Дракон мелового периода - Гурова Анна Евгеньевна

12

Дематериализация

Несколько секунд ничего не происходило. Все стояли и смотрели друг на друга, каждый – чего-то ожидая. В аудитории медленно потемнело, как будто солнце зашло за тучу.

Саша вдруг издал такой звук, как будто подавился, и уронил пакет с печеньем на пол. Сухой шорох, с которым печенье рассыпалось по полу, показался мне неожиданно громким. Сашин взгляд расфокусировался, лицо позеленело, он согнулся пополам, как будто его внезапно затошнило, и вдруг свалился на пол, прямо на печенье. Я тихо ахнула. Но никто из присутствующих не шевельнулся и даже не посмотрел в его сторону. Савицкий и Хохланд по-прежнему пристально смотрели друг на друга. Эзергиль застыла в каком-то столбняке.

Неожиданно у меня заложило уши, как в самолете. Продолжало темнеть. Я случайно взглянула на Хохланда, и у меня пересохло в горле – пространство за его спиной было совершенно черным. Казалось, он отбрасывает огромную тень, которая растет с каждым мгновением; и тень эта была не его, а чужая, угрожающая и отвратительная.

«Что же это творится? – испуганно подумала я. – Бежать отсюда, немедленно! Где Эзергиль, что она стоит, как пень?»

Воздух продолжал сгущаться. У меня сдавило горло, начало двоиться в глазах. Я нашла взглядом Эзергиль, хотела крикнуть ей, чтобы убегала, пока эти двое заняты друг другом, открыла рот, но не услышала собственного голоса. Как будто сквозь дрожащий туман я видела, что Эзергиль зажимает уши и тоже что-то кричит. Я ничего не слышала. На мгновение мне почудилось, что я оглохла, скоро стало не до того. Вокруг творилось что-то совсем нехорошее. Эзергиль, сжавшись в комок, с тем же безмолвным криком рухнула на пол рядом с валявшимся в отключке Сашей. Я смотрела на Эзергиль, не в силах пошевелиться в этом окаменевшем воздухе, и казалось, что она рассыпается, как печенье из пакета. Потом мне почудилось, что рассыпается сам воздух. Не утратив прозрачности, он кипел и бурлил, как будто все молекулы стали видимыми невооруженным глазом, превратились в мириады шариков и теперь разлетались во все стороны. До меня вдруг дошло, что в аудитории распадается сама материя. А в эпицентре этого распада оказался Савицкий.

Всю эту гадость, несомненно, устроил Хохланд. Он все так же стоял и смотрел на Савицкого. Вокруг последнего пространство просто кипело. В его сторону нельзя было даже взглянуть без приступа тошноты. Но я пересиливала себя и смотрела. Физически я чувствовала себя явно лучше других – по крайней мере, была еще в сознании, – но в душе нарастали отвращение и протест. Вокруг Хохланда материя была почти обычной, за исключением черной тени, которая расползлась уже на всю стену. Тень выглядела так, как будто ее отбрасывал не Хохланд, а лес в бурю. Лицо Савицкого взмокло от усилий. Глядя на него, я поняла, что он ничего не может сделать Хохланду, – он только защищается, и то не особо удачно. «Хохланд же убивает его!» – сообразила я, и эта мысль напугала сильнее, чем все эти жуткие превращения, вместе взятые.

– Прекратите! – закричала я. Бесполезно. Я даже не услышала своего голоса. Но зато убедилась, что не оглохла: в аудитории стали раздаваться другие звуки. Я слышала, как трутся друг о друга шарики-молекулы, как низко гудит тень, как со стороны Савицкого нарастает пронзительный писк, напоминающий звук пикирующего самолета. Звучала сама материя. Писк превратился в непереносимый визг, и вдруг раздался взрыв. С этим взрывом молекулы, из которых состоял Савицкий, брызнули во все стороны. В меня ударила взрывная волна. Я едва не упала, скорее от неожиданности, чем от удара, но волна прошла насквозь и ушла в стены. Вместе с волной прекратились и прочие аномалии. Материя перестала звучать и делиться на сегменты. Савицкого больше не было. На его месте остался столп серого тумана, как провал в реальности. В центре серого сгустка светился крошечный огонек. Несколько мгновений он висел в воздухе, а потом полетел вверх, тихо и плавно, как пушинка одуванчика, подхваченная вертикальным воздушным потоком. Звездочка прошла сквозь потолок, которого не было, и пропала где-то наверху. Серый туман рассосался, и в мастерской все стало так, как прежде. Пространство перестало звучать. Я услышала голос Хохланда.

– Прощай, Андрюша, – говорил он, провожая звездочку взглядом. – Надеюсь, тебе нравится твой истинный облик. Теперь у тебя есть возможность на своей шкуре проверить, обрел ли ты высшую власть над реальностью. Лично я сомневаюсь…

– Убийца! – закричала я, обретя голос. Хохланд пожал плечами. Мастерская была полностью разгромлена.

Офорты Эшера валялись по всему полу, как подстреленные чайки. Под столом, среди рассыпанного печенья, зашевелился Саша – приподнялся, обвел комнату диким взглядом, увидел профессора и затрясся от страха. Хохланд брезгливо поглядел на него, шевельнул рукой…

– Я никому не скажу… – лязгая зубами, пробормотал Саша.

– Естественно, не скажешь. Только попробуй, – бросил Хохланд и обернулся ко мне. Я с изумлением увидела, что он улыбается во весь рот. Настроение у него явно было превосходное.

– Вот и поговорили, – весело сказал он мне. – Считайте, что гибель Савицкого на вашей совести.

– Что?! – Я задохнулась от возмущения.

– Спасибо, Ангелина, что дали мне отличный повод разделаться с этим высокомерным ничтожеством. Он меня давно раздражал. Ну, пойдемте отсюда.

– Нет.

– Что значит «нет»? – искренне удивился Хохланд. Похоже, он ждал, что я буду валяться у него в ногах и молить о пощаде.

– Вот что! – Я разжала кулак и показала ему синий шар. Пока Хохланд упивался победой, я успела незаметно вытащить его из рюкзака.

– Узнаю, – прищурился Хохланд. – И что это значит?

– Это значит, что я с вами никуда не пойду. И вы навсегда оставите меня в покое.

– С чего бы?

– Вы сделали крупную ошибку, подарив мне этот шарик. Я научилась им пользоваться.

Хохланд одобрительно кивнул:

– Признаться, я на это рассчитывал. Рад, что вы меня не разочаровали. Ну, и что там внутри? Меловое море?

– Что в шаре – это мой секрет, – слегка смущенная словами Хохланда, твердо заявила я. – Но знайте одно: там нечто очень для вас опасное. И если не оставите в покое меня и моих друзей, вы очень скоро с ним познакомитесь.

Хохланд рассмеялся.

– Дайте шар, – приказал он.

– Ага, уже побежала. Профессор требовательно протянул руку.

В тот же миг я отдала приказ дракону на «боевой вылет».

И ничего не случилось. Вообще ничего.

Хохланд подошел ко мне и отобрал шар. Я даже не особенно сопротивлялась.

– Это мой контейнер, – сказал Хохланд, глядя на меня с сочувствием. – Я сам его сделал. Хотите доказательств?

Он обвел глазами мастерскую, скептически посмотрел на сжавшегося среди печенья Сашу и наконец остановил взгляд на Эзергили. Она все еще не пришла в себя – так и сидела у стенки, как кукла, закрыв глаза и обняв коленки руками. Хохланд протянул к ней руку с шаром и что-то прошептал. Я только успела сморгнуть, как Эзергиль исчезла.

– Она тоже тут, в шаре, – пояснил мой учитель. – Хотите убедиться лично? Я вас тоже в него посажу.

Я замотала головой.

– Все еще отказываетесь меня слушаться? Нет? Тогда нам пора идти. Боже мой, ну и хаос! Мальчик, можешь тут прибраться.

Хохланд отвернулся, взявшись за дверную ручку.

– Мы идем?

– Идем, – кивнула я.

Хохланд открыл дверь. За дверью была пустыня. Именно была.

– Самый короткий путь, хе-хе. Самый удобный. Этот мир так и проектировался, как перекресток. Никто не проходит мимо, и хозяин всегда в курсе всех новостей. Ну, пока еще тут можно пройти. Но это ненадолго – скоро все тропы зарастут…

Мы шли по узкой тропинке в диком тропическом лесу. Буйство зелени, лианы, корни и везде – цветы, цветы… Где-то в этих джунглях лежала в развалинах Джефова башня. Где пребывал сам Джеф, можно было только предполагать. Хохланда это, похоже, не беспокоило. Он брел прогулочным шагом, отодвигая загораживающие дорогу ветки, и разговаривал – не столько со мной, сколько сам с собой, поскольку мои ответы не требовались.