Возвращение - Гончарова Галина Дмитриевна

– Любушка, а коли не получится по-твоему?

– А для того ты там будешь, Руди. Ты его туда привезешь, ты их там покараулишь.

Руди задумался.

Идея Любавы у него никакого протеста не вызвала.

Устинью он видел и понимал, что ей не нравится. Договориться, может, и выйдет, так ведь бабы! С мужчинами проще, с ними как договоришься, так и будет. А бабы сорок раз все по-своему перерешают, да еще ты виноват останешься. И то…

Пока еще договорится, а сколько вреда Устинья ДО того принесет? Была б она тихой, скромной, спокойной – дело другое. Можно и не трогать бы. Да не получится.

– Хорошо, Любушка. Будь по-твоему. Только денег много потребуется.

Любава и не сомневалась в ответе.

– Будут деньги, Руди. Сколько нужно будет. Только сделай…

Руди и не возражал. Сделает, чего ж не сделать? Дело-то хорошее, дело нужное.

Ишь ты, взял мальчишка моду! Влюблен он!

Старших он не слушает!

Исправлять надобно! И только так.

Мужчина коснулся платка с кровью:

– Устинья, говорите. Алексеевна.

Он не собирался никуда торопиться.

Мужчина не был злым, не был жестоким. Он искренне любил свою семью, он никогда не бил супругу. Но если кого-то приказывали устранить, он выполнял свою работу быстро и качественно.

Убить?

Значит, убьет. И эту тоже. Сказано – ни ядом, ни железом нельзя, ну так черным ведовством в могилу очень даже свести можно, ежели умеючи. А он умеет.

Устинья не поймет, за что ее?

И не важно!

Не надо было девочке лезть в игры взрослых людей, ой не надо! Ни к чему! А теперь уже поздно.

Берегись, Устинья Алексеевна. Сегодня еще не время, а вот как новолуние будет, так я тобой и займусь.

И мужчина покосился на клетку, в которой квохтала черная курица, деловито рылась в зерне. О своей участи она пока еще не знала. Впрочем…

Любую курицу рано или поздно зарубят. И эту тоже. Только для более возвышенных целей, нежели суп.

Возвышенная курица.

Ах, как это звучит!

И мужчина тихонько рассмеялся.

– Илюшенька, вечером приходи, куда и обычно.

Илья плечи расправил и заулыбался глупо.

Придет, конечно!

Как же к такой бабе да не прийти! Каждый день бегал бы, да вот горе – царь так часто занят не бывает. А ведь какая баба!

Гладкая, сочная, все при ней!

Хоть как ее крути, ни единого изъяна не найти! Хороша!

А царь ее без пригляда оставляет! И вообще… такой бабе настоящий мужик надобен!

Илья себя таким и считал.

Правда, последнее время ему было не слишком хорошо, голова кружилась иногда, подташнивало, кошмары снились. Но это ж бывает! Может, продуло где, а может, и съел чего-то не то. Вот и все.

Это не повод отказываться от такой женщины!

Придет он!

Обязательно!

– Боярышня! Смилуйся!!!

Такой вой несся над подворьем Заболоцких – собаки подвывали! На все голоса!

И было, было чему подвывать! Устинья, боярышня старшая, рвала и метала! То есть трясла испорченный сарафан и орала так, что ветки качались.

– Да ты хоть понимаешь, какой этот шелк цены?! Дура скудоумная! Тебя продать – дешевле выйдет!

– Не вели казнить, боярышня! Виноватая я!!!

Настасья выла вдохновенно. Завоешь тут, как жить захочется. Ведь правда, не для хорошего у нее кровь купили. Но… денег хотелось! Безумно!

За двадцать пять рублей из холопства не выкупишься, но на обзаведение хватит. А в деревне корова – кормилица. А лучше даже две коровы.

Боярышня все поняла, даже ее, дуру, пожалела. И Настасья старалась.

На крик и визг вышел боярин Заболоцкий. Зевнул, почесался…

Верка вчера постаралась на славу, так что был боярин в хорошем настроении. Благодушном даже.

– Ты чего орешь, Устя?

– Батюшка! Эта дура… эта дура… вели ее засечь!!! Посреди двора! Плетьми!!!

Отродясь боярин не позволял девкам у себя на подворье распоряжаться. Даже и дочери. Его то дело, кого засечь, кого продать! А бабы пусть за супом смотрят, им и того достаточно!

– Что случилось, Устя?

Устинья плевалась, как облитая водой кошка, но наконец до боярина дошел смысл трагедии.

Как же!

Строчка на сарафане не та, распарывать и перешивать придется! Когда до боярина дошло, он только что рукой не махнул:

– Тьфу ты! Я правда думал, что серьезное, а ты…

– Несерьезное?! Я в этом сарафане на смотрины пойти хотела!

Тут боярин призадумался, а Устя, видя, что он ищет решение проблемы, и подсказала:

– Убери ее, батюшка, с глаз моих долой! Видеть эту пакость не хочу!

Боярин на Настасью поглядел, вспомнил, как сам ее едва не прибил, да и рукой махнул.

– Я ее в деревню отошлю, дочь.

– Вот-вот! – рыкнула Устинья. – Замуж ее – и в деревню! Пусть там… с коровами! Такой шелк загубить! Дура криворукая, скудоумная!

Тут и Егор под руки подвернулся:

– Когда позволишь, боярин, слово молвить. Могу я Настьку отвезти. И коней заодно бы отогнать, Огонек себе копыто на мостовой разбил, его бы на луга, да и Дымка прихварывает…

Конями боярин интересовался живо. Ну и… когда так все складывается – почему нет?

Пары часов не прошло, как Настасья со всем скарбом влезла в телегу, которой правил Егор, и перекрестилась на дорожку. Устя незаметно подмигнула ей.

Боярин разрешение на свадьбу дал, так что пусть сами решают. Покамест пост не начался, остановятся вон у первой же церкви, да и обвенчают их. А что Бог соединил, человек да не разлучит.

И Устинья довольно улыбнулась.

Верка еще…

Приглядит она за Веркой. Может, и тут беду отвести удастся. А Настасья ее, считай, спасла. Теперь и Устя долг возвращает.

Семьи Настасье крепкой да детишек побольше. Что у нее в черной жизни-то было? Устя уж и не помнила. Не до того было.

Точно она знала, что Егор бобылем до старости оставался, а вот что с Настасьей случилось? Убили, кажется? Ножом в подворотне ткнули?

Еще одна дорожка поменялась в лучшую сторону, и было от этого тепло на душе и радостно.

Жива-матушка, спаси ее и сохрани, обереги и защити. А уж Устя и дальше стараться будет.

– Теодор! Скоро начинается Великий пост!

– Я знаю, Руди. И что?

– Неужели ты не хочешь разговеться как следует?

Фёдор пожал плечами:

– Не знаю. Не думаю…

– Подарок у меня будет, мин жель. Хороший подарок, для тебя.

– Какой?

– Поедешь со мной, так узнаешь.

– Мудришь, Руди?

– Мин жель, что радости в подарке, который загодя известен? Сознаться я могу, да у тебя радости будет вдвое меньше. Поехали развеемся!

Фёдор подумал да и кивнул.

Ладно уж!

Пусть его!

– Когда поедем, Руди?

– А вот как напишут мне, что подарок твой готов, так и поедем.

Фёдор не возражал. Даже интересно стало, что там за подарок такой. Посмотрим…

– Боярышня, шелковые нитки закончились. И бусины синие, стеклярусные, тоже…

Устя только зубами скрипнула.

Шитье… Сейчас она позволения у отца спросит да сама в лавку к купцу ромскому и сбегает. Есть у него и шелк, и стеклярус… только б отец позволил!

Боярин и не думал возражать.

Он как раз Веркину фигуру взглядом провожал, не до того ему было. Дочь из дома – да и пусть ее! [41]

Нельзя ли служанку послать?

Ах, нельзя, товар уж больно дорогой? Шелк и стеклянные бусы? Ну и ладно! Иди, Устя. На смотринах ты самой красивой быть обязана [42].

И холопа с собой возьми! Вот хоть бы и Петьку! Чего он тут без дела ходит?

Устя поклонилась да и отправилась на торжище. А боярин подозвал к себе Верку.

Пусть потрудится. Настасья уехала, да и дура она была. Верка пока еще тут. Надобно еще кого себе приглядеть или из имения привезти. Но это еще когда будет, а пока пусть Верка потрудится.