Я инвалид попал в мир магии и меча. Том 1 (СИ) - "Prosto"

Я понимал его. Его логика была безжалостной, но верной. Они действительно были сломлены страхом и неуверенностью. Но его метод… это было все равно что лечить головную боль гильотиной.

Я вышел из душного зала в гулкие коридоры Академии. Вместо того чтобы сразу вернуться в нашу комнату, я решил пройтись. Мне нужно было собрать информацию. Понять общую атмосферу на курсе. Отец учил меня, что любая битва выигрывается задолго до ее начала — сбором данных и анализом.

Я направился к главному тренировочному двору. Там, после занятий, всегда кипела жизнь. Так и было. Группа «силовиков» Борга, уже без своего лидера, который отправился в лазарет после стычки с Давианом, отрабатывала какие-то примитивные силовые приемы, с ревом метая друг в друга каменные глыбы. Примитивно, но шумно.

В другом углу двора я увидел Серафину. Ее отряд — трое стандартных, ничем не примечательных адептов — по ее команде методично отрабатывали защитные построения. Она не кричала. Ее голос был тихим, но каждое ее слово было законом. Она была прирожденным лидером. Я подошел к ней.

— Тяжелый денек, командир? — с улыбкой спросил я. Она оторвалась от тренировки и посмотрела на меня своим острым, анализирующим взглядом.

— Не сложнее, чем обычно, Вал'Терон. В отличие от некоторых, мой отряд состоит из исполнительных адептов, а не из набора несовместимых стихий и раздутых эго. Она явно намекала на мой состав.

— Конфликт — лучший учитель, как говорит Архимагистр, — философски заметил я.

— Конфликт — это хаос, — отрезала она. — А хаос приводит лишь к разрушению. Побеждает всегда порядок. Запомни это.

Она вернулась к своему отряду. Я же пошел дальше, собрав достаточно информации. Наш курс разделился. Были те, кто ставил на порядок. И те, кто ставил на силу. А наш отряд… наш отряд был чем-то третьим. Неизвестной переменной. И это было опасно.

Проведя около часа в коридорах и во дворе, собирая слухи и наблюдая, я наконец вернулся в нашу комнату. Я был уставшим и немного раздраженным. Я открыл дверь, ожидая увидеть Кайла сидящим за книгами или медитирующим.

Но комната была погружена в полумрак. Тяжелые шторы были плотно задернуты. И в этой тишине и сумраке, на полу, у изножья своей кровати, свернувшись в тугой, неестественный клубок, лежал он.

Сначала я подумал, что он спит. Но потом я увидел. Его плечи мелко, почти незаметно, дрожали. Я подошел ближе. Его лицо было бледным, почти серым, искаженным гримасой невыносимой муки. Глаза были закрыты, но из-под век текли слезы. Он не плакал. Он рыдал. Беззвучно, отчаянно, всем своим существом.

«Что?! Что с ним случилось? — мой мозг лихорадочно пытался найти объяснение. — Он не спал. Он… сломан. Это не тот холодный монстр, что был час назад. Это просто… ребенок. Отец говорил "наблюдай". Но что я должен делать с этим? Он выглядит так, будто умер изнутри».

Это был не тот холодный, собранный, пугающий монстр, которого я видел на арене. Это был просто ребенок. Испуганный, потерянный ребенок, который сжался в клубок, пытаясь спрятаться от мира.

Моей первой мыслью было — доложить отцу. Это критический сбой «актива». Но я не мог. Он увидят в нем лишь сломанный механизм.

И я понял, что не могу этого допустить. Я принял решение. Я нарушу приказ.

Я тихо, на цыпочках, вошел в комнату и плотно прикрыл за собой дверь, заперев ее на засов. Что бы ни происходило здесь, это останется между нами.

Я не знал, как помочь. Я не целитель. Я не мог прикоснуться к нему — боялся сделать только хуже.

Я вернулся на свою кровать и стал ждать. Я просто сидел и смотрел, как его тело содрогается от беззвучных рыданий, чувствуя себя абсолютно беспомощным.

Прошел час. Два. Колокол пробил время ужина, но мы не пошли. Рыдания Кайла стихли, сменившись тихими, прерывистыми всхлипами. Он просто лежал, не двигаясь.

Тогда я встал, подошел к умывальнику, налил в простую жестяную кружку воды. Затем, стараясь не шуметь, подошел и поставил ее на пол, в метре от его головы. Просто чтобы она была здесь.

