбито предательством Вальдеса, что она наслала на нас водоворот и прокляла нас, — объяснил я.

— Вот почему она такая могущественная, — пробормотала Катрина, делая шаг ко мне. — Она — единственная русалка, которая когда-либо позволяла себе быть уязвимой. Чувствовать. — Она повернулась к русалкам. — Вы знаете, что происходит, когда вы плачете? Вы могли бы выбраться отсюда!

В ответ они неопределенно покачали головами. И Катрина отступила назад, на мгновение закрыв глаза.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь думать о грустных вещах, чтобы заплакать. Я собираюсь показать им и освободить их. Я могу управлять водой в баках и разбить стекло. Если бы я только могла…

Внезапно воздух наполнила навязчивая мелодия, заглушив наш шепот и все остальные звуки вокруг нас. Я чувствовал себя так, словно мое тело было парализовано, во власти чего-то зловещего. Катрина стояла неподвижно, глядя на меня с паникой в глазах.

Словно призрак, Корделия появилась в дверном проеме из тени, ее красные губы приоткрылись, и мелодия полилась из ее рта. Без слов. Без текста. Просто мелодия, не имеющая отношения к миру. Я вытащил клинок и взглянул на Катрину как раз перед тем, как мир вокруг меня померк.

Что бы ни случилось дальше, у меня не осталось воспоминаний. Я потряс головой вперед-назад, чтобы стряхнуть соленую воду с глаз, когда вынырнул на поверхность. Катрина кашляла водой в нескольких шагах от меня. Мы были в темноте, плавая по гавани среди чудовищных силуэтов кораблей.

— Что случилось? — спросил я, оглядываясь в поисках какой-нибудь подсказки, которая помогла бы мне вспомнить.

— Корделия использовала на тебе свою песню сирены. Она заставила тебя напасть на меня.

— Что? Катрина, прости меня.

— Все в порядке. Ты не причинил мне вреда. Ты просто схватил меня и утащил за борт вместе с собой.

Я придвинулся к ней ближе.

— Я все еще сожалею. Я даже не осознавал… — Я посмотрел на свои руки, испытывая отвращение к ощущению насилия, которое я испытывал. Корделия могла заставить меня делать все, что угодно. И я презирал саму мысль об этом.

— Все в порядке. С нами все в порядке, — выдохнула Катрина, выглядя удрученной. — Мы просто… не смогли помочь русалкам.

— Давай выбираться из воды и возвращаться в гостиницу. Мы и так пробыли в отключке достаточно долго. — Я быстро плыл по воде, стремясь поскорее вернуться на сушу.

— Мысль о том, что я могла бы это сделать, пугает меня, — сказала Катрина, беря меня за руку, когда я помогал ей выбраться на берег. — Я не хочу иметь возможность управлять людьми.

— Тогда не надо, — мягко сказал я. — Но теперь ты знаешь, почему Корделия не стала контролировать Вальдеса. Она не хотела его любви, если та была ненастоящей.

— Я заметила, что, когда она пела, чешуйки на ее шее — ожерелье — светились, — заявила Катрина.

Я приподнял бровь, с любопытством ожидая, что она скажет дальше.

— Когда однажды ночью я пела колыбельную своей мамы в комнате — ту же мелодию, что пела Корделия, — я помню, как ожерелье светилось. Песня… сирен — это не только волшебство. Думаю, что именно песня активизирует магию, исходящую от их хвостов.