О моём перерождении в сына крестьянского 1 (СИ) - Нейтак Анатолий Михайлович

Притом худшее. Сломанное – оно вообще хуже целого, если речь о хороших вещах и людях.

Мне может сколько угодно не нравиться такой слепой коллективизм, такое нерассуждающее, для меня отъявленно чуждое мышление. Но не принимать его во внимание я не могу. Потому что жить на Цоккэсе и благополучно игнорировать его – всё равно что игнорировать фундаментальные реалии, вроде смены дня и ночи или там изменчивости манофона.

Так что да. Я действую ради знаний, власти и свободы, а в любом действии и слове, в любом жесте и умолчании Лейты (и любого её родственника, что важно!) можно проследить одну цель: благо рода. Если она интригует, то не ради себя, но ради своих потомков – и дабы по мере сил поддержать славу предков. Блюсти мои интересы она станет лишь в той мере и до тех пор, пока считает, что интерес у меня и Ассур (в конкретное время, в конкретных обстоятельствах) общий. Она даже может пойти против своих старших в вопросах, касающихся меня, до какой-то степени уже пошла – но это лишь потому, что уверена: так будет лучше для рода. Потому что видит некий общий путь и надеется на эту общность.

В конце концов, в понимании местных разумных род – тоже не абсолют, не конечная станция. Это промежуточное звено между личностью и чем-то ещё большим... например, страной. А ставить один род выше страны – это снова та же фундаментальная ошибка, снова противопоставление малого большому и части целому. Злостное нарушение правил. Как целители, Ассур могут, как мне кажется, сопоставить такое поведение с перерождением здоровой части тела в злокачественную опухоль.

И они знают, что с этим новообразованием делать.

Не побоюсь предположить, что себя Лейта полагает наиболее оптимальным живым звеном между мной и своими родственниками, а потому старательно продвигается на нужную позицию в моих глазах. И в глазах родичей тоже... тех самых родичей, которые не способны сами правильно распорядиться ею.

Но это ничего. Она им поможет, даже если никто её не спросил и не просит. Ненавязчиво, тихо, не столько возвышая голос, который всё равно не примут во внимание, сколько умалчивая важное.

Именно в этом, в сущности, состоит долг прирождённого Советника. Разновидность долга, который воистину сковывает всех гриннейцев...

Кроме меня. Одиночки, изгоя, обрубка, сироты.

– Позвольте представить вам моих старших. Хранитель-Советник рода, Малдейг Ассур. Госпожа моя, глава рода, Сарнеди Ассур. А это господин Сам-Знаю-Кто.

Я считал Лейту очень красивой? Ха. Наивный деревенский юноша. Всё познаётся в сравнении.

«Вот они идут, ярчайшие из ярчайших. Равные красотой, неравные силой».

Она очень красива, да. И Сарнеди, несомненно, очень красива, да ещё отлично умеет подчеркнуть это. Умеет, любит, практикует. Да и Малдейг очень красив, притом именно мужественной красотой, без лишней слащавости. В сравнении с ним моя заурядная, простецкая рожа недалеко ушла от обезьяньей.

Но всё познаётся в сравнении. Поэтому на фоне родственников Лейта... ну... отошла в тень. Притом, я в этом уверен, совершенно сознательно. Умалилась. Поблёкла.

И это меня задело, признаюсь честно.

– Рада приветствовать спасителя моей внучки. Могу ли я просить вас о малой милости?

Ух. Какой голос! Вполне соответствует, мнэ... экстерьеру.

– Разумеется, госпожа Ассур.

– В таком случае – может, вы откроете нам своё лицо?

– Это не самое приятное зрелище. Скорее даже, одно из самых неприятных.

– Ничего, целителям не привыкать смотреть на неприятное... и возвращать ему естественность.

О. Так вот ты с какой стороны намерена надавить? Ну, тогда лови подачу:

– Не всё неприятное является также и неестественным, не всё искажённое неправильно, не всё кривое больно. И без толку целителю править то, что не исправить даже чуду Милосердной Матери.

Глава Ассур, разумеется, удержала лицо, даже достоверно изобразила нечто вроде сочувствия. Но при помощи ментального резонанса я мог заглянуть глубже ровной глади этого омута и найти там, около дна, досадливое раздражение.

А чего ж ты хотела, красавица? Думала, я спущу твою снисходительность?

Привыкай. Глядеть на себя свысока я не позволю. Никому.

– Возможно, мои слова прозвучали излишне самонадеянно, но мной двигал искренний порыв – или профессиональная привычка, если угодно, – ловко отмазалась Сарнеди, смягчая удар. – Я обязана признать долг рода Ассур перед вами за возвращение в целости моей внучки. И обязана оплатить этот долг – как глава рода, как старшая Лейты. Чего вы хотите, господин Сам-Знаю-Кто?

– Моё желание просто и легко реализуемо. Из-за определённых обстоятельств моя память лишена цельности. Естественно моё желание заполнить лакуны; если угодно, исцелиться. И помощь рода Ассур в этом деле будет оценена мной по достоинству.

– Понятно. Я слышала от внучки, что вы готовы отказаться от привезённых вами трофеев?

– Если это позволит мне изучить больше, – мягко напомнил я про небольшое условие отказа, – то вполне. И без сожалений.

– Больше? – переспросила Сарнеди. – Насколько?

– Оставляю решение этого вопроса на ваше усмотрение.

Вот так. Можешь хоть аннулировать свои моральные обязательства... но и этот шаг, конечно же, окажется «оценён по достоинству». Благородным людям не зазорно торговаться – зазорно лишь делать это в стиле торгашей, вымеряющих цену до последнего медяка.

И зазорно забывать. Как благодеяния, так и обиды.

– Понятно, – повторила глава более медленно и почти распевно. – А как вы посмотрите на возможность сделать шаг нам навстречу?

– Прошу, поясните свою мысль, госпожа Ассур. О каком именно шаге речь?

– О самом естественном, разумеется: об установлении кровной связи. Дочери моего рода, входя в брачный возраст, расцветают подобно драгоценным, неувядающим бутонам. Вам достаточно согласиться, и любая из них сумеет сделать вас счастливым. Разве не мечтает любой одиночка стать частью целого?

Ах ты... змея. Чудо ещё, что не стала упирать на то, что любая дочь рода понимает свой долг, нежна, покорна, молчалива и вообще полная ямато надэсико.

Видимо, всё это подразумевается просто по умолчанию, так что и напоминать нет смысла.

– Неожиданное и крайне лестное предложение, – а как я отношусь к торговле родственниками, госпожа Сарнеди легко считала при помощи Паука В Паутине – вон как дно омута её чувств взбурлило мутной пеной! – Однако этот недостойный Сам-Знаю-Кто мечтает... об ином. Например, хоть это и весьма эгоистично, я очень хотел бы сохранить дружбу с вашей внучкой. В Лесу Чудес бывает одиноко, и живая беседа могла бы скрасить долгие молчаливые дни.

– Ну, этой беде легко помочь, – радостно улыбнулся Малдейг, – уверен, что и сама Лейта скучает по прогулкам по Лесу в хорошей компании.

Если Сарнеди – змея, то этот тип – прямо-таки ракоскорпион. Чудо, что он до сих пор щеголяет с прямым, а не расплющенным шнобелем и полным комплектом зубов...

Ах да. Целитель же. Если кто и пытался испортить ему морду, то всё вскорости вернулось на место.

Упорное молчание Лейты практически обо всём, что связано с семьёй, становится всё более и более понятным. Тот случай, когда хула идёт против чести и долга, хвала ненатуральна, а пустые словеса, что и не хулительны, и не хвалебны, просто не стоят потраченного на них дыхания.

– Нет сомнения, – сказал я таким тоном, словно тоже улыбаюсь под своим зеркальным шлемом, – у неё хватало веских причин проводить время вдали отсюда.

– Да, рождённым заурядными тоже можно подобрать подходящее занятие.

– Разумеется, господин Малдейг, разумеется. Например, особо бесполезного разумного можно применить как замену говорящей головы. Как там советовал Девардот Десятый Мудрый? «Если хочешь принять верное решение, отыщи дурака, спроси у него совета и поступи наоборот».

Хранитель-Советник продолжил отрепетированно улыбаться, но на краткий миг эта привычная отрепетированность как-то... орезинилась. Не удержал-таки лицо, с-с-свинособака с-с-скорпионоподобная.