Я снова сел на свою кровать. И начал говорить. Тихо. Спокойно. Не обращаясь к нему. Просто в пустоту.

— Знаешь, мой отец… он кажется всем всемогущим. Несокрушимым. Гением, который может создать любой артефакт. Но я видел его однажды, когда один из его величайших экспериментов пошел не так. Он потратил год на создание одного амулета. «Сердце Горы», он его называл. Он должен был стать неиссякаемым источником энергии. А он… он просто рассыпался в пыль на его глазах. Превратился в горстку серого песка.

Я говорил, и мой собственный голос казался мне чужим в этой давящей тишине. — Он ничего не сказал. Не разбил ничего в ярости. Он просто… молча смотрел на эту горстку пыли. Три дня. Он не ел, не спал. Просто сидел в своей мастерской и смотрел на пепел своей годичной работы.

Я сделал паузу. — Иногда самые сильные из нас падают больнее всего, — почти шепотом закончил я. — Потому что им падать дальше, чем остальным.

Я замолчал. И в этой тишине я увидел движение. Медленное. Мучительное. Кайл, дрожа всем телом, начал подниматься. Он цеплялся за свою кровать, его мышцы не слушались.

Наконец, он сел, прислонившись спиной к кровати. Его лицо было мокрым от слез, взгляд — все еще пустым. Но он сидел. Он больше не лежал на полу.

Он медленно протянул дрожащую руку к кружке с водой. Поднес к губам. Сделал один маленький, судорожный глоток.

— Кайл?.. — тихо спросил я.

Он поднял на меня свои опустошенные глаза. — Я… — его голос был хриплым, сломанным. Он прокашлялся. — …в порядке.

Это была самая очевидная ложь, которую я когда-либо слышал. Но это было и самое храброе, что я видел в своей жизни.

Я кивнул. — Я знаю, — сказал я.

Он не был в порядке. Совсем не в порядке. Но он… он боролся. И я, кажется, только что ввязался во что-то гораздо более серьезное, чем просто шпионаж по приказу отца. Я стал свидетелем падения. И, возможно, мне предстояло стать свидетелем его нового, еще более страшного восхождения.

Глава 48 Пламя в Пепле

Лиам ушел. Тихо, почти неслышно, он оставил на полу рядом со мной кружку с водой и кусок хлеба, а затем вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Я слышал, как щелкнул замок. Он не запер меня. Он отгородил меня от остального мира, который продолжал жить своей жизнью, не замечая моей маленькой смерти.

Я остался один. Один на один с тишиной и с теми демонами, которых выпустила на волю моя провальная битва. Его история про отца… она была как тонкая ниточка, брошенная утопающему. Она не вытащила меня из бездны, но она остановила мое падение. Я больше не тонул в отчаянии. Я просто висел в нем, в холодной, вязкой пустоте, не в силах ни всплыть, ни опуститься на дно.

Я сидел на полу, прислонившись к кровати. Мое тело было пустым сосудом. Я не чувствовал ни голода, ни жажды. Я не чувствовал ничего. Мотивация, та самая ярость, которая толкала меня вперед, которая была топливом для моей магии и моего клинка, — она сгорела. И на ее месте остался лишь холодный, серый пепел.

«Зачем? — эта мысль медленно, лениво ворочалась в моем опустошенном мозгу. — Зачем все это? Месть? Я даже не могу победить его тень. Защита? Я не смог защитить самых дорогих мне людей. Сила? Моя сила — это проклятие, которое чуть не свело меня с ума».

Все было бессмысленно. Пусто.

Я поднял глаза и посмотрел на свое отражение в темном стекле окна. Я увидел бледное, исхудавшее лицо девятилетнего мальчика с огромными, пустыми глазами. В них не было ничего. Ни огня. Ни стали. Ни жизни.

Я закрыл глаза, желая лишь одного — чтобы все исчезло. Но вместо темноты память, больше не сдерживаемая ледяной броней «Одинокого Волка», начала свою жестокую игру. Она начала показывать мне кино.

Сначала она показала мне моих первых родителей. Не их лица. А их спины. Удаляющиеся спины. Их равнодушные взгляды, брошенные вскользь. Тишину моей комнаты в том, другом мире, на фоне которой был слышен их смех из гостиной. Я снова почувствовал холод своего инвалидного кресла. Снова ощутил на языке горький привкус своей ничтожности, своей бесполезности. «Пыль. Пустое место». Слова Хакона были не оскорблением. Они были диагнозом. Диагнозом всей моей первой жизни.