Память Небытия - Федоров Виктор Александрович "переводчик"

Начальник коротал ночи в своей добротной крытой телеге с арочным потолком. В темноте это сооружение на колесах и правда выглядело как столп каравана, боевая единица настоящего торгаша, к которой сбегаются взрослые и дети со всей округи, как только будет откинут борт. Но Гилберт знал, что при свете дня зрелище не столь радужное: количество прорех в потертых досках могло посоперничать лишь с объемами грязи, которая налипла на борта и колеса. Сейчас через дыры в дереве доносились звуки, которые издает спящий мертвецким сном человек. Пусть так и останется.

Поудобнее перехватив инструмент внезапно вспотевшей ладонью, Гилберт потянул на себя узкую дверцу в торце. Испуганно прикрыл веки, ожидая услышать скрип, но створка приоткрылась без сучка и задоринки – видимо, Руд как следует смазал петли алкогольным парами. В лицо ударил спертый воздух напополам с чем-то кислым, похожим на блевотину. Будь лучший носильщик всего каравана в подпитии, он бы и сам мог оставить содержимое желудка прямо на пороге, настолько сильно внутри воняло. Вместо этого, сглотнув, он вытер рот рукавом. А затем влез внутрь.

Лычка, к счастью, налакалась похлеще своего хозяина и до его койки доползти не смогла. Руд валялся внутри в одиночестве, разметавшись по дощатому полу, насколько позволяло пространство и нагромождение тюков. Не дав обилию товаров сбить себя с толку, Гилберт на цыпочках скользнул внутрь, задержав дыхание и пригибая колени: высота телеги не давала выпрямиться в полный рост. А как тут перемещается в обычное время Руд, не оцарапав пузо и не растеряв по пути все пуговицы с куртки, – оставалось загадкой.

Пуговицы эти в тот момент медленно приподнимаясь и опускались в такт дыханию караванщика. А еще едва заметно поблескивали: в щели под потолком проникало достаточно лунного света, чтобы он мог осмотреться. Впоследствии Гилберт прикинул, что провел внутри от силы несколько минут, однако в тот момент казалось, что прошли бессчетные часы. То, что толстяк хранит денежки при себе, было ясно как день. Оставалось только протянуть руку и взять. Да и пути назад уже не было. Но поначалу ничего кроме пары заноз он к рукам не прибрал. Покопался тут, заглянул сюда, не желая признать очевидное: подобные ребята хранят добро на теле или как можно ближе к нему.

Стоило этой мыслишке сформироваться в голове, как тут же пальцы нащупали искомое: полированную доску среди щербатых собратьев. Пухлая рука, неоднократно эту половицу вынимающая, безвольно лежала совсем рядом, будто перед сном караванщик ласкал свои сокровища сквозь пол. Гилберт с замиранием с сердца отвел чужую лапу в сторону и, ломая ногти, вцепился в дощатый настил. Содержимое вбитого в днище ящика было заботливо упаковано в холщовый мешочек и потому не блестело, нет. Но для бывшего носильщика оно сияло ярче солнца.

Как засияли где-то на границе лагеря факелы. Сначала один, потом другой. Тихий, едва различимый ропот внезапно начал нарастать, но все внимание Гилберта было обращено к собственной находке. Вцепившись в нее руками и чувствуя, как на лбу проступает холодный пот, он успел подумать, что девка-то, видать, не из отхожего места шла. Отхожее место у нее было между ног.

Оцепенение спало, содержимое ящика упокоилось в кармане, храпящий хозяин каравана на это никак не отреагировал, как и на нарастающий в лагере шум. На прощание, руководствуясь каким-то безумным озорством и ощущая безнаказанность, Гилберт сорвал фальшивое серебро с пухлого живота. Ну а что? Пуговица и так-то держалась на паре ниток. Сунув трофей в карман, он рванулся к выходу. А дальше была лишь темнота.

Пару раз она отступила. На достаточное время, чтобы осознать, как сильно болит лицо. Тот, кто его упокоил на выходе, кулак явно не придержал. Вся физиономия пылала болью, как и остальное тело, поэтому Гилберт то вываливался обратно в Мир, то вновь погружался в агонию. Чувствовал голоса вокруг, как его волокут куда-то. Ощущал, один за другим, болезненные тычки. Машинально попытался запихнуть награбленное поглубже в штаны, тут же осознал, что монеток при нем больше нет. Забрали. Сволочи, гады.

Затем его вновь избили, бросили куда-то, но куда, он не видел. Все равно кругом была лишь тьма. Иногда где-то на границе слуха журчали чужие голоса, в забитые кровавыми потеками ноздри проникала затхлая вонь. Да уж. Из всех развилок в тот раз ему явно досталась не лучшая. Быть может, заканчивающаяся могилой.

Сколько он провалялся в забытье – Гилберт не помнил. Очнулся лишь тогда, когда его грубо подняли на ноги, окатили водой и вывели на свет. Отплевываясь, ощущая боль каждым кусочком своего тела и щурясь от бьющего в глаза солнечного света, он замер на подгибающихся ногах. Получилось не с первого раза. Гилберт повалился на колено, но тут же был поднят обратно и получил такой тычок, что ноги сразу окрепли. Локтями он почувствовал стоящих по бокам от него, таких же несчастных, подумал, что его вздернут в компании. Или не вздернут? Странный звон ударил по ушам; продрав глаза, он наконец разглядел снующих туда-сюда солдат. Мечи вокруг точились, доспехи звенели, стоял гомон и гогот десятков глоток. Ошалело покрутив головой, он уткнулся взглядом в могучую грудь, боязливо поднял глаза. Еще не соображая до конца, что случилось и где он находится, надломившимся голосом пролепетал:

– Что… Что такое тут? Где я?

Стоящий перед ним солдат, без сомнений, тот самый, что отвесил ему такое количество болезненных ударов, нахмурил брови. Наклонился вперед, словно опускаясь до нужного уровня тупости. В лицо Гилберту пахнуло луком, а затем вояка молвил:

– Где-где? Ты на войне, парень.

Глава 2. Три кружки

– Здравствуйте, здравствуйте! Ждал вас! Давно не виделись!

Эдвин поморщился и, скосив глаза, увидел на лице Ани такую же гримасу. Лицо Баси не выражало ничего, но к этому он уже привык. С этим дельцем стоило разобраться побыстрее.

– Да-да, и вам доброго дня. Все готово?

Торгаш кивнул, суетливо метнулся вдоль стойки в одну сторону, затем в другую, придерживая сумку левой рукой и активно орудуя правой. Насчет «давно не виделись» он слукавил, ведь виделись они всего несколько дней назад ровно на этом самом месте. Наблюдая за его телодвижениями, Эдвин ощутил тоску напополам с нетерпением. Почти все готово, а значит, скоро он вновь будет спать на голой земле. Приятного мало, но ожидание убивало сильнее. Ожидание начала пути, а не конца. Он знал, что, когда их группа покинет город, он будет мечтать, чтобы время текло помедленнее.

Сборами они занимались на пару с Ани. Эдвин – по своей инициативе, сидеть без дела не хотелось. Бывшая торговка же вцепилась в возможность поторговаться, а не торговать, так ему, во всяком случае, представлялось.

Парацельс от походов по городу был освобожден якобы в силу возраста, а на деле из-за того, что у него под боком оказалась одна из крупнейших библиотек на континенте и никто не пожелал встать между пожилым целителем и его тягой к знаниям. Сэт и Лира от походов по магазинам освободили себя сами, сославшись на занятость.

Басю отправили с ними в качестве провожатого, хорошо знающего город, но Эдвин не сомневался: по большей части он выполняет роль охранника. По Аргенту они бродили следом за Ани, которая находила нужные места, руководствуясь каким-то внутренним чутьем, не иначе. Здоровенный истукан за это время сказал едва ли пару слов, голос его был под стать внешности: низкий, гудящий, заставляющий вздрагивать от неожиданности каждый раз, когда серый плащ открывал рот. Лорек, его собрат по профессии, остался вместе с Лирой, все так же неотрывно следуя за паломницей.

Вдоволь насладиться городом, который его настолько впечатлил в первые часы, у Эдвина так и не вышло. И, похоже, уже не выйдет. Они потратили кучу времени на всевозможную болтовню, объяснения и уточнения, а также на высокопарные обещания, но итог у всего этого был один: скоро им придется двигаться дальше. Так разумно рассудил Лис: какие бы проблемы и беды ни ожидали их в будущем, сидеть в самом населенном городе Симфареи и трястись от страха – толку чуть. Особенно если учесть, что по нему в этот самый момент шныряли те, кого им стоило опасаться сильнее, чем предстоящей дороги. Поэтому присутствие маячившего за спиной Баси было вполне оправдано.