Я инвалид попал в мир магии и меча. Том 1 (СИ) - "Prosto"

Я снова увидел его. Хакон Мясник. Я увидел его спокойное, почти скучающее лицо, когда он убивал Каэлана. Я услышал его тихий, ядовитый шепот: «Твое место — в грязи». Я почувствовал удар его сапога по ребрам, холод его презрения. Я вспомнил каждую деталь: изгиб его меча, царапины на его вороненой броне, его холодные, мертвые глаза. Я вложил в этот образ всю свою ненависть, всю свою боль, каждую каплю своего унижения.

— Активировать, — выдохнул я.

Мир растворился.

Я снова стоял на бесконечной серой равнине измерения «Авто». Но на этот раз напротив меня был не примитивный монстр.

Напротив меня стоял он. Хакон.

Система идеально воссоздала его. Та же вороненая броня. То же спокойное, уверенное лицо. Тот же тяжелый меч в руке. Он просто стоял и смотрел на меня, и в его взгляде читалось то же самое холодное, изучающее презрение.

Я не стал ждать. Я знал, что он — мой идеальный противник. Идеальный учитель. Я бросился в атаку, используя все, чему научился. Комбинацию, отточенную до совершенства в моих мыслях.

«Рывок с "Усилением", — пронеслось в голове. — "Пепельная Завеса" для дезориентации, "Цепь Хаоса" для контроля, "Игла" в уязвимое место».

Это был хороший план. Он сработал бы против любого адепта в Академии. Но это был не адепт.

В тот миг, как я рванулся, симулякр Хакона сделал едва заметное движение плечом. Он не попался на мою уловку. Он ожидал ее. Он знал, что я буду атаковать первым.

Моя «Пепельная Завеса» окутала пустое место. Он уже был сбоку от меня. Моя «Цепь Хаоса» хлестнула по воздуху. Он не уклонился. Он просто шагнул внутрь радиуса ее атаки, оказавшись вплотную ко мне, где мой хлыст был бесполезен.

Все произошло за долю секунды.

Я попытался ударить его своим кинжалом, используя «Горячую Руку». Но его левая рука уже была на моем запястье, блокируя движение с железной хваткой. А его меч… он двигался не быстро. Медленно. Спокойно. Неотвратимо.

Я увидел, как лезвие входит мне в грудь. Я не почувствовал боли. Лишь холод. И удивление. Удивление от того, насколько я был слаб. Насколько я был жалок по сравнению с ним.

Он смотрел мне прямо в глаза, пока жизнь покидала мое тело. И на его губах была все та же легкая, презрительная усмешка.

Мир померк.

Я открыл глаза. Я снова стоял на серой равнине. Мое тело было целым, но в груди все еще был фантомный холод от его клинка. Напротив, в десяти шагах, стоял он. Хакон. Ждал. С той же усмешкой.

Я снова бросился в бой. На этот раз я начал с дальних атак, с «Роя Углей». Он даже не уклонился. Он просто отбил каждый из десяти угольков плоской стороной своего меча с такой скоростью, что я не успел уследить за его движениями. А затем он метнул свой меч. Я не успел среагировать.

Я снова открыл глаза. Я бросился в бой.

Снова.

Я умирал от удара в спину. Умирал от брошенного меча. Умирал, задохнувшись в его железной хватке. Умирал, когда он использовал мои же трюки против меня, спровоцировав меня на атаку и встретив ее идеальным контрударом.

Каждый раз я пробовал новую тактику. Каждую мою тактику он читал, как открытую книгу.

Я стоял на равнине, тяжело дыша. Мое тело было целым, но моя душа была покрыта сотнями шрамов. Я был измотан до предела. Но в моих глазах больше не было ярости. Лишь холодная, звенящая пустота и концентрация.

Я смотрел на него. На своего идеального врага. На свое идеальное зеркало, отражающее все мои слабости. Я проиграл сто двадцать девять раз. И я был готов проиграть снова.

Я снова открыл глаза. Он стоял напротив. Ждал.

Я усмехнулся. Моя первая настоящая тренировка только что началась.

Глава 46

Первые сто тридцать поражений я воспринял как должное.

Мой разум, защищенный холодной, выжженной пустотой статуса «Одинокий Волк», работал как безупречный механизм. Каждая моя смерть была лишь новой порцией данных для анализа. Я был машиной, которая пыталась найти верный алгоритм для решения невыполнимой задачи.

Я открывал глаза на серой равнине. Перед внутренним взором всплывал лог.

Я вставал. Анализировал ошибку. Вносил коррективы в тактику. И снова бросался в бой. Во мне не было ни страха, ни отчаяния. Лишь холодный, исследовательский интерес. Я был ученым, а мое собственное тело и душа — подопытным материалом.

Я умирал десятки раз. От быстрого укола в сердце, который симулякр Хакона наносил с такой точностью, что я даже не успевал почувствовать боль. От брошенного топора, который с хрустом ломал мой позвоночник, парализуя меня за мгновение до смерти. От удушения в его железной хватке, когда он просто поднимал меня в воздух и смотрел, как жизнь уходит из моих глаз. Боль была реальной, но она была лишь переменной в уравнении. Она не затрагивала мою суть. Я был неуязвим.

Я так думал.

Все изменилось после сто пятьдесятой смерти.

Симулякр Хакона, казалось, адаптировался. Или, может, такова была программа этого личного ада. Он перестал просто убивать меня. Он начал меня унижать.

В сто пятьдесят первом бою он не стал меня атаковать. Он просто стоял и смотрел, как я, задыхаясь, провожу свои атаки. Он уклонялся от моего «Роя Углей» с ленивой, оскорбительной грацией, отступая ровно настолько, чтобы последний уголек погас в сантиметре от его сапога. Он отбивал мой усиленный «Пожирателем Душ» клинок плоской стороной своего меча, с таким звуком, будто отмахивался от назойливой мухи.

А потом он обезоружил меня. Одним быстрым, неуловимым движением он выбил меч из моих рук. «Пожиратель Душ» с лязгом отлетел в сторону. Я остался перед ним с голыми руками.

Он не стал меня убивать. Он просто стоял и смотрел на меня. С той же самой презрительной усмешкой. Усмешкой, которая говорила: «Ты — ничто. Ты даже не стоишь моего удара. Ты просто насекомое, которое забавно давить».

И в этот момент что-то внутри меня треснуло. Ледяная броня моего статуса, моя защита от мира, дала первую, тонкую, как волос, трещину. Сквозь нее просочилась эмоция. Не страх. Нет. Нечто гораздо более примитивное и детское.

Обида. Жгучая, унизительная обида.

— Дерись! — закричал я, и мой голос сорвался, став тонким и мальчишеским. — Дерись, трус!

Он усмехнулся и, сделав шаг вперед, просто ударил меня кулаком в лицо. Несильно. Не как воин. А как взрослый, который наказывает непослушного ребенка, ставя его на место.

Я открыл глаза. Но на этот раз что-то было иначе. Холодная уверенность исчезла. На ее месте была звенящая, тревожная пустота. Трещина в моей броне осталась.

И в сто пятьдесять втором бою я впервые почувствовал это. Когда его меч со свистом летел к моему горлу, я почувствовал, как мое сердце сжалось от ледяного, первобытного страха. Это ощущение было настолько неожиданным и чужеродным, что я замер на месте, парализованный не его атакой, а своим собственным, забытым чувством.

Страх стал моим новым спутником. Он был ядом, который просачивался через трещину в моей душе, отравляя все. Мой холодный анализ утонул в нем. Моя тактика рассыпалась.

Я начал совершать глупые, детские ошибки. Путал заклинания. Забывал про стойку. Мои руки дрожали, и меч казался чужим и неподъемным. Я больше не был хищником, изучающим жертву. Я был жертвой, которая в панике мечется перед хищником.

Хакон убивал меня теперь играючи. Легко. Небрежно. Он больше не видел во мне даже интересного противника. Он видел лишь сломленную игрушку.

На сто сто шестьдесят пятьом поражении я был сломлен окончательно. Я стоял посреди серой равнины, израненный фантомной болью, опустошенный. Он снова обезоружил меня и медленно пошел ко мне. Я не двигался. Я просто смотрел на него, и мое тело била мелкая, неконтролируемая дрожь. Я больше не мог сражаться. Я не хотел. Я хотел, чтобы это просто закончилось.

Он остановился в шаге от меня. И заговорил. Впервые. Его голос был идеальной копией голоса настоящего Хакона — тихий, холодный, полный презрения. — Ты все еще здесь, червь? — спросил он. — Я думал, ты уже понял. Ты — ничто